Неточные совпадения
Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего
брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и,
не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки.
Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли, ее глаза из-под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного
брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее
не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим cousin, [двоюродного
брата] как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
— А вот
не спросишь, — говорил маленький
брат Наташе, — а вот
не спросишь!
Не говоря уже о моих
братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на
брата. Она
не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое
не подлежало обсуждению.
Княжна Марья
не могла понять смелости суждений своего
брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что-то и
не могла выговорить.
Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слез она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
—
Не…
брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки — всё оглядел…
— Задали,
брат, жару. Теперь
не сунутся, — говорил другой.
— Отчего вы никогда
не бывали у Annette? — спросила маленькая княгиня у Анатоля. — А! я знаю, знаю, — сказала она, подмигнув, — ваш
брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. — О! — Она погрозила ему пальчиком. — Еще в Париже ваши проказы знаю!
— Вот видно, что все вы, женщины, — плаксы, — сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. — Я так очень рад и, право, очень рад, что
брат так отличился. Все вы нюни! ничего
не понимаете. — Наташа улыбнулась сквозь слезы.
— Ах, Наташа! — сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойною слышать то, что̀ она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому-то другому, с кем нельзя шутить. — Я полюбила раз твоего
брата, и, что̀ бы ни случилось с ним, со мной, я никогда
не перестану любить его во всю жизнь.
— О, и очень! Мой
брат знает его; он
не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он
не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства! Вы знаете его анекдоты с графом Марко́вым? Только один граф Марко́в умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
Старая графиня,
не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и
не спускали с него восторженно-влюбленных глаз.
Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести чай, платок, трубку.
— Ну, а что̀ же ты, Борису
не изменила? — спросил
брат.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых — Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть
не поссорилась с
братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
—
Не говорите мне этого. Я ничего
не хочу. Я люблю вас, как
брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего
не надо.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было
не трудно, но приехать одному домой, увидать сестер,
брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые
не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что́ ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что
братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего
не нужно, как говорить правду.
— Помолчав несколько времени, прибавил: — Но соблюди, любезный
брат, да
не украшают перчатки сии рук нечистых.
«В наших храмах мы
не знаем других степеней, — читал «великий мастер, — кроме тех, которые находятся между до«бродетелью и пороком. Берегись делать какое-нибудь разли«чие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к
брату, «кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упа«дающего и
не питай никогда злобы или вражды на
брата. «Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь «добродетели. Дели счастие с ближним твоим, и да
не возмутит «никогда зависть чистого сего наслаждения.
Пьер, со слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя,
не зная, что́ отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он
не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только
братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
— Тиф, батюшка. Кто ни взойдет — смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут треплемся. Тут уж нашего
брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, — с видимым удовольствием сказал доктор. — Прусских докторов вызывали, так
не любят союзники-то наши.
Все
братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только
братьев по каменьщичеству, а
не князя Б.,
не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей.
Часто, собирая милостыню и сочтя 20—30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг, с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый
брат обещается отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался
не останавливаться.
К первому разряду он причислял
братьев,
не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова.
Пьер уважал этот разряд
братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые
братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но
не разделял их интересов.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных
братьев, ищущих, колеблющихся,
не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял
братьев (их было самое большое число),
не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы,
не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Вилларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество
братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что́
не верующие, ничего
не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности
братьями, которых весьма много было в ложе.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев-масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона,
не прощая кающуюся.
Он советовал мне
не отстраняться от общения с петербургскими
братьями и, занимая в ложе только должности 2-го градуса, стараться, отвлекая
братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для
братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого
не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
Я
не мог быть красноречив и
не мог искренно сообщить своего сомнения
братьям и великому мастеру.
— Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimité mène quelquefois à l’amour: le cousinage est un dangereux voisinage. N’est ce pas? [Вы знаете, между двоюродным
братом и сестрой эта близость очень часто приводит к любви. Двоюродные — опасное дело.
Не правда ли?]
Точно так же как и вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному
брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу — Лизе, которая
не только
не сделала какого-нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей
не имела в своей душе.
Но,
не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на
брата.
— Напиши
брату, чтобы подождал, пока умру…
Не долго — скоро развяжу…
— Отчего же мне на ней
не жениться? — говорил он дочери. — Славная княгиня будет! — И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала
брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на
брата, доказывая ему, что это
не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
Брат часто удивлялся, глядя на нее. Совсем
не было похоже, чтоб она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он
не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он
не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что-нибудь
не то, в этом предполагаемом браке.
— Однако,
брат, ты сердит, — сказал граф. — Данило ничего
не сказал и только застенчиво улыбнулся детски-кроткою и приятною улыбкой.
Наташа подмигнула
брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались,
не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном — был настоящий костюм, который был ничем
не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он
не только
не обиделся смеху
брата и сестры (ему в голову
не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
— Как отлично? — с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это
брат. —
Не отлично, а это прелесть, что такое! — Ей так же как грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
— Бывает с тобой, — сказала Наташа
брату, когда они уселись в диванной, — бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего
не будет — ничего; что всё, чтó хорошее, то было? И
не то что скучно, а грустно?
— Дурак! — закричала она на
брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом
не могла остановиться.
Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а
не платят по одному рублю на сборы для бедных и интригуют Астрея против Ищущих Манны, и хлопочут о настоящем шотландском ковре и об акте, смысла которого
не знает и тот, кто писал его, и которого никому
не нужно.
— Но что́ же делать? До года остается только несколько месяцев. И это
не может быть. Я бы только желала избавить
брата от первых минут. Я желала бы, чтоб они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею… Вы их давно знаете, — сказала княжна Марья, — скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что́ это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Княжна Марья
не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего
брата.