Неточные совпадения
— А то как же… И невесту уж высмотрел. Хорошая невеста, а женихов
не было. Ну, вот я и пришел… На
вашей Ключевой женюсь.
— Ну, что за счеты между родственниками! — политично отвечал писарь. — Тятенька-то
ваш здесь, в Суслоне… Только у нас
не хочет жить. Карахтерный старичок.
— Да я
не о том, немецкая душа: дело-то
ваше неправильное… да. Божий дар будете переводить да черта тешить. Мы-то с молитвой, а вам наплевать… тьфу!..
— Что же я буду делать в Заполье, пока
ваш банк
не откроется?
— А вы забыли, как я на
вашей свадьбе была? Как же, мы тогда еще с Харитиной русскую отплясывали. Какие мы тогда глупые были: ничего-то, ничего
не понимали. Совсем девчонки.
— Что же, вы правы, — равнодушно согласился доктор, позабыв о Галактионе. — И мы тоже… да. Ну, что лечить, например,
вашего супруга, который представляет собой пустую бочку из-под мадеры? А вы приглашаете, и я еду, прописываю разную дрянь и
не имею права отказаться. Тоже комедия на законном основании.
— Нет, с толком,
ваше степенство. Вы нигде
не учились, Галактион Михеич?
— Это
ваше счастие… да… Вот вы теперь будете рвать по частям, потому что боитесь влопаться, а тогда, то есть если бы были выучены, начали бы глотать большими кусками, как этот
ваш Мышников… Я знаю несколько таких полированных купчиков, и все на одну колодку… да. Хоть ты его в семи водах мой, а этой
вашей купеческой жадности
не отмыть.
— Да вы первый. Вот возьмите хотя
ваше хлебное дело: ведь оно, говоря откровенно, ушло от вас. Вы упустили удобный момент, и какой-нибудь старик Колобов отбил целый хлебный рынок. Теперь другие потянутся за ним, а Заполье будет падать, то есть
ваша хлебная торговля. А все отчего? Колобов высмотрел центральное место для рынка и воспользовался этим. Постройте вы крупчатные мельницы раньше его, и ему бы ничего
не поделать… да. Упущен был момент.
— И даже
не одну, а несколько, и рынок остался бы в
ваших руках. Впрочем, и теперь можно поправить дело.
— Вот что, Тарас Семеныч, я недавно ехал из Екатеринбурга и все думал о вас… да. Знаете, вы делаете одну величайшую несправедливость. Вас это удивляет? А между тем это так… Сами вы можете жить, как хотите, — дело
ваше, — а зачем же молодым запирать дорогу? Вот у вас девочка растет, мы с ней большие друзья, и вы о ней
не хотите позаботиться.
— Знаете что,
не люблю я
вашего Стабровского! Нехорошее он дело затевает, неправильное… Вконец хочет спаивать народ. Бог с ними и с деньгами, если на то пошло!
— Меня удивляет
ваша радость. Вы ведь рады именно потому, что, наконец, избавляетесь от меня, да? А только нужно спросить и меня: а может быть, я
не согласна?
— А вы,
ваше степенство, небось рады, да? Что же, это в порядке вещей: сегодня Бубнов умер от купеческого запоя, а завтра умрем мы с вами. Homo sum, nihil humanum alienum puto… [Я — человек, и ничто человеческое мне
не чуждо… (лат.)]
— А, испугался! — провожал его доктор. —
Не понравилось… Хха! А вы,
ваше степенство, заверните к Прасковье Ивановне. Сия особа очень нуждается в утешении… да. У ней такое серьезное горе… хха!..
— А вы тут засудили Илью Фирсыча? — болтал писарь, счастливый, что может поговорить. — Слышали мы еще в Суслоне… да. Жаль, хороший был человек. Тоже вот и про банк
ваш наслышались. Что же, в добрый час… По другим городам везде банки заведены. Нельзя отставать от других-то,
не те времена.
— Некому больше, как
вашему адвокату Мышникову. У тебя с ним контры, вот он и написал. Небойсь о себе-то ничего
не пишет. Некому другому, кроме него.
— А ничего,
ваше степенство. Слава богу, живем, нога за ногу
не задеваем.
— У нас вот как,
ваше степенство… Теперь страда, когда хлеб убирают, так справные мужики в поле
не дожинают хлеб начисто, а оставляют «Николе на бородку». Ежели которые бедные, — ну, те и подберут остатки-то. Ничего, справно народ живет. Богатей есть, у которых по три года хлеб в скирдах стоит.
— Так-с, так-с. Весьма даже напрасно.
Ваша фамилия Колобов? Сынок, должно быть, Михею Зотычу? Знавал старичка… Лет с тридцать
не видались. Кланяйтесь родителю. Очень жаль, что ничего
не смогу сделать вам приятного.
— Ладно, ладно,
не заговаривай зубов. В долг поверю… У меня из
вашего брата, зятьев, целый иконостас.
— Так, так, сынок… Худому учитесь, а доброго
не видите. Ну, да это
ваше дело… да.
Не маленькие и свой разум должны иметь.
— Да ведь я выкуплю свое добро! Для чего же тогда
ваш банк?.. Десять тысяч —
не деньги.
— Поздравьте: мы все кончили, — весело проговорил он. — Да, все… Хорошо то, что хорошо кончается. А затем, я приехал напомнить вам свое обещание… Я вам открываю кредит в пятьдесят тысяч. Хоть в воду их бросьте. Сам я
не могу принять участия в
вашем пароходном деле, потому что мой принцип —
не разбрасываться. Надеюсь, что мы всегда останемся друзьями.
Заметьте, что я ни одной
вашей копейки
не желаю получать…
— Пришел в сапогах, а ушел босиком? На что чище… Вон и ты какое себе рыло наел на легком-то хлебе… да. Что же, оно уж завсегда так: лупи яичко —
не сказывай, облупил —
не показывай. Ну, чиновник, а ты как думаешь, возьмут меня на
вашей мельнице в заклад?
— В половодье-то я из Заполья
вашу крупчатку повезу в Сибирь, папаша, а осенью сибирскую пшеницу сюда буду поставлять. Работы
не оберешься.
— И то возьми, Галактион, — поддакивал Михеи Зотыч. — Я буду наезжать
ваши щи есть. Так, Харитинушка? Щи — первое дело. Пароходы-то пароходами, а без щей тоже
не проживешь.
— Устенька, вы уже большая девушка и поймете все, что я вам скажу… да. Вы знаете, как я всегда любил вас, — я
не отделял вас от своей дочери, но сейчас нам, кажется, придется расстаться. Дело в том, что болезнь Диди до известной степени заразительна, то есть она может передаться предрасположенному к подобным страданиям субъекту. Я
не желаю и
не имею права рисковать
вашим здоровьем. Скажу откровенно, мне очень тяжело расставаться, но заставляют обстоятельства.
— Вы меня гоните, Болеслав Брониславич, — ответила Устенька. — То есть я
не так выразилась. Одним словом, я
не желаю сама уходить из дома, где чувствую себя своей. По-моему, я именно сейчас могу быть полезной для Диди, как никто. Она только со мной одной
не раздражается, а это самое главное, как говорит доктор. Я хочу хоть чем-нибудь отплатить вам за
ваше постоянное внимание ко мне. Ведь я всем обязана вам.
— Вполне ценю
ваше благородство, славяночка… да, ценю, но
не могу согласиться, пока
не поговорю с
вашим отцом.
— Собственно говоря,
ваша посудина ни к черту
не годится, но важен почин… да. Я сам когда-то мечтал открыть пароходство по всем сибирским рекам, но разве у нас найдешь капиталы на разумное дело? Могу только позавидовать
вашему успеху.
— Вздор!.. Никак я
не относился… У меня уж такой характер, что всем кажется, что я отношусь как-то нехорошо.
Ваше дело хорошее, верное, и я даже с удовольствием могу вам помочь.
— И я тоже случайно узнал про
вашу свадьбу. Извините, я даже
не знаю, как вас зовут.
— Садитесь, — предложила она. — У нас все так скоро случилось, что даже
не успели оповестить родных. Уж вы извините. Ведь и
ваша свадьба тоже скороспелкой вышла. Это прежде тянули по полугоду, да и Симон Михеич очень уж торопил.
— Ох, вы бы лень-то
вашу куда-нибудь продали, — корил Михей Зотыч. — Живете только одним годом, от урожая до урожая. Хоть бы солому-то оставляли скотине… Ведь год на год
не приходится, миленькие.
— Я постоянно голоден, но
не могу есть… И это даже
не голод в собственном смысле, а это… это… это… Ах, я все готов был бы отдать за то, чтобы быть таким голодным, как
ваши голодные!.. Я им завидую.
— Нет,
не сошел и имею документ, что вы знали все и знали, какие деньги брали от Натальи Осиповны, чтобы сделать закупку дешевого сибирского хлеба. Ведь знали… У меня есть
ваше письмо к Наталье Осиповне. И теперь, представьте себе, являюсь я, например, к прокурору, и все как на ладони. Вместе и в остроге будем сидеть, а Харитина будет по два калачика приносить, — один мужу, другой любовнику.