Поэтические переводы

Я так и думал, что дал тебе ответ,

человек не вернётся в этот мир.

Это пламя не погаснет больше, нет,

я не вернусь в тот фонд живым.

Всю правду эту я просто знаю,

перед позором страха отвечаю».

Давай пойдём с тобою, ты да я,

когда поднимется вечерняя заря,

как пациенты под наркозом на столе,

пройдём по улицам пустым везде.

Уединимся в ночлежке для ночей бессонных,

в дешёвом кабаке, в бормочущих притонах,

где на полу опилки и скорлупки устриц,

как аргумент коварных, скучных улиц.

Чтобы к истине вас когда-то привести,

не надо спрашивать, зачем такой визит.

В гостиной дамы оголтело

беседуют про Микеланджело.

Дым с туманом тычут желтизной в стекло,

вылизывая сумерек углы,

всё, что за ночь с водостоков натекло

и даже сажу копоти трубы.

Скользнув к террасе, дом нежно обнимают

обвив собою дом, мгновенно засыпают.

Конечно, будет время для жёлтого дыма,

который скользит по окнам, потирая спину.

Настанет время встретиться лицом к лицу,

чтоб созидать и убивать, творцу и подлецу.

Да будет время для всех работ, чтоб не тужить

и не возникнет вопрос, что на тарелку положить.

Вот час придёт для множества сомнений,

воспоминаний, ревизий и видений.

Настанет время для вас и для меня,

перед домашним чаем на исходе дня.

В салоне дамы оголтело

щебечут о Микеланджело.

И действительно, время пройдёт.

Интересно, смею ли я? Наперёд,

по лестнице вернуться и спуститься,

с лысиной, что будет светиться.

Они скажут, что его волосы сильно поредели!

Моё пальто, мой воротник, что на меня одели,

мой галстук богатый, но с булавкой убогой.

Они скажут: «Но какие тонкие руки и ноги!»

Разве я смогу беспокоить вселенную?

Каждая минута имеет точное время,

для решений, отступлений, сомнений.

Да, мне знакомы эти лица и в профиль, в анфас,

глаза, что держат нас в границах общих фраз,

когда к стене приколот шпильками этих глаз,

я корчусь средь границ, стенаю,

тогда страдать я просто начинаю.

Выплескивать негодования неприлично

и как, я это должен сделать лично?

Ибо я их всех знал, про всё немножко,

про утренники, вечера, календарные дни.

Я жизнь измерял кофейной ложкой

и знал отголоски дальней болтовни,

там под музыку в гостиной дамы спелись.

Так как же я могу, как я осмелюсь?

Я видел голову свою плешивую на блюде,

Я не пророк и мало думаю о чуде,

но я поймал момент, когда мое величие угасло,

как лакей, держа пальто, ехидно улыбался.

Короче говоря, я испугался.

Это стоило того, что после приговора,

мармелада, чашек чая, среди фарфора,

среди негромкого меж нами разговора,

с улыбкой прервать общение в разгар,

чтоб мироздание втиснуть в земной шар

и катить его, как твой желанный дар.

Сказать: «Я Лазарь, вернулся и восстал в гробу,

чтоб рассказать вам всё. Я всем, всё расскажу».

Вот некто, на подушке устроив голову свою,

вам скажет: «Это то, что я не имел в виду;

Это совсем не так».

А как?

это стоило того, в конце концов,

на улицах после закатов и дворцов,

после романов, после чашек, после покоя,

юбок тянувшихся вдоль пола и многое другое.

Невозможно сказать, что я имел в виду такое!

Вот если бы фонарь волшебный,

на экране сбросил сгустки нервов,

а некая особа, сбросив шаль,

уставившись в окно сказала: «Жаль.

Это совсем не так и хватит,

нет, это всё некстати».

Нет, я это не имел в виду.

Я не Гамлет, и не должен Принцем быть.

Я господин, который делает беду,

чтобы прогресс и сцену запустить.

Советую принцу простой инструмент:

положительным быть и полезным,

осторожным, дотошным, как джентльмен,

политически тупым, но трезвым.

Порой, действительно, почти смешно,

дурачимся и это всё разрешено.

Я старею. Старею. Нет слов.

Я надену мотню от штанов.

Я не хочу расстаться с волосами?

Смогу ли кушать персик зубами?

Буду в белых брюках по пляжу гулять

и слушать, как русалки поют,

но они не будут мне петь и плясать,

качая на волнах морской приют

и расчесывая белыми волосами,

воду белую под ветер волнами.

Мы задержались на морском пейзаже,

с девчонками раздетыми на пляже.

Мы тонем, пока людские голоса,

нас не разбудят на небесах.