Неточные совпадения
Наши северные мужики конечно уж принадлежат к существам самым равнодушным к красотам природы; но и те, проезжая мимо Воздвиженского, ахали иногда, явно показывая тем, что они
тут видят то, чего в других местах
не видывали!
— Только что, — продолжала та,
не обращая даже внимания на слова барина и как бы более всего предаваясь собственному горю, — у мосту-то к Раменью повернула за кустик, гляжу, а она и лежит
тут. Весь бочок распорот, должно быть, гоны двои она тащила его на себе — земля-то взрыта!
На третьей стене предполагалась красного дерева дверь в библиотеку, для которой маэстро-архитектор изготовил было великолепнейший рисунок; но самой двери
не появлялось и вместо ее висел запыленный полуприподнятый ковер, из-за которого виднелось, что в соседней комнате стояли растворенные шкапы;
тут и там размещены были неприбитые картины и эстампы, и лежали на полу и на столах книги.
Вошла Анна Гавриловна с чайным подносом в руках. Разнеся чай, она
не уходила, а осталась
тут же в кабинете.
Поверхность воды была бы совершенно гладкая, если бы на ней то
тут, то там
не появлялись беспрестанно маленькие кружки, которые расходились все больше и больше, пока
не пропадали совсем, а на место их появлялся новый кружок.
Еспер Иваныч остался при ней; но и
тут, чтобы
не показать, что мать заедает его век, обыкновенно всем рассказывал, что он к службе неспособен и желает жить в деревне.
— Ставь вот
тут, — говорил он, внося с ним разные вещи, — а еще солдат,
не знаешь, куда ставить.
— Мы-с, помещики, — толковал он, — живем совершенно как в неприятельской земле:
тут тебя обокрадут, там тебе перепортят, там —
не донесут.
— Приехали; сегодня представлять будут. Содержатель тоже
тут пришел в часть и просил, чтобы драчунов этих отпустили к нему на вечер — на представление. «А на ночь, говорит, я их опять в часть доставлю, чтобы они больше чего еще
не набуянили!»
— Чего
тут не уметь-то! — возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. «Русскую историю», впрочем, он захватил с собою, развернул ее перед свечкой и начал читать, то есть из букв делать бог знает какие склады, а из них сочетать какие только приходили ему в голову слова, и воображал совершенно уверенно, что он это читает!
— Ого!
Тут не две, а пожалуй, и четыре сажени будут! — воскликнул Симонов.
— Мебели
тут человек на двадцать на пять будет, а всего с зальною человек шестьдесят сядет, — публика
не малая будет! — заключил он с гордостью.
— Для чего это какие-то дураки выйдут, болтают между собою разный вздор, а другие дураки еще деньги им за то платят?.. — говорил он, в самом деле решительно
не могший во всю жизнь свою понять — для чего это люди выдумали театр и в чем
тут находят удовольствие себе!
Другие действующие лица тоже
не замедлили явиться, за исключением Разумова, за которым Плавин принужден был наконец послать Ивана на извозчике, и тогда только этот юный кривляка явился; но и
тут шел как-то нехотя, переваливаясь, и увидя в коридоре жену Симонова, вдруг стал с нею так нецеремонно шутить, что та сказала ему довольно сурово: «Пойдите, барин, от меня, что вы!»
— Разное-то
тут не то, — возразил Николай Силыч, — а то, что, может, ложно поняли —
не в наш ли огород камушки швыряют?
— Конечно, — подтвердил Павел, — всего вероятнее, и я поступлю в университет, — прибавил он и
тут же принял твердое намерение поступить
не в Демидовское, а в университет.
Еспер Иваныч когда ему полтинник, когда целковый даст; и теперешний раз пришел было; я сюда его
не пустила, выслала ему рубль и велела идти домой; а он заместо того — прямо в кабак… напился там, идет домой, во все горло дерет песни; только как подошел к нашему дому, и говорит сам себе: «Кубанцев, цыц,
не смей петь:
тут твой благодетель живет и хворает!..» Потом еще пуще того заорал песни и опять закричал на себя: «Цыц, Кубанцев,
не смей благодетеля обеспокоить!..» Усмирильщик какой — самого себя!
Мари была далеко
не красавица, но необыкновенно миловидна: ум и нравственная прелесть Еспера Иваныча ясно проглядывали в выражении ее молодого лица, одушевленного еще сверх того и образованием, которое, чтобы угодить своему другу, так старалась ей дать княгиня; m-me Фатеева, сидевшая, по обыкновению,
тут же, глубоко-глубоко спрятавшись в кресло, часто и подолгу смотрела на Павла, как он вертелся и финтил перед совершенно спокойно державшею себя Мари.
— Главное
тут, кузина, — говорил он, — мне надобен дневник женщины, и я никак
не могу подделаться под женский тон: напишите, пожалуйста, мне этот дневник!
— Ты все
тут о любви пишешь, — сказала она,
не глядя на него.
— Ей-богу, я ни в чем
тут не виновата! — возразила Мари серьезно. — Как же я должна была поступить?
Павел пробовал было хоть на минуту остаться с ней наедине, но решительно это было невозможно, потому что она то укладывала свои ноты, книги, то разговаривала с прислугой; кроме того,
тут же в комнате сидела,
не сходя с места, m-me Фатеева с прежним могильным выражением в лице; и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас сидит и дожидается вас».
— Это тебе, — сказал он, подавая пакет Павлу, —
тут пятьсот рублей. Если отец
не будет тебя пускать в университет, так тебе есть уж на что ехать.
— В Москву, — отвечал Павел совершенно покойно и, усевшись на свое место, как бы ничего особенного в начавшемся разговоре
не заключалось, обратился к ключнице, разливавшей
тут же в комнате чай, и сказал: — Дай мне, пожалуйста, чаю, но только покрепче и погорячей!
—
Не о деньгах, сударь,
тут речь! — воскликнул он.
— Сама Мари, разумеется… Она в этом случае, я
не знаю, какая-то нерешительная, что ли, стыдливая: какого труда, я думаю, ей стоило самой себе признаться в этом чувстве!.. А по-моему, если полюбила человека —
не только уж жениха, а и так называемою преступною любовью — что ж,
тут скрываться нечего:
не скроешь!..
— Надо быть, что вышла, — отвечал Макар. — Кучеренко этот ихний прибегал ко мне; он тоже сродственником как-то моим себя почитает и думал, что я очень обрадуюсь ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал; да стану ему угощенье делать; а я вон велел ему заварить кой-каких спиток чайных, дал ему потом гривенник… «
Не ходи, говорю, брат больше ко мне, не-пошто!» Так он болтал
тут что-то такое, что свадьба-то была.
— Нет, ты погоди, постой! — остановил его снова Макар Григорьев. — Барин теперь твой придет, дожидаться его у меня некому… У меня народ день-деньской работает, а
не дрыхнет, — ты околевай у меня,
тут его дожидаючись; мне за тобой надзирать некогда, и без тебя мне, слава тебе, господи, есть с кем ругаться и лаяться…
—
Не может же болезнь быть всеобщей, — возразил, пожимая плечами, Неведомов, — во всех эпидемиях обыкновенно более половины остается здоровыми, а
тут — все…
— Что же
тут нечестного, — произнес Неведомов, — если я говорю
не знаю о том, на что сама история
не дала ответа?
— Вот они где
тут! — воскликнул толстяк и, потом, пошел со всеми здороваться: у каждого крепко стискивал руку, тряс ее; потом, с каждым целовался,
не исключая даже и Вихрова, которого он и
не знал совсем.
— Я уж ничего
тут и
не понимаю, — сказал Павел.
В последние именины повторилось то же, и хотя Вихров
не хотел было даже прийти к нему, зная наперед, что
тут все будут заняты картами, но Салов очень его просил, говоря, что у него порядочные люди будут; надобно же, чтоб они и порядочных людей видели, а то
не Неведомова же в подряснике им показывать.
Павел при этом несколько даже удивился; отец прежде всегда терпеть
не мог, чтобы он хоть каплю какого-нибудь вина перед ним пил, а
тут сам поить хочет: видно, уж очень обрадовался ему!
Словом, он знал их больше по отношению к барям, как полковник о них натолковал ему; но
тут он начал понимать, что это были тоже люди, имеющие свои собственные желания, чувствования, наконец, права. Мужик Иван Алексеев, например, по одной благородной наружности своей и по складу умной речи, был, конечно, лучше половины бар, а между тем полковник разругал его и дураком, и мошенником — за то, что тот
не очень глубоко вбил стожар и сметанный около этого стожара стог свернулся набок.
Когда Павел приехал к становой квартире (она была всего в верстах в двух от села) и вошел в небольшие сенцы, то увидел сидящего
тут человека с обезображенным и совершенно испитым лицом, с кандалами на ногах; одною рукой он держался за ногу, которую вряд ли
не до кости истерло кандалою.
— Тот его — кочергой сейчас, как заметит, что от рыла-то у него пахнет. Где
тут об него руки-то марать; проберешь ли его кулаком! Ну, а кочерги побаивается,
не любит ее!
— Нет,
не был! Со всеми с ними дружен был, а
тут как-то перед самым их заговором, на счастье свое, перессорился с ними! Когда государю подали список всех этих злодеев, первое слово его было: «А Коптин —
тут, в числе их?» — «Нет», — говорят. — «Ну, говорит, слава богу!» Любил, знаешь, его, дорожил им. Вскоре после того в флигель-адъютанты было предложено ему — отказался: «Я, говорит, желаю служить отечеству, а
не на паркете!» Его и послали на Кавказ: на, служи там отечеству!
Госпожа Татьяна эта, я уверен, в то время, как встретилась с Онегиным на бале, была в замшевых башмаках — ну, и ему она могла показаться и светской, и неприступной, но как же поэт-то
не видел
тут обмана и увлечения?
— Ну, да поворотов как
не быть — есть. Главная причина
тут лес Зенковский, верст на пятнадцать идет; грязь там, сказывают, непроходимая.
— На Горохово
не надо ехать, — вмешался стоявший
тут Иван.
Оставшись один, Павел почти в лихорадке стал прислушиваться к раздававшемуся — то
тут, то там — шуму в доме; наконец терпения у него уж больше недостало: он выглянул в залу — там никого
не было, а в окошечке чайной светился уже огонек.
— Нет-с, это —
не та мысль;
тут мысль побольше и поглубже:
тут блудница приведена на суд, но только
не к Христу, а к фарисею, к аристократишке; тот, разумеется, и задушил ее. Припомните надпись из Дантова «Ада», которую мальчишка, сынишка Лукреции, написал: «Lasciate ogni speranza, voi che entrate» [«Оставь надежду навсегда каждый, кто сюда входит» (итал.).]. Она прекрасно характеризует этот мирок нравственных палачей и душителей.
— Нет, этого
не следует, — продолжал Неведомов своим спокойным тоном, — вы сами мне как-то говорили, что физиологи почти законом признают, что если женщина меняет свои привязанности, то первей всего она лишается одного из величайших и драгоценнейших даров неба — это способности деторождения!
Тут уж сама природа как будто бы наказывает ее.
У Еспера Иваныча он застал, как и следует у новорожденного, в приемных комнатах некоторый парад. Встретивший его Иван Иваныч был в белом галстуке и во фраке; в зале был накрыт завтрак; но видно было, что никто ни к одному блюду и
не прикасался.
Тут же Павел увидел и Анну Гавриловну; но она до того постарела, что ее узнать почти было невозможно!
Стоявшая
тут же в комнате, у ног больного, Анна Гавриловна ничем уже и
не помогала Марье Николаевне и только какими-то окаменелыми глазами смотрела на своего друга.
«
Не хочу, говорю, ни минуты
тут оставаться!» — надела свой салоп и побежала сюда.
— Потому, что она меня одного
тут в номерах и знала, кроме еще Неведомова, к которому она идти
не решилась, потому что тот сам в нее был влюблен.
— Я многого
тут не понимаю!..
— Что это Замин вздумал представлять, как мужика секут; я
тут, я думаю, сидела; я женщина… Стало быть, он никакого уважения ко мне
не имеет.