Неточные совпадения
При этом ему невольно припомнилось, как его самого, — мальчишку лет пятнадцати, — ни в чем не виновного, поставили в полку под ранцы с песком, и как он терпел, терпел эти мученья, наконец, упал, кровь хлынула
у него из гортани; и как он потом сам, уже в чине капитана, нагрубившего ему солдата велел наказать; солдат продолжал грубить; он велел его наказывать больше, больше; наконец, того
на шинели снесли без чувств в лазарет; как потом, проходя по лазарету, он видел этого солдата с впалыми
глазами, с искаженным лицом, и затем солдат этот через несколько дней умер, явно им засеченный…
— Одно только — жаль расстаться… Один ведь он
у меня, — только свету и радости!.. — произнес полковник, и
у него уж навернулись слезы
на глазах.
— Я желала бы взять ее
на воспитание к себе; надеюсь, добрый друг, вы не откажете мне в этом, — поспешила прибавить княгиня;
у нее уж и дыхание прервалось и слезы выступили из
глаз.
— Ужасно скучаю, Еспер Иваныч; только и отдохнула душой немного, когда была
у вас в деревне, а тут бог знает как живу!.. — При этих словах
у m-me Фатеевой как будто бы даже навернулись слезы
на глазах.
— Что делать! Вам тяжкий крест богом назначен! — проговорил Еспер Иваныч, и
у него тоже появились
на глазах слезы.
— То было, сударь, время, а теперь — другое: меня сейчас же, вон, полковой командир солдату
на руки отдал… «Пуще
глазу, говорит, береги
у меня этого дворянина!»; так тот меня и умоет, и причешет, и грамоте выучил, — разве нынче есть такие начальники!
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти. В голове
у него все еще шумело и трещало; в
глазах мелькали зеленые пятна; ноги едва двигались. Придя к себе
на квартиру, которая была по-прежнему в доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого утра, с открытыми
глазами, не спав и в то же время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
Полковник, начавший последнее время почти притрухивать сына,
на это покачал только головой и вздохнул; и когда потом проводил, наконец, далеко еще не оправившегося Павла в Москву, то горести его пределов не было: ему казалось, что
у него нет уже больше сына, что тот умер и ненавидит его!.. Искаженное лицо солдата беспрестанно мелькало перед
глазами старика.
Макар Григорьев говорил все это грубым и почти сердитым голосом, а между тем
у него слезы даже выступили
на его маленьких и заплывших
глазах.
Он чувствовал, что простая вежливость заставляла его спросить дядю о Мари, но
у него как-то язык
на это не поворачивался. Мысль, что она не вышла замуж, все еще не оставляла его, и он отыскивал
глазами в комнате какие-нибудь следы ее присутствия, хоть какую-нибудь спицу от вязанья, костяной ножик, которым она разрезывала книги и который обыкновенно забывала в комнате дяди, — но ничего этого не было видно.
В дверях часовни Павел увидел еще послушника, но только совершенно уж другой наружности: с весьма тонкими очертаниями лица, в выражении которого совершенно не видно было грубо поддельного смирения, но в то же время в нем написаны были какое-то спокойствие и кротость; голубые
глаза его были полуприподняты вверх; с губ почти не сходила небольшая улыбка; длинные волосы молодого инока были расчесаны с некоторым кокетством; подрясник
на нем, перетянутый кожаным ремнем, был, должно быть, сшит из очень хорошей материи, но теперь значительно поизносился; руки
у монаха были белые и очень красивые.
К Салову, между тем, пришел еще гость — какой-то совершенно черный господин, с черными, но ничего не выражающими
глазами, и весь в брильянтах: брильянты были
у него в перстнях, брильянты
на часовой цепочке и брильянтовые запонки в рубашке.
По приезде к приходу,
на крыльце и
на паперти храма Павел увидал множество нищих, слепых, хромых, покрытых ранами; он поспешил раздать им все деньги, какие были при нем. Стоявший в самой церкви народ тоже кинулся ему в
глаза тем, что мужики все были в серых армяках, а бабы — в холщовых сарафанах, и все почти — в лаптях, но лица
у всех были умные и выразительные.
Вакация Павла приближалась к концу.
У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть
на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел
у своего любимого окошечка и посматривал
на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие
глаза и посмотрев вдаль, произнес...
Стоявшая тут же в комнате,
у ног больного, Анна Гавриловна ничем уже и не помогала Марье Николаевне и только какими-то окаменелыми
глазами смотрела
на своего друга.
— «О, вижу ясно, что
у тебя в гостях была царица Маб!» — все тут же единогласно согласились, что они такого Меркуцио не видывали и не увидят никогда. Грустный Неведомов читал Лоренцо грустно, но с большим толком, и все поднимал
глаза к небу. Замин, взявший
на себя роль Капулетти, говорил каким-то гортанным старческим голосом: «Привет вам, дорогие гости!» — и больше походил
на мужицкого старосту, чем
на итальянского патриция.
У ней тоже навернулись
на глазах слезы.
Яков тронул: лошадь до самой Тверской шла покорной и самой легкой рысцой, но, как въехали
на эту улицу, Яков посмотрел
глазами, что впереди никто очень не мешает, слегка щелкнул только языком, тронул немного вожжами, и рысак начал забирать; они обогнали несколько колясок, карет, всех попадавшихся извозчиков, даже самого обер-полицеймейстера;
у Павла в
глазах даже зарябило от быстрой езды, и его слегка только прикидывало
на эластической подушке пролетки.
— Нет, не встретится, если я уеду в деревню
на год,
на два,
на три… Госпожа, которая жила здесь со мной, теперь, вероятно, уже овдовела, следовательно, совершенно свободна. Будем мы с ней жить в дружеских отношениях, что нисколько не станет меня отвлекать от моих занятий, и сверх того
у меня перед
глазами будет для наблюдения деревенская и провинциальная жизнь, и, таким образом, открывается масса свободного времени и масса фактов!
Девушки и молодые женщины выходили
на гулянку в своих шелковых сарафанах, душегрейках, в бархатных и дородоровых кичках с жемчужными поднизями, спускающимися иногда ниже
глаз, и, кроме того,
у каждой из них был еще веер в руках, которым они и закрывали остальную часть лица.
Они сели оба.
У Вихрова смутно мерцали перед
глазами: какая-то серенькая комната, дама
на картине, нюхающая цветок, огромное яйцо, привязанное
на ленте под лампадой… Прежняя женщина в это время принесла две свечи и поставила их
на столик; вскоре за ней вошла еще другая женщина, как видно, несколько поопрятнее одетая; она вошла и села невдалеке от Павла. Он осмотрел ее тусклыми
глазами… Она ему никакой не показалась.
На обратном пути они еще более настреляли дичи. Собака по росе удивительно чутко шла, и
на каждом почти шагу она делала стойку. Живин до того стрелял, что
у него
глаза даже налились кровью от внимательного гляденья вдаль. Проехав снова по озеру
на лодке, они
у города предположили разойтись.
Дама сердца
у губернатора очень любила всякие удовольствия, и по преимуществу любила она составлять благородные спектакли — не для того, чтобы играть что-нибудь
на этих спектаклях или этак, как любили другие дамы, поболтать
на репетициях о чем-нибудь, совсем не касающемся театра, но она любила только наряжаться для театра в костюмы театральные и, может быть, делала это даже не без цели, потому что в разнообразных костюмах она как будто бы еще сильней производила впечатление
на своего сурового обожателя: он смотрел
на нее, как-то более обыкновенного выпуча
глаза, через очки, негромко хохотал и слегка подрягивал ногами.
Вихров пошел наверх. Он застал Юлию в красивенькой столовой инженера за столом, завтракающую; она только что приехала и была еще в теплом, дорожном капоте, голова
у ней была в папильотках. Нетерпение ее видеть Вихрова так было велико, что она пренебрегла даже довольно серьезным неудобством — явиться в первый раз
на глаза мужчины растрепанною.
— Благодарю, благодарю, — говорил он, дружески потрясая ему руку. — И вы даже не смеялись
на сцене, — прибавил он все немножко вертевшемуся
у него перед
глазами Захаревскому.
— Нет, не фальшивые, а требовали настоящих! Как теперь вот гляжу,
у нас их в городе после того человек сто кнутом наказывали. Одних палачей, для наказания их, привезено было из разных губерний четверо. Здоровые такие черти, в красных рубахах все; я их и вез,
на почте тогда служил; однакоже скованных их везут, не доверяют!.. Пить какие они дьяволы; ведро, кажется, водки выпьет, и то не заметишь его ни в одном
глазе.
Вихров подошел к этой первой группе. Зарубившийся плотник только взмахнул
на него
глазами и потом снова закрыл их и поник вместе с тем головою. Рана
у него, вероятно, была очень дурно перевязана, потому что кровь продолжала пробиваться сквозь рубашку и кафтан.
Начальник губернии в это время сидел
у своего стола и с мрачным выражением
на лице читал какую-то бумагу. Перед ним стоял не то священник, не то монах, в черной рясе, с худым и желто-черноватым лицом, с черными, сверкающими
глазами и с густыми, нависшими бровями.
Ему весело даже было подумать о том, как
у начальника губернии вытянется физиономия, когда он будет ему рассказывать, как он произвел следствие; но — увы! — надежда его в этом случае не сбылась: в приемной губернатора он, как водится, застал скучающего адъютанта; сей молодой офицер пробовал было и газету читать и в окно глядеть, но ничего не помогало, все было скучно! Он начал, наконец, истерически зевать. При появлении Вихрова он посмотрел
на него сонными
глазами.
Он взмахнул
глазами; перед ним,
у самой почти головы его, стоял высокий мужик, с усами, с бородой, но обритый и с кандалами
на руках и
на ногах.
— Видим, что и ты! — сказал ему опять насмешливо Петр Петрович. — Вот нынче в корпусах-то как учат, — продолжал он, относясь к Вихрову и показывая
на племянника. — Зачем малого отдавали?.. Только ноги ему там развинтили, да
глаза сделали как
у теленка.
Герой мой, в самом деле, ни о чем больше и не думал, как о Мари, и обыкновенно по целым часам просиживал перед присланным ею портретом:
глаза и улыбка
у Мари сделались чрезвычайно похожими
на Еспера Иваныча, и это Вихрова приводило в неописанный восторг.
Вихров взмахнул
глазами: в двери входили оба брата Захаревские —
на лицах
у обоих была написана тревога.
— И выходите сейчас же! Черт с ней, с этой службой! Я сам, вон, в предводители даже никогда не баллотировался, потому что все-таки надобно кланяться разным властям. Однако прощайте, — прибавил он, заметив, что
у хозяина от сильного волнения слезы уж показывались
на глазах.
— Знаю это я; этакого друга мне, может быть, и не нажить больше в жизни, — проговорил Вихров; и
у него слезы навернулись при этом
на глазах.
Вихров с Катишь вышли в зало —
у этой доброй девушки сейчас же слезы показались
на глазах.
На этих словах в зало вошла знакомая Вихрову Марья,
глаза у которой сделались совсем оловянными и лицо сморщилось.
Мари, оставшись одна, распустила ленты
у дорожного чепца, расстегнула даже
у горла платье, и
на глазах ее показались слезы; видно было, что рыдания душили ее в эти минуты; сынок ее, усевшийся против нее, смотрел
на нее как бы с некоторым удивлением.
Вскоре после того гости и хозяева спали уже мертвым сном.
На другой день Катишь почему-то очень рано проснулась, все копошилась
у себя в комнате и вообще была какая-то встревоженная, и потом, когда Мари вышла в гостиную, она явилась к ней.
Глаза Катишь были полнехоньки при этом слез.
— А это вот пианист Кольберт, а это художник Рагуза! — заключил он, показывая
на двух остальных своих гостей, из которых Рагуза оказался с корявым лицом, щетинистой бородой, шершавыми волосами и с мрачным взглядом; пианист же Кольберт, напротив, был с добродушною жидовскою физиономиею, с чрезвычайно прямыми ушами и с какими-то выцветшими
глазами, как будто бы они сделаны
у него были не из живого роговика, а из полинялой бумаги.
Я сначала рассмеялся этому, думая, что всякому человеку может выпасть
на долю столкнуться с негодяем; но потом, когда я увидел, что этот пасквиль с восторгом читается в том обществе, для которого я служил, трудился, что те же самые люди, которых я ласкал, в нуждах и огорчениях которых всегда участвовал, которых, наконец, кормил так, как они никогда не едали,
у меня перед
глазами передают друг другу эту газетку, — это меня взорвало и огорчило!..