— И как бы ты думала! почти
на глазах у папеньки мы всю эту механику выполнили! Спит, голубчик, у себя в спаленке, а мы рядышком орудуем! Да шепотком, да на цыпочках! Сама я, собственными руками, и рот-то ей зажимала, чтоб не кричала, и белье-то собственными руками убирала, а сынок-то ее — прехорошенький, здоровенький такой родился! — и того, села на извозчика, да в воспитательный спровадила! Так что братец, как через неделю узнал, только ахнул: ну, сестра!
Неточные совпадения
Даже рискуя надоесть матери, он постоянно вертелся
у ней
на глазах, словно говорил: «Смотри
на меня!
Он будет здесь, вечно
у нее
на глазах, клятой, постылый, забытый!
Лицо
у него распухшее, волосы
на голове и бороде растрепанные, с сильною проседью, голос громкий, но сиплый, простуженный,
глаза навыкате и воспаленные, частью от непомерного употребления водки, частью от постоянного нахождения
на ветру.
Попадья при виде его закручинилась и захлопотала об яичнице; деревенские мальчишки столпились вокруг него и смотрели
на барина изумленными
глазами; мужики, проходя мимо, молча снимали шапки и как-то загадочно взглядывали
на него; какой-то старик дворовый даже подбежал и попросил
у барина ручку поцеловать.
Иногда в контору приходил и сам Финогей Ипатыч с оброками, и тогда
на конторском столе раскладывались по пачкам те самые деньги,
на которые так разгорались
глаза у Степана Владимирыча.
Арина Петровна даже
глаза зажмурила: так это хорошо ей показалось, что все живут
на всем
на готовеньком,
у всех-то все припасено, а она одна — целый-то день мается да всем тяготы носит.
Сыновья ушли, а Арина Петровна встала
у окна и следила, как они, ни слова друг другу не говоря, переходили через красный двор к конторе. Порфиша беспрестанно снимал картуз и крестился: то
на церковь, белевшуюся вдали, то
на часовню, то
на деревянный столб, к которому была прикреплена кружка для подаяний. Павлуша, по-видимому, не мог оторвать
глаз от своих новых сапогов,
на кончике которых так и переливались лучи солнца.
У Арины Петровны даже слезы
на глазах выступили. Иудушка воспользовался этим, чтоб поцеловать
у маменьки ручку, причем позволил себе даже обнять ее за талию.
Он ненавидел Иудушку и в то же время боялся его. Он знал, что
глаза Иудушки источают чарующий яд, что голос его, словно змей, заползает в душу и парализует волю человека. Поэтому он решительно отказался от свиданий с ним. Иногда кровопивец приезжал в Дубровино, чтобы поцеловать ручку
у доброго друга маменьки (он выгнал ее из дому, но почтительности не прекращал) — тогда Павел Владимирыч запирал антресоли
на ключ и сидел взаперти все время, покуда Иудушка калякал с маменькой.
Павел Владимирыч молчал и бессмысленными
глазами уставился в него, словно усиливался понять. А Иудушка тем временем приблизился к образу, встал
на колени, умилился, сотворил три земных поклона, встал и вновь очутился
у постели.
Наконец оба, и отец и сын, появились в столовую. Петенька был красен и тяжело дышал;
глаза у него смотрели широко, волосы
на голове растрепались, лоб был усеян мелкими каплями пота. Напротив, Иудушка вошел бледный и злой; хотел казаться равнодушным, но, несмотря
на все усилия, нижняя губа его дрожала. Насилу мог он выговорить обычное утреннее приветствие милому другу маменьке.
Я, с своей стороны, все сделал; счеты по опеке привел в порядок, ничего не скрыл, не утаил — все
у всех
на глазах делал.
Иудушка встал, поворотился лицом к образу, сложил руки ладонями внутрь и помолился. Даже слезы
у него
на глазах выступили: так хорошо он солгал! Но Аннинька, по-видимому, была не из чувствительных. Правда, она задумалась
на минуту, но совсем по другому поводу.
Погано скошенные
на ее бюст
глаза Иудушки сразу напомнили ей, что позади
у нее уже образовался своего рода скарб, с которым не так-то легко рассчитаться.
Бабенькины апартаменты были вытоплены. В спальной стояла совсем приготовленная постель, а
на письменном столе пыхтел самовар; Афимьюшка оскребала
на дне старинной бабенькиной шкатулочки остатки чая, сохранившиеся после Арины Петровны. Покуда настаивался чай, Федулыч, скрестивши руки, лицом к барышне, держался
у двери, а по обеим сторонам стояли скотница и Марковна в таких позах, как будто сейчас, по первому манию руки, готовы были бежать куда
глаза глядят.
Так, например,
у папеньки Петра Иваныча, дряхлого семидесятилетнего старика, тоже «сударка» была и тоже оказалась вдруг с прибылью, и нужно было, по высшим соображениям, эту прибыль от старика утаить. А она, Арина Петровна, как
на грех, была в ту пору в ссоре с братцем Петром Петровичем, который тоже, ради каких-то политических соображений, беременность эту сослеживал и хотел старику
глаза насчет «сударки» открыть.
У батюшки даже в
глазах зарябило: до того пристально он смотрел
на Иудушку. Поэтому, и чувствуя, что светские приличия требуют, чтобы собеседник хоть от времени до времени вставлял слово в общий разговор, он покачал головой и произнес...
Лицо
у него было бледно, но дышало душевным просветлением;
на губах играла блаженная улыбка:
глаза смотрели ласково, как бы всепрощающе; кончик носа, вследствие молитвенного угобжения, слегка покраснел.
Порфирий Владимирыч даже помертвел от неожиданности. Он смотрел во все
глаза на взбунтовавшуюся наперсницу, и целая масса праздных слов так и закипала
у него в груди. Но в первый раз в жизни он смутно заподозрил, что бывают случаи, когда и праздным словом убить человека нельзя.
Не торопясь да Богу помолясь, никем не видимые, через поля и овраги, через долы и луга, пробираются они
на пустошь Уховщину и долго не верят
глазам своим. Стоит перед ними лесище стена стеной, стоит, да только вершинами в вышине гудёт. Деревья все одно к одному, красные — сосняк; которые в два, а которые и в три обхвата; стволы
у них прямые, обнаженные, а вершины могучие, пушистые: долго, значит, еще этому лесу стоять можно!
— То-то, лучше уж
у дяди
на глазах, чем по закоулкам… По крайней мере, дядя…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Вот хорошо! а
у меня
глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда
на трефовую даму?
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным
глазом и едким намеком
на городничего; за ним,
у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг
на друга
глазами.
Вгляделся барин в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот;
у глаз,
у рта // Излучины, как трещины //
На высохшей земле; // И сам
на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я в ноги поклонилася: // — Будь жалостлив, будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? // В груди
у них нет душеньки, // В
глазах у них нет совести, //
На шее — нет креста!
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята
у солнышка, //
У снегу белизна, //
У маку губы алые, // Бровь черная
у соболя, //
У соболя сибирского, //
У сокола
глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.