Неточные совпадения
Он случайно взглянул
на Ракитина; тот стоял неподвижно
на своем прежнем месте
у двери, внимательно вслушиваясь и всматриваясь, хотя и опустив
глаза.
Алеша довел своего старца в спаленку и усадил
на кровать. Это была очень маленькая комнатка с необходимою мебелью; кровать была узенькая, железная, а
на ней вместо тюфяка один только войлок. В уголку,
у икон, стоял налой, а
на нем лежали крест и Евангелие. Старец опустился
на кровать в бессилии;
глаза его блестели, и дышал он трудно. Усевшись, он пристально и как бы обдумывая нечто посмотрел
на Алешу.
Бывают же странности: никто-то не заметил тогда
на улице, как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру
у двух чиновниц, древнейших старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо глядит
на меня, темные
глаза смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ, вижу, есть нерешительность.
— А испугался, испугался-таки давеча, испугался? Ах ты, голубчик, да я ль тебя обидеть могу. Слушай, Иван, не могу я видеть, как он этак смотрит в
глаза и смеется, не могу. Утроба
у меня вся начинает
на него смеяться, люблю его! Алешка, дай я тебе благословение родительское дам.
Алеша пошел в спальню к отцу и просидел
у его изголовья за ширмами около часа. Старик вдруг открыл
глаза и долго молча смотрел
на Алешу, видимо припоминая и соображая. Вдруг необыкновенное волнение изобразилось в его лице.
Знатоки русской женской красоты могли бы безошибочно предсказать, глядя
на Грушеньку, что эта свежая, еще юношеская красота к тридцати годам потеряет гармонию, расплывется, самое лицо обрюзгнет, около
глаз и
на лбу чрезвычайно быстро появятся морщиночки, цвет лица огрубеет, побагровеет может быть, — одним словом, красота
на мгновение, красота летучая, которая так часто встречается именно
у русской женщины.
— А так и оставайтесь с тем
на память, что вы-то
у меня ручку целовали, а я
у вас нет. — Что-то сверкнуло вдруг в ее
глазах. Она ужасно пристально глядела
на Катерину Ивановну.
— Я к игумену прошлого года во святую пятидесятницу восходил, а с тех пор и не был. Видел,
у которого
на персях сидит, под рясу прячется, токмо рожки выглядывают;
у которого из кармана высматривает,
глаза быстрые, меня-то боится;
у которого во чреве поселился, в самом нечистом брюхе его, а
у некоего так
на шее висит, уцепился, так и носит, а его не видит.
— Я говорил, вас жалеючи.
На вашем месте, если бы только тут я, так все бы это тут же бросил… чем
у такого дела сидеть-с… — ответил Смердяков, с самым открытым видом смотря
на сверкающие
глаза Ивана Федоровича. Оба помолчали.
А надо заметить, что жил я тогда уже не
на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал
на другую и нанял
у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой
на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в тот же день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в
глаза ему глядеть после давешнего моего с ним поступка — до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
Митя глубоко насмешливым, но в то же время и страшно ненавистным взглядом посмотрел
на него. Он смотрел долго и молча, так что
у прокурора
глаза замигали.
— Больше тысячи пошло
на них, Митрий Федорович, — твердо опроверг Трифон Борисович, — бросали зря, а они подымали. Народ-то ведь этот вор и мошенник, конокрады они, угнали их отселева, а то они сами, может, показали бы, скольким от вас поживились. Сам я в руках
у вас тогда сумму видел — считать не считал, вы мне не давали, это справедливо, а
на глаз, помню, многим больше было, чем полторы тысячи… Куды полторы! Видывали и мы деньги, могим судить…
— Что? Куда? — восклицает он, открывая
глаза и садясь
на свой сундук, совсем как бы очнувшись от обморока, а сам светло улыбаясь. Над ним стоит Николай Парфенович и приглашает его выслушать и подписать протокол. Догадался Митя, что спал он час или более, но он Николая Парфеновича не слушал. Его вдруг поразило, что под головой
у него очутилась подушка, которой, однако, не было, когда он склонился в бессилии
на сундук.
— Ах нет, есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные. Шутовство
у них вроде злобной иронии
на тех, которым в
глаза они не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними. Поверьте, Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично.
У него все теперь, все
на земле совокупилось в Илюше, и умри Илюша, он или с ума сойдет с горя, или лишит себя жизни. Я почти убежден в этом, когда теперь
на него смотрю!
— Э, молчи, Максимушка, не до смеху мне теперь, даже злость берет.
На пирожки-то
глаз не пяль, не дам, тебе вредно, и бальзамчику тоже не дам. Вот с ним тоже возись; точно
у меня дом богадельный, право, — рассмеялась она.
— Вообрази себе: это там в нервах, в голове, то есть там в мозгу эти нервы (ну черт их возьми!)… есть такие этакие хвостики,
у нервов этих хвостики, ну, и как только они там задрожат… то есть видишь, я посмотрю
на что-нибудь
глазами, вот так, и они задрожат, хвостики-то… а как задрожат, то и является образ, и не сейчас является, а там какое-то мгновение, секунда такая пройдет, и является такой будто бы момент, то есть не момент, — черт его дери момент, — а образ, то есть предмет али происшествие, ну там черт дери — вот почему я и созерцаю, а потом мыслю… потому что хвостики, а вовсе не потому, что
у меня душа и что я там какой-то образ и подобие, все это глупости.
Он долго сидел
на своем месте, крепко подперев обеими руками голову и все-таки кося
глазами на прежнюю точку,
на стоявший
у противоположной стены диван.
— Мы вас любим, мы вас любим, — подхватили и все.
У многих сверкали
на глазах слезинки.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Вот хорошо! а
у меня
глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда
на трефовую даму?
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным
глазом и едким намеком
на городничего; за ним,
у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг
на друга
глазами.
Вгляделся барин в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот;
у глаз,
у рта // Излучины, как трещины //
На высохшей земле; // И сам
на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я в ноги поклонилася: // — Будь жалостлив, будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? // В груди
у них нет душеньки, // В
глазах у них нет совести, //
На шее — нет креста!
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята
у солнышка, //
У снегу белизна, //
У маку губы алые, // Бровь черная
у соболя, //
У соболя сибирского, //
У сокола
глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.