Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

После объявления своим приказчикам, что кухарка Акулина произведена в ключницы и что ее уже нужно называть не Акулиной, а Акулиной Степановной, Трифон Иванович до того был расстроен и сконфужен, что не нашел ничего лучшего, как отправиться в баню. В баню он ходил после всех переполохов в своей домашней и торговой жизни и искал в бане успокоения. Когда он объявлял в приказчицкой о производстве Акулины в ключницы, Акулина стояла у дверей и подслушивала, и лишь только он вышел из приказчицкой, как она обняла его за шею, притянула к себе и прошептала:

— Милый! За это я и сама вам что-нибудь хорошенькое… Уж так буду любить, так ухаживать…

— Тише ты… Полоумная! Ну вдруг кто войдет! — довольно грубо отстранил ее от себя Трифон Иванович и тотчас же отдал приказ: — Собирай белье. Я иду в баню.

— Господи Иисусе! Да давно ли ходили в баню! — воскликнула Акулина.

— Прошу тебя, тише. И главное, не разыгрывай ты хоть при людях-то мать-командиршу.

— Да какие же тут люди… Что вы!

— А ты думаешь, приказчики теперь не будут подслушивать и следить? Поминутно будут подслушивать. Ну, иди и собирай белье!

— А я думала, что самоварчик… Напились бы вместе чайку.

— После бани чай пить буду. Как приду, так чтобы самовар был готов.

Трифон Иванович ушел в баню. По уходе его в приказчицкой начались разговоры.

— Ловко баба старика слопала! — произнес черненький, прыщавый и косой приказчик Андреян. — Вот ты и смотри на нее, на тихоню да на дуру! А ведь на взгляд дура вдоль и поперек была.

Белокурый приказчик Василий кивнул на дверь и прошептал:

— Смотри, не подслушивает ли? Живо нажалуется самому.

— А плевать я на нее хотел! Неужто ты думаешь, я ей покорюсь? Ни в жизнь не покорюсь. Для меня она как была прислужающая, так прислужающая и останется.

Приказчик Федор, носатый средних лет мужчина, отворил дверь и заглянул в коридор.

— Нет, не подслушивает, — проговорил он.

— Припри дверь в кухню, — сказал Василий. — Ведь новую-то кухарку она из своих землячек поставила. Передавать все наши разговоры станет.

Старший приказчик, Алексей Иванов, пожилой человек, только вздыхал.

— Четырнадцать лет старик вдовствовал честно и благообразно, а на пятнадцатый год вот… извольте видеть, — сказал он.

— Опутала, ловко опутала, и так полагаю, что тут без подсыпки дело не обошлось, — прибавил Федор. — Помните, пришли мы раз из лавки, а ей цыганка в кухне ворожила? Ну вот… Соль какую-нибудь и дала наговоренную. Непременно дала. А соль и не наговоренную ежели на постель человеку насыпать, то в лучшем виде его приворожить можно.

— Просто тут коварные и пронзительные улыбки… Баба она аппетитная, из себя не вредная, глазищи у ней по ложке — ну, и подъехала к старику, — пояснял Федор. — Теперь фаворитка… Фаворитка Людовика XIV. Помните, роман-то читали? Ну вот… То же самое… Коварного кардинала только не хватает.

Старший приказчик продолжал вздыхать и угрюмо ходил из угла в угол.

— Поживу, попригляжусь маленько, да ежели какие новые притеснения от нее будут, то сейчас хозяину: пожалуйте расчет… так не согласен… В деревню еду… — бормотал он.

— Почитать ее надо как хозяйку, тогда и жить будет хорошо, — сказал Василий.

— Ну, уж это ты не хочешь ли знаешь чего?! — окрысился на него старший приказчик.

Василий между тем полез в сундук, вынул оттуда присланный ему в виде гостинца из деревни мешочек с сушеной малиной и, спрятав его под пиджак, незаметно проскользнул в хозяйские комнаты.

Акулина была в столовой и ставила на стол чашки для чаепития. Василий поклонился ей, положил на стол мешочек и произнес:

— Позвольте, Акулина Степановна, от всего нашего сердца деревенским гостинцем с вами поделиться. Сушеной малинки прислали мне из деревни.

— Ну уж… Что уж… Зачем это?.. — заговорила Акулина и зарделась, как маков цвет.

— Нет, уж пожалуйте… От чистого сердца… Мне куда же?.. Мне много…

— Ну, благодарю покорно. Нате вот… Я вам по-дамски… Руку протяну. — Она протянула Василию руку и сказала: — Мерси вас.

Василий переминался с ноги и не уходил.

— Давно вам пора бы, Акулина Степановна, в ключницы-то… — сказал он наконец. — Право слово… А то что так-то зря в черном теле пропадать!

— Ну уж… Вы наскажете.

— Нет, ведь это я прямо… От души… Вот как перед Истинным… Ведь вы, верьте совести, сюжет такой, что вас в сотне поискать да поискать… И рост у вас, и дородство… Брови первый сорт… Улыбки тоже — глаза с поволокою.

Давно вам, по-настоящему, в шелках да в бархатах ходить следовало.

— Полноте вам… Да неужто это вы вправду?

— Сейчас околеть.

— Ну?! А вот Трифон Иваныч все ругается.

— Ах, не понимают они смысла… всех действий… мужчинского воображения! — вздохнул Василий. — На мой взгляд, вы дама первый сорт.

Акулина вдруг затуманилась и нахмурилась. Ей запало сомнение.

— Да уж ты не вышучивать ли меня вздумал? — спросила она.

— Насчет чего-с? — изумленно проговорил Василий.

— Да вот насчет дамы-то?

— Что вы, Акулина Степановна, помилуйте… Да смею ли я, если вы у Трифона Иваныча в таком почете!

— Ну, то-то. Смотри!

— Истинно, дама первый сорт.

Лицо Акулины опять превратилось в улыбку.

— Да неужто уж я так очень на даму похожа?

— То есть как портрет. Будто вот сейчас из фотографии от Мордомазки. Извольте на себя в зеркало посмотреть.

— Ну, спасибо, спасибо. И за малину спасибо. Я сушеную малину люблю пожевать. На вот тебе рюмочку водочки… Выпей… — предложила она. — Ключи-то ведь теперь у меня. На, выпей… Выпьешь и бараночкой закусишь. Я люблю, кто меня предпочитает. На…

Она вынула из шкафа графин с водкой и рюмку. Василий выпил.

В это время раздался звонок.

— Ну, ступай… Ступай… Иди к себе в приказчицкую: Трифон Иваныч из бани идет. Сейчас чай пить будем, — заговорила Акулина и прибавила: — А ко мне-то ты все-таки иногда захаживай.

Приказчик поклонился и исчез.

— Самовар готов? — раздался голос Трифона Ивановича.