Отдай свое сердце!

И вот на следующий день Самокатов снова «сел на хвост» типу в черном. А тот, в свою очередь, сел в электричку. И поехал… Генка вернулся домой и условным стуком постучал в квартиру напротив.

Горохов открыл.

— Заваливай.

Самокатов завалил.

— Ну что, уехал?

— Ага.

Мальчишки прошли в комнату. Здесь все было точь-в-точь, как в Генкином сне. Только без гроба на полу.

— Вот тут он стоял, — указал Генка ногой.

— Кто? — не понял Макс.

— Гроб с Курочкиной… А вон там стояли Купоросов с Нестеровой, — показал он уже рукой.

— А я здесь уже все перерыл, — сообщил Горохов. — И смотри, что нашел… — Макс протянул Генке ученическую тет-радь.

Генка ее полистал.

Все страницы заполняли стихотворные строчки. Это была поэма под названием «На смерть любимой Риты».

— Прикольно, — сказал Самокатов, пробежав поэму глазами. — Как будто он не про собаку пишет, а про свою невесту.

— Да, типа того. А смотри, что я еще нашел… — Макс протянул Генке фотографию.

На фото был мужчина в черном. Точнее, на снимке он был в белом. Рядом с ним стояла пожилая женщина.

— Это ж Марья Сергевна! — воскликнул Самокатов.

— Ага.

И действительно, с фото на ребят глядела их первая учительница — Мария Сергеевна Афонькина. Она учила их в начальных классах.

— Гляди, как они похожи, — сказал Макс.

— Да, да, — поддакнул Генка.

Мальчишки переглянулись. До этой минуты мужчина в черном представлялся им загадочным и странным. И вдруг предстал совершенно в ином свете. А именно — сыном их первой учительницы.

— Слушай, Самокат, а что если мы не туда заехали? И тобой никто не манипулирует.

— Это была твоя версия, — напомнил Самокатов.

— Да, моя, — запальчиво ответил Горохов. — Потому что ты стал вопить: «Я не врубаюсь — сны это или не сны!»

— Так я и до сих пор не врубаюсь…

Но в душе у Генки уже начали зарождаться сомнения. У него же сейчас переходной возраст, во время которого — он читал в инете — всевозможные закидоны бывают. Может, тогда и эти сны тоже закидоны?.. А царапины, шишка и укус?.. Но ведь он действительно мог сам себя незаметно оцарапать, ударить и укусить.

«В общем…» — подумал Самокатов. И не успел додумать, потому что увидел… фонарик.

И все Генкины доводы рассыпались, как карточный домик.

— Горох, это мой фонарь. Я его здесь оставил. Во сне…

— С чего ты взял, что он твой?

— Видишь, изолентой замотано, — показал Самокатов. — Это я замотал.

Горохов попытался найти логическое объяснение:

— А может, твои родичи сюда приходили?

— Зачем им сюда приходить? — пожал плечами Генка.

— Ну мало ли, — тоже пожал плечами Макс.

— Даже если они и приходили, то не стали бы брать мой фонарик. У них свой имеется.

В Генкиной голове снова роем закружились ставшие уже такими привычными сомнения: значит, это был не сон?.. или сон?.. или не сон?.. или сон?.. или не сон?..

— Вот блин горелый! — угрюмо бурк-нул Самокатов.

— Да все зашибись! — бодро сказал Горохов. — У нас же теперь зацепка имеется.

Конец ознакомительного фрагмента.