Одесский дневник 2015–2016. Взрывная волна

Главный герой кинофильма — это скелет кита.

Водка плохо, но все же лучше, чем наркота.

Люди в принципе несущественны, особенно, где холода.

Особенно, где к обрыву тяжело подступает вода.

Природа — задник спектакля, северный тусклый пейзаж,

он не знает ни похоти, ни государственных краж,

ему даже храм не нужен, здесь и сегодня, как встарь,

небо — предвечный купол, любая скала — алтарь.

И что там страсти людские, которым копейка цена,

и что там продажные твари, если вся земля спасена,

если кит, истлевший возле прибрежных скал,

легкой смерти искал и — нашел, что искал.

Поднять скелет — не по силам, понять — не по уму,

неведомо братским могилам, каково истлевать одному,

под ударами волн холодных, под крики голодных птиц,

под пенье солдат безродных, стоящих на страже границ.

Люди здесь неуместны и, чувствуя это, идут

прямиком к погибели, жизнь невозможна тут,

разве что жизнь чудовища, всплывающего со дна,

черным бугром возвышается над волнами его спина,

но и эта жизнь завершится, и через несколько лет

рядом с первым скелетом ляжет второй скелет.

Царица Суббота идет по местечку, легка походка,

незримы следы.

Старенький Мойша идет перед ней, в ставни стучит,

и местечко внимает его словам:

он кричит: «Суббота идет, евреи, бросайте труды,

вас давно уже нет на свете, пора успокоиться вам,

довольно истлевшую обувь латать, доить зарезанных коз,

подметать разрушенные дома, наводить в пустоте чистоту,

пора усмирить этот гвалт, этот еврейский колхоз,

не кричите от боли, ваш крик слыхать за версту!»

Успокойся, Мойша, никто не слышит наш крик,

успокойся, Мойша, никто не слышит твой стук,

уж если кто суетлив — это ты, несносный старик,

стучишь в пустоту, мертвый старик, не покладая рук,

Чего тебе надо, въедливый книгочей?

Две халы на белой скатерти, в бокалы налито вино,

женщины что-то шепчут, зажигая огни субботних свечей,

но шепот тоже не слышен и свечи сгорели давно,

Но Суббота царствует, предваряя вечный покой,

для Единого вечность короче субботнего дня,

Старенький Мойша стучит в ставни слабой рукой,

он мертв, он горд, он думает: вечность идет позади меня.

мы живем вчерашними слухами надеждами опасениями

мы сравниваем себя с увядающими растениями

с одеждой изношенной выброшенной без сожаления

с техникой постепенно выходящей из употребления

наши уши засорены шепотом лжи проторенной

наши ноги уныло топчут мостовые страны опозоренной

наши мысли ходят по кругу словно пони на привязи

наши мифы застыли как перед камнем витязи

ни налево пойти ни направо а прямо пути заказаны

руки прячем за спину как будто связаны

держали язык за зубами а чаще протезами съемными

умирали рабами а жили вольнонаемными

жили вольнонаемными получали авансы с зарплатою

на субботники выходили с веником и лопатою

после пили всем коллективом водка льется и время тянется

думали выпьем стаканчик глядишь и все устаканится

а потом анекдоты старинные сальные непотребные

потом карманы пустые и романы служебные

раз за жизнь санаторий раз в две жизни путевка в Болгарию

сегодня и ежедневно начальство с пропитой харею

а был ли смысл или цель спросите у священников

а была ли чистая прибыль спросите у мошенников

а была ли правая власть как помрете у ангелов спросите

а несете ли вы проклятие так вы всегда его носите

то отсутствие носа то опустела касса,

то водки не продают до второго часа

в рыбном отсутствие рыбы в мясном отсутствие мяса

лица разнятся но в головах однородная масса

в стране разруха в людях присутствие духа

всюду сердца широки а улыбки от уха до уха

в космосе спутник би-бип в ящике пачка открыток

в законе вор у вора на стреме маруха

хочется чтобы прибыль а на деле один убыток

гоголь ходит по невскому невский находится в риме

актеры безлики а дамы гуляют в гриме

в каждой супружеской спальне ночная камера пыток

молчуны отдают предпочтение пантомиме

говоруны предпочитают кафедры или трибуны

гитаристы поют романсы щипают струны

в небе два архангела первый с мечом а второй с трубою

майор ковалев смотрит на пустоту над верхней губою

все для фронта которого в сущности нет

все для победы которой не будет и все же

все для пыльных тропинок далеких планет

все для тех кто были раньше и будут позже

все для тех кто были до нас и придет после нас

чтоб наступить на наши любимые грабли

лишь бы ни крохи не оставалось на этот час

лишь бы для нас живых не оставалось ни капли

пес возвращается на свою блевотину поговорка стара

двадцать пять веков по меньшей мере античный миф

от добра не ищут добра и от зла не ищут добра

никто не ищет добра совесть свою распрямив

не везет поэта по облакам сильный крылатый конь

бледный конь откровения популярен в такие дни

кто прометей принесший людям прицельный огонь

контрольный выстрел в затылок и мы остались одни

потому что в лесу каждое дерево стоит само по себе

потому что в городе каждый дом рушится а другим

дела нет и тот кто победил в борьбе

за неправое дело он и споет национальный гимн

он будет стоять по струнке руку к сердцу прижав

он будет выталкивать спертый воздух через гортань

ружье не стреляет а штык зазубрен и ржав

но над полем боя всегда простерта Божия длань

меркнет солнце и остывает земная кора

сброшена ноша которую ты сгорбившись нес

слышишь вой и лай доносится со двора

на свою блевотину вернулся бешеный пес

Маленький посетитель воскресной школы

говорит, что в раю будут планшеты и ванны, чтобы играть и мыться.

Также будет много спрайта и кока-колы,

а небеса высоки — чтобы все могли распрямиться,

потому что горбатого исправит не сырая могила,

а райские кущи с фонтанами и беседкой,

и чтобы чистая сила парту на крыльях носила,

за которой прописи пишешь с прекрасной соседкой,

потому что в раю обязателен белый передник и прозрачные банты,

и белые воротнички, подшитые к форме суконной.

И еще говорят, что небо держат атланты

и каждый из них — со своей чудотворной иконой.

И пустят туда только братьев-славян по крови.

По улице медленно, глаза опустивши долу,

мама в длинной юбке и в платке по самые брови

ведет сыночка на литургию и в воскресную школу.

Лег под иконы на скамью — не встанешь со скамьи.

Рождение в кругу семьи и смерть — в кругу семьи.

Висят иконы на стене. Вокруг стоят свои.

Родился — ты уже в кругу, и умер ты — в кругу.

Родился — ты уже в долгу, и умер ты — в долгу.

Ты задолжал своим родным, а заплатил врагу.

Быт заскорузлый, крепостной, тут нет особых бед.

Пост, мясоед, и снова пост, и снова — мясоед,

Жить впроголодь — ты будешь здрав, есть много — страшный вред.

Стоит усадьба на холме, вокруг усадьбы — сад,

наш барин не в своем уме, живет — и сам не рад.

А немец-староста умен, подлец и казнокрад.

С берданкою старик хромой поставлен сад стеречь,

нельзя ни деревцо срубить, нельзя усадьбу сжечь,

нельзя с курсисткой нежной лечь, но не об этом речь.

Нельзя податься в ближний лес — там вор чинит разбой,

нельзя в столицу — там еврей зовет на смертный бой,

нельзя податься никуда — ты человек простой.

Ты — непутевый человек, небрит и неучен.

А старый мир — нелеп, как ты, и тоже — обречен.

Еще не знает старый мир, что скоро рухнет он.

Еще не знает старый мир, что он — пустой мираж.

Бросает бомбу негодяй под царский экипаж.

Цареубийство — это грех, не лучше мелких краж.

Вот пятеро среди толпы, чуть дергаясь, висят.

Стоит усадьба на холме, вокруг усадьбы — сад.

Стоит Россия на земле, под ней зияет ад.

Не люблю напыщенных сук голубых кровей,

широкощеких с носом прямым и верным рисунком бровей,

как посмотришь на фотку в паспорте — арий или Арей.

А скорчит рожу — так не бывает кривей.

Им идет военная форма. Особенно кант голубой

внутренних дел-безопасности от инородцев и проч.

Подлецу все к лицу, к ягодицам наряд любой,

их делают под копирку, по лекалам точь-в-точь.

По прописям и по прорисям, по истинам прописным.

По трупам, по головам, по трубам, где нефть и газ.

По Питерской, по Тверской, а уходить запасным

ходом — такой всегда отыщет крысиный лаз.

Господь Иисус Христос велел мне любить врагов,

любовью, которая не знает ни объятий, ни нег.

И я бы любил врага с десяти шагов,

щуря глаз, у сабли, воткнутой в снег.

силиконовое лицо лучше аналогичной груди

с лица воду не пить тем более молока

принцип пластической хирургии не навреди

креатив перекраивай личность и пусть не дрогнет рука

пусть вздуваются мышцы анаболики плюс белки

пусть морщины не портят лоб товарищ ботекс рулит

твой портрет нарисует правнук асфальт цветные мелки

приказы отдаст командир и все разъяснит замполит

хорошая форма военная должна ложиться поверх

прекрасной физической формы как матрешка одна в одну

высоко в небе летает красавец-стерх

россыпь греческих амфор по черноморскому дну

то ли донное дело байкал там не найдешь ни хрена

кроме древних ракообразных что вдвое старше земли

за то что мы сделали не проклинай страна

скажи спасибо что мы не сделали все что могли

взрывы норма жизни с ними сживаясь ты

перестаешь замечать человек что тебе кранты

ходят по парку парою подрывник и сапер

шепчут друг другу на ухо интересно о чем разговор

понятно о смысле действий где лопата там и подкоп,

где заговор там и подвох, где подлость там и подлог

у бабушки на огороде вырос честный укроп

где тетушка там бузина где Бог там и порог

понятно о смысле смерти негаданной как обвал

понятно о водке чтоб смертный об утратах не горевал

где ума палата там в палате строгий надзор

где усики черным квадратом там волосы на пробор

ходят парою по аллее сапер и друг подрывник

ангел губитель с облака с нежностью смотрит на них

мы подневольные птицы пора брат давно пора

сияет черное солнце осколочная дыра

потерялась собака сука а жизнь какая

вниз по спуску жанны лябурб идет человек вздыхая

что жизнь собачья и потеряна без возврата

что трата времени всегда излишняя трата

на столбах телеграфных большие часы тарелки

работают на электричестве движутся дергаясь стрелки

сабанеев мост три массивных арки

потерялась собака сука дворняга но вроде овчарки

потерялось время не простое а золотое

как яичко курочки рябы оставьте его в покое

оставьте его между черных стрелок зажатым прочно

между лживых газет где смысл читается междустрочно

бренча в кармане мелкой монеткой разменной

человек идет по неряхе-одессе послевоенной

потерялось время и память утрачены вехи

потерялась жизнь в ней провалы или прорехи

сидит на карнизе голубь хозяйский он окольцован

идет человек в пиджаке который перелицован

на пиджаке медаль и орденские колодки

в кармане пачка примы и шкалик водки

идет человек напевая эх ты фронтовая дорожка

вниз по спуску жанны лябурб пошатываясь немножко

может это водка а может походка морская

потерялась собака сука а жизнь какая

слишком долго молчали орудия и танки стояли в ангарах

слишком долго ракеты в шахтах ждали нацелясь куда-то

слишком долго дети спали спокойно а студенты скучали на парах

обсуждая преподов которые староперы и партократы

слишком долго в универсамах от продуктов ломились полки

слишком вольно прекрасные дамы вдоль полок катили тележки

слишком долго в брянских лесах зубы не скалили волки

слишком долго враги народа собирались не чувствуя слежки

кто-то даже писал что история навсегда прекратила

теченье свое лишь изредка проснувшись шутит от скуки

и где вы герои фронта и где героини тыла

изживающие у станков непомерную тяжесть разлуки

были прочно забыты азы военного дела и нежные девы

разлюбили военных что им сапоги да погоны

мы мирные люди и только по пьяни олигархи нардепы

пострелять и размяться выезжали на полигоны

а порою заезжий киллер сидел поджидая когда добыча

на пробежку в спортивном костюме в сопровожденьи охраны

и еще рэкетиров местных походка бычья

и в домкомах месткомах вымирающие ветераны

и овчарка сторожевая мирно бежит вдоль забора

и с поводком за нею хозяин идет без спешки

а война с ухмылкой глядит с компьютерного монитора

зная что жизнь игра а люди в ней только пешки

Снимались на фоне Юга

радовались фотоснимку

народы любили друг друга

пары ходили в обнимку

гордились своей работой

клали зубы на полку

в армию шли с охотой

а потом в самоволку

детям дарили подарки

пять конфет в целлофане

весной целовались в парке

отмывались в ближайшей бане

очередь два квартала

план в ударные сроки

партия предначертала

как говорили пророки

а если что не сбывалось

или сбывалось отчасти

то это такая малость

на фоне советской власти

на фоне фотоальбома

на фоне кафе ромашки

на фоне общего дома

хрущевской пятиэтажки

Искал в кармане деньги, нашел там собственный кукиш,

а на кукиш советских времен сейчас ничего не купишь.

Продавщица смотрит с издевкой, очередь глухо рычит.

Интеллигент! Шляпу надел! Что ответишь этой ораве?

Надел бы еще очки в роговой оправе,

а лучше бы шлем, копье и червленый щит —

пусть брешут на этот щит лисы на Диком поле,

пусть сам доживешь свой век в половецкой неволе,

и никакой Кончаковны в невесты, только труд-чародей

на благо хана, его семьи и его каганата,

лишь бы не у прилавка, где не любят нашего брата

и наших сестер не любят, тем более — наших детей.

А тут еще и очки — винтаж — роговая оправа,

лишь работник великой армии не работать имеет право,

владеть землей, и никогда — паразит.

Стоит интеллигент, шляпу на лоб надвинул,

смотрит на собственный кукиш, что из кармана вынул,

а что с ним делать никак не сообразит.

Что знаю я о Верхотурском святом Симеоне,

кроме того, что на монастырской иконе

он сидит с самодельною удочкою в руке,

ловит рыбку в местой реке,

на фоне белых больших монастырских зданий?

В области агиографии мне не хватает знаний.

Возможно, он голоса ждал — оставь рыбацкую снасть,

ты будешь ловцом человеков, душам не дашь пропасть,

ты будешь святым апостолом для Урала,

чтоб адская сила душу его не украла,

ибо есть душа и у древних уральских гор,

эту душу геологи не нашли до сих пор.

Зато обнаружили залежи железной руды, малахита,

есть изумруды, но тайна их глубже скрыта,

есть самоцветы — им ломаный грош цена,

есть ломаный грош, есть глубокая старина,

есть память о пугаче и о подлеце хлопуше,

отрублены головы или урезаны уши.

Проведите меня, проведите меня к нему!

Хорошо у речки монаху сидеть одному,

напевая тексты псалмов или канон покаянный,

покуда над миром не погаснет закат багряный,

к тому же сегодня хорошо клевало с утра.

Пять хвостов неподвижных смиренно торчат из ведра.

современным сражениям тесно на улицах городов

на помощь приходит бомба тысяча в ней пудов

что соответствует весу шестнадцать тонн

как поется в песне пятидесятых годов

прощайте девушки прощай притон

мы мирные люди но наш бронепоезд трофеев полный вагон

мы мирные люди одетые в камуфляж

три танкиста три друга машины боевой экипаж

обломок к обломку индустриальный коллаж

каховка каховка родная винтовка но лучше калаш

установка на дружбу и установка град

горячая пуля горячее сердце не знают преград

каховка каховка родная винтовка окончен наш светлый путь

на улицах тесно а нужно еще в переулок свернуть

всей боеспособной техникой всей армией всем полком

или всем сердцем безразлично не в этом суть

плечистый и крепкий в футболке и кепке дурак дураком

ищут пожарные ищет милиция но парень нам незнаком

страховка страховка была бы сноровка а ум ни к чему

набьешь папироску порохом и империя вся в дыму

перейдешь границу и никаких границ куда ни погляди

ткань небес рвется в клочья превращается в бахрому

восходит черное солнце медаль на Божьей груди

не надо печалиться душу не береди

Ни христианских таинств, ни античных мистерий,

ни египетской мистики, ни индийской сансары,

жизнь человека зависит от молочнокислых бактерий,

творцов простокваши, которую от века едят болгары.

Помолимся же бактериям, чтобы они нас хранили,

от всякой напасти, от гнусной мясной отравы,

от внешнего понуждения и от внутренней гнили,

причастимся кисломолочного, будем вовеки здравы.

Прежде все бактерии были кисломолочными, но от гордыни

бактерии стали гнилостными и низверглись в кишечник,

а могли бы жить в молоке, среди белой вечной святыни,

очищая старых людей, превращая их в млечных-вечных.

Но предстанут они перед страшным судом микроскопа,

пупырышки-колонии на среде из агар-агара,

И придут антибиотики, и кладбищенского землекопа

днем с огнем не найдешь, не вкусивши мясного отвара!

Ибо смерть и гниль затаились в убойном мясе,

человечество привыкнет к воздержанью от этого яда.

Стремленье к кисломолочному живо в народной массе,

Простокваша — залог бессмертия, наша жизнь и отрада.

Микроскоп на столе. Илья Ильич в антикварном кресле,

он и сам антикварен в костюме-тройке, в манишке белой.

Странно, он скоро умрет от инфаркта, если

умрет, то тело используют для вечных научных целей.

А после сожгут в печи, и институт Пастера

примет прах сына России, молдаванина и еврейки.

Спасенье в кисломолочном. Такова была его вера.

Он искал лазейки в бессмертие, но не нашел лазейки.

Линия фронта не одна — их две,

челюсти, размалывающие тех и тех.

Голова — одна, а в этой голове

длинный список-перечень воинских утех.

Похороны павших, гранитный монумент

в каждом захолустном горе-городке,

однотипные надгробья — серый цемент —

грядками-рядками, смерть на каждом рядке.

К проводам там вырастут бумажные цветы,

будет и немало пластмассовых венков,

в каждом доме сироты — голодные рты,

в каждой хате — пара безутешных стариков.

Лица взяты в траур в рамках под стеклом,

фото выцветают наперегонки…

Вроде бы победа, а все пошло на слом.

Подрастают сироты. Уходят старики.