Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь:
когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься,
когда войдешь. Да и лучше, если
б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже не мыслит, ничего не чувствует,
когда, если
б люди понимали его важность, никто не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Например, в ту минуту,
когда Бородавкин требует повсеместного распространения горчицы, было ли бы для читателей приятнее, если
б летописец заставил обывателей не трепетать перед ним, а с успехом доказывать несвоевременность и неуместность его затей?
Было самое спешное рабочее время,
когда во всем народе проявляется такое необыкновенное напряжение самопожертвования в труде, какое не проявляется ни в каких других условиях жизни и которое высоко ценимо бы было, если бы люди, проявляющие эти качества, сами ценили бы их, если
б оно не повторялось каждый год и если бы последствия этого напряжения не были так просты.
Теперь,
когда он спал, она любила его так, что при виде его не могла удержать слез нежности; но она знала, что если
б он проснулся, то он посмотрел бы на нее холодным, сознающим свою правоту взглядом, и что, прежде чем говорить ему о своей любви, она должна бы была доказать ему, как он был виноват пред нею.
— Вот, сказал он и написал начальные буквы: к, в, м, о: э, н, м,
б, з, л, э, н, и, т? Буквы эти значили:«
когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это, что никогда, или тогда?» Не было никакой вероятности, чтоб она могла понять эту сложную фразу; но он посмотрел на нее с таким видом, что жизнь его зависит от того, поймет ли она эти слова.
А
когда отец возвратился, то ни дочери, ни сына не было. Такой хитрец: ведь смекнул, что не сносить ему головы, если
б он попался. Так с тех пор и пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову за Тереком или за Кубанью: туда и дорога!..
— Нет, видел: она подняла твой стакан. Если
б был тут сторож, то он сделал бы то же самое, и еще поспешнее, надеясь получить на водку. Впрочем, очень понятно, что ей стало тебя жалко: ты сделал такую ужасную гримасу,
когда ступил на простреленную ногу…
Но уж дробит каменья молот,
И скоро звонкой мостовой
Покроется спасенный город,
Как будто кованой броней.
Однако в сей Одессе влажной
Еще есть недостаток важный;
Чего
б вы думали? — воды.
Потребны тяжкие труды…
Что ж? это небольшое горе,
Особенно,
когда вино
Без пошлины привезено.
Но солнце южное, но море…
Чего ж вам более, друзья?
Благословенные края!
Он так привык теряться в этом,
Что чуть с ума не своротил
Или не сделался поэтом.
Признаться: то-то
б одолжил!
А точно: силой магнетизма
Стихов российских механизма
Едва в то время не постиг
Мой бестолковый ученик.
Как походил он на поэта,
Когда в углу сидел один,
И перед ним пылал камин,
И он мурлыкал: Benedetta
Иль Idol mio и ронял
В огонь то туфлю, то журнал.
— Всего только во втором, если судить по-настоящему! Да хоть бы и в четвертом, хоть бы в пятнадцатом, все это вздор! И если я
когда сожалел, что у меня отец и мать умерли, то уж, конечно, теперь. Я несколько раз мечтал даже о том, что, если
б они еще были живы, как бы я их огрел протестом! Нарочно подвел бы так… Это что, какой-нибудь там «отрезанный ломоть», тьфу! Я бы им показал! Я бы их удивил! Право, жаль, что нет никого!
— Просто роза весенняя! И как это к тебе идет, если
б ты знал; Ромео десяти вершков росту! Да как ты вымылся сегодня, ногти ведь отчистил, а?
Когда это бывало? Да ей-богу же, ты напомадился! Нагнись-ка!
— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если
б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай:
когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
И хотя я и сам понимаю, что
когда она и вихры мои дерет, то дерет их не иначе как от жалости сердца (ибо, повторяю без смущения, она дерет мне вихры, молодой человек, — подтвердил он с сугубым достоинством, услышав опять хихиканье), но, боже, что, если
б она хотя один раз…
А ведь, пожалуй, и перемолола бы меня как-нибудь…» Он опять замолчал и стиснул зубы: опять образ Дунечки появился пред ним точь-в-точь как была она,
когда, выстрелив в первый раз, ужасно испугалась, опустила револьвер и, помертвев, смотрела на него, так что он два раза успел бы схватить ее, а она и руки бы не подняла в защиту, если
б он сам ей не напомнил.
Кулигин. Никакой я грубости вам, сударь, не делаю, а говорю вам потому, что, может быть, вы и вздумаете
когда что-нибудь для города сделать. Силы у вас, ваше степенство, много; была
б только воля на доброе дело. Вот хоть бы теперь то возьмем: у нас грозы частые, а не заведем мы громовых отводов.
Ещё
б ты боле навострился,
Когда бы у него немножко поучился».
Когда-то, о весне, зверями
В надсмотрщики Медведь был выбран
над ульями,
Хоть можно
б выбрать тут другого поверней
Затем, что к мёду Мишка падок,
Так не было
б оглядок...
Беда
б не велика сначала,
Когда бы руки приложить...
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если
б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы,
когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».
Если
б Варвара была дома — хорошо бы позволить ей приласкаться. Забавно она вздрагивает,
когда целуешь груди ее. И — стонет, как ребенок во сне. А этот Гогин — остроумная шельма, «для пустой души необходим груз веры» — неплохо! Варвара, вероятно, пошла к Гогиным. Что заставляет таких людей, как Гогин, помогать революционерам? Игра, азарт, скука жизни? Писатель Катин охотился, потому что охотились Тургенев, Некрасов. Наверное, Гогин пользуется успехом у модернизированных барышень, как парикмахер у швеек.
— Отец мой несчастливо в карты играл, и
когда, бывало, проиграется, приказывает маме разбавлять молоко водой, — у нас было две коровы. Мама продавала молоко, она была честная, ее все любили, верили ей. Если
б ты знал, как она мучилась, плакала,
когда ей приходилось молоко разбавлять. Ну, вот, и мне тоже стыдно,
когда я плохо пою, — понял?
— Если
б ты видел, какой это ужас,
когда миллионы селедок идут сплошною, слепою массой метать икру! Это до того глупо, что даже страшно.
— Правду говоря, — нехорошо это было видеть,
когда он сидел верхом на спине Бобыля.
Когда Григорий злится, лицо у него… жуткое! Потом Микеша плакал. Если
б его просто побили, он бы не так обиделся, а тут — за уши! Засмеяли его, ушел в батраки на хутор к Жадовским. Признаться — я рада была, что ушел, он мне в комнату всякую дрянь через окно бросал — дохлых мышей, кротов, ежей живых, а я страшно боюсь ежей!
— Да, теперь, может быть,
когда уже видели, как плачет о вас женщина… Нет, — прибавила она, — у вас нет сердца. Вы не хотели моих слез, говорите вы, так бы и не сделали, если
б не хотели…
Теперь уже я думаю иначе. А что будет,
когда я привяжусь к ней,
когда видеться — сделается не роскошью жизни, а необходимостью,
когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)? Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет мне. Я и теперь без ужаса не могу подумать об этом. Если
б вы были опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то…
Если
б ее спросили, любит ли она его, она бы опять усмехнулась и отвечала утвердительно, но она отвечала бы так и тогда,
когда Обломов жил у нее всего с неделю.
Он не навязывал ей ученой техники, чтоб потом, с глупейшею из хвастливостей, гордиться «ученой женой». Если
б у ней вырвалось в речи одно слово, даже намек на эту претензию, он покраснел бы пуще, чем
когда бы она ответила тупым взглядом неведения на обыкновенный, в области знания, но еще недоступный для женского современного воспитания вопрос. Ему только хотелось, а ей вдвое, чтоб не было ничего недоступного — не ведению, а ее пониманию.
С начала лета в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих праздниках: Иванове дне, именинах братца, и об Ильине дне — именинах Обломова: это были две важные эпохи в виду. И
когда хозяйке случалось купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если
б этакая телятина попалась или этакий пирог удался в Иванов или в Ильин день!»
«Что ж гетман? — юноши твердили, —
Он изнемог; он слишком стар;
Труды и годы угасили
В нем прежний, деятельный жар.
Зачем дрожащею рукою
Еще он носит булаву?
Теперь бы грянуть нам войною
На ненавистную Москву!
Когда бы старый Дорошенко
Иль Самойлович молодой,
Иль наш Палей, иль Гордеенко
Владели силой войсковой,
Тогда
б в снегах чужбины дальной
Не погибали казаки,
И Малороссии печальной
Освобождались уж полки».
—
Когда вздумали! Если
б и был прием, так поздно!
— Вот что значит Олимп! — продолжал он. — Будь вы просто женщина, не богиня, вы бы поняли мое положение, взглянули бы в мое сердце и поступили бы не сурово, а с пощадой, даже если
б я был вам совсем чужой. А я вам близок. Вы говорите, что любите меня дружески, скучаете, не видя меня… Но женщина бывает сострадательна, нежна, честна, справедлива только с тем, кого любит, и безжалостна ко всему прочему. У злодея под ножом скорее допросишься пощады, нежели у женщины,
когда ей нужно закрыть свою любовь и тайну.
— Если
б вас не было, мы бы рано ужинали, а в одиннадцать часов спать;
когда гостей нет, мы рано ложимся.
«Задним умом крепка! — упрекала она мысленно себя. — Если
б я сломала беседку тотчас,
когда Верочка сказала мне все… тогда, может быть, злодей догадался бы и не писал ей проклятых писем!»
— Ну вот еще! Но довольно, довольно! я вам прощаю, только перестаньте об этом, — махнула она опять рукой, уже с видимым нетерпением. — Я — сама мечтательница, и если
б вы знали, к каким средствам в мечтах прибегаю в минуты,
когда во мне удержу нет! Довольно, вы меня все сбиваете. Я очень рада, что Татьяна Павловна ушла; мне очень хотелось вас видеть, а при ней нельзя было бы так, как теперь, говорить. Мне кажется, я перед вами виновата в том, что тогда случилось. Да? Ведь да?
Да, я жаждал могущества всю мою жизнь, могущества и уединения. Я мечтал о том даже в таких еще летах,
когда уж решительно всякий засмеялся бы мне в глаза, если
б разобрал, что у меня под черепом. Вот почему я так полюбил тайну. Да, я мечтал изо всех сил и до того, что мне некогда было разговаривать; из этого вывели, что я нелюдим, а из рассеянности моей делали еще сквернее выводы на мой счет, но розовые щеки мои доказывали противное.
Я же, верьте чести моей, если
б сам
когда потом впал в такую же нужду, а вы, напротив, были бы всем обеспечены, — то прямо бы к вам пришел за малою помощью, жену бы и дочь мою прислал»…
— Тут не то! — вскричал я, — было мгновение,
когда и я было поверил его любви к этой женщине, но это не то… Да если
б даже и то, то ведь, кажется, теперь он уже мог бы быть совершенно спокоен… за отставкой этого господина. — Какого господина?
— И ты прав. Я догадался о том,
когда уже было все кончено, то есть
когда она дала позволение. Но оставь об этом. Дело не сладилось за смертью Лидии, да, может, если
б и осталась в живых, то не сладилось бы, а маму я и теперь не пускаю к ребенку. Это — лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя ждал сюда. Я давно мечтал, как мы здесь сойдемся; знаешь ли, как давно? — уже два года мечтал.
— Ты еще маленький, а она над тобою смеется — вот что! У нас была одна такая добродетель в Москве: ух как нос подымала! а затрепетала,
когда пригрозили, что все расскажем, и тотчас послушалась; а мы взяли и то и другое: и деньги и то — понимаешь что? Теперь она опять в свете недоступная — фу ты, черт, как высоко летает, и карета какая, а коли
б ты видел, в каком это было чулане! Ты еще не жил; если
б ты знал, каких чуланов они не побоятся…
— Они бегают оттого, что европейцы редко заходят сюда, и наши не привыкли видеть их. Притом американцы, бывши здесь, брали иногда с полей горох, бобы: если
б один или несколько человек сделали это, так оно бы ничего, а
когда все…
И только на другой день, на берегу, вполне вникнул я в опасность положения,
когда в разговорах об этом объяснилось, что между берегом и фрегатом, при этих огромных, как горы, волнах, сообщения на шлюпках быть не могло; что если
б фрегат разбился о рифы, то ни наши шлюпки — а их шесть-семь и большой баркас, — ни шлюпки с других наших судов не могли бы спасти и пятой части всей нашей команды.
Мы шли, шли в темноте, а проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно скользили во мраке. Нас провожал тот же самый, который принес нам цветы. Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня под руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть. К несчастью, мы не туда попали, и, если
б не провожатый, мы проблуждали бы целую ночь. Наконец добрались до речки, до вельбота, и вздохнули свободно,
когда выехали в открытое море.
Бог знает,
когда бы кончился этот разговор, если
б баниосам не подали наливки и не повторили вопрос: тут ли полномочные? Они объявили, что полномочных нет и что они будут не чрез три дня, как ошибкой сказали нам утром, а чрез пять, и притом эти пять дней надо считать с 8-го или 9-го декабря… Им не дали договорить. «Если в субботу, — сказано им (а это было в среду), — они не приедут, то мы уйдем». Они стали торговаться, упрашивать подождать только до их приезда, «а там делайте, как хотите», — прибавили они.
Если
б было втрое больше лишений, всё бы это переносилось легко, если бы не тот нравственный шок, который получаешь,
когда попадешься в первый раз.
Между тем этот же Ляховский весь точно встряхивался,
когда дело касалось новой фирмы «А.
Б.Пуцилло-Маляхинский»; в нем загоралась прежняя энергия, и он напрягал последние силы, чтобы сломить своего врага во что бы то ни стало.
Ведь если
б я только был уверен,
когда вхожу, что все меня за милейшего и умнейшего человека сейчас же примут, — Господи! какой бы я тогда был добрый человек!
Вчера было глупость мне в голову пришла,
когда я тебе на сегодня велел приходить: хотел было я через тебя узнать насчет Митьки-то, если
б ему тысячку, ну другую, я бы теперь отсчитал, согласился ли бы он, нищий и мерзавец, отселева убраться совсем, лет на пять, а лучше на тридцать пять, да без Грушки и уже от нее совсем отказаться, а?
Я бы, впрочем, и не стал распространяться о таких мелочных и эпизодных подробностях, если
б эта сейчас лишь описанная мною эксцентрическая встреча молодого чиновника с вовсе не старою еще вдовицей не послужила впоследствии основанием всей жизненной карьеры этого точного и аккуратного молодого человека, о чем с изумлением вспоминают до сих пор в нашем городке и о чем, может быть, и мы скажем особое словечко,
когда заключим наш длинный рассказ о братьях Карамазовых.
Еще в первый месяц брака стала его смущать беспрерывная мысль: «Вот жена любит меня, ну что, если
б она узнала?»
Когда стала беременна первым ребенком и поведала ему это, он вдруг смутился: «Даю жизнь, а сам отнял жизнь».