Неточные совпадения
— Она сделала то, что все, кроме меня, делают, но скрывают; а она не хотела обманывать и сделала прекрасно. И еще лучше сделала, потому что бросила этого полоумного вашего
зятя. Вы меня извините. Все
говорили, что он умен, умен, одна я
говорила, что он глуп. Теперь, когда он связался с Лидией Ивановной и с Landau, все
говорят, что он полоумный, и я бы и рада не соглашаться со всеми, но на этот раз не могу.
— Да нет, да нет, нисколько, ты пойми меня, — опять дотрогиваясь до его руки, сказал Степан Аркадьич, как будто он был уверен, что это прикосновение смягчает
зятя. — Я только
говорю одно: ее положение мучительно, и оно может быть облегчено тобой, и ты ничего не потеряешь. Я тебе всё так устрою, что ты не заметишь. Ведь ты обещал.
— По привычке, одно. Потом связи нужно поддержать. Нравственная обязанность в некотором роде. А потом, если правду сказать, есть свой интерес.
Зять желает баллотироваться в непременные члены; они люди небогатые, и нужно провести его. Вот эти господа зачем ездят? — сказал он, указывая на того ядовитого господина, который
говорил за губернским столом.
— В том-то и дело, что есть.
Зять делал выправки:
говорит, будто и след простыл, но ведь он человек военный: мастер притопывать шпорой, а если бы похлопотать по судам…
— Нет, не обижай меня, друг мой, право, поеду, —
говорил зять, — ты меня очень обидишь.
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень прошу прощения: жена поехала к родителям, как раз в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у меня — вторая, только весной женился. С матерью поехала с моей, со свекровью, значит. Один сын — на войну взят писарем, другой — тут помогает мне.
Зять, учитель бывший, сидел в винопольке — его тоже на войну, ну и дочь с ним, сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А
говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
Бабушка, неласково косясь на
зятя, упрямо
говорила, что на характер внука нехорошо влияет его смешное, мужицкое имя: дети называют Клима — клин, это обижает мальчика, потому он и тянется к взрослым.
— Правду
говорю, Григорий, — огрызнулся толстяк, толкая
зятя ногой в мягком замшевом ботинке. — Здесь иная женщина потребляет в год товаров на сумму не меньшую, чем у нас население целого уезда за тот же срок. Это надо понять! А у нас дама, порченная литературой, старается жить, одеваясь в ризы мечты, то воображает себя Анной Карениной, то сумасшедшей из Достоевского или мадам Роллан, а то — Софьей Перовской. Скушная у нас дама!
По-французски он не знал ни слова. Пришел
зять его, молодой доктор, очень любезный и разговорчивый. Он
говорил по-английски и по-немецки; ему отвечали и на том и на другом языке. Он изъявил, как и все почти встречавшиеся с нами иностранцы, удивление, что русские
говорят на всех языках. Эту песню мы слышали везде. «Вы не русский, — сказали мы ему, — однако ж вот
говорите же по-немецки, по-английски и по-голландски, да еще, вероятно, на каком-нибудь из здешних местных наречий».
Нехлюдов видел, что людоедство начинается не в тайге, а в министерствах, комитетах и департаментах и заключается только в тайге; что его
зятю, например, да и всем тем судейским и чиновникам, начиная от пристава до министра, не было никакого дела до справедливости или блага народа, о которых они
говорили, а что всем нужны были только те рубли, которые им платили за то, чтобы они делали всё то, из чего выходит это развращение и страдание.
Нехлюдов же, не
говоря о досаде, которую он испытывал за то, что
зять вмешивался в его дела с землею (в глубине души он чувствовал, что
зять и сестра и их дети, как наследники его, имеют на это право), негодовал в душе на то, что этот ограниченный человек с полною уверенностью и спокойствием продолжал считать правильным и законным то дело, которое представлялось теперь Нехлюдову несомненно безумными преступным.
— Если вы не исправитесь, я не отвечаю ни за что! —
говорил Ляховский своему
зятю. — Вы не цените сокровище, какое попало в ваши руки… Да!.. Я не хочу сказать этим, что вы дурной человек, но ради бога никогда не забывайте, что ваша жена, как всякое редкое растение, не перенесет никакого насилия над собой.
— Конечно, он вам
зять, —
говорила Хиония Алексеевна, откидывая голову назад, — но я всегда скажу про него: Александр Павлыч — гордец… Да, да. Лучше не защищайте его, Агриппина Филипьевна. Я знаю, что он и к вам относится немного критически… Да-с. Что он директор банка и приваловский опекун, так и, господи боже, рукой не достанешь! Ведь не всем же быть директорами и опекунами, Агриппина Филипьевна?
— Умрем, ничего с собою не унесем, —
говорила она, — пока с нее довольно, а потом, если
зять будет ласков, то и еще наградим.
— Что ж, Параска, — сказал Черевик, оборотившись и смеясь к своей дочери, — может, и в самом деле, чтобы уже, как
говорят, вместе и того… чтобы и паслись на одной траве! Что? по рукам? А ну-ка, новобранный
зять, давай магарычу!
— Эх, хват! за это люблю! —
говорил Черевик, немного подгулявши и видя, как нареченный
зять его налил кружку величиною с полкварты и, нимало не поморщившись, выпил до дна, хватив потом ее вдребезги. — Что скажешь, Параска? Какого я жениха тебе достал! Смотри, смотри, как он молодецки тянет пенную!..
Чурался Замараевых попрежнему один Харитон Артемьич.
Зятя он не пускал к себе на глаза и
говорил, что он только его срамит и что ему низко водить хлеб-соль с ростовщиками. Можно представить себе удивление бывшего суслонского писаря, когда через два года старик Малыгин заявился в контору самолично.
— Ну, это уж попы знают… Ихнее дело. А ты, Илья Фирсыч, как переметная сума: сперва продал меня Ечкину, а теперь продаешь Замараеву. За Ечкина в остроге насиделся, а за любезного
зятя в самую отдаленную каторгу уйдешь на вечное поселенье… Верно тебе
говорю.
— Первого
зятя ты у меня видел, —
говорил Харитон Артемьич, откладывая один палец.
Часто, сидя за обедом, когда «самого» не было, Анфуса Гавриловна долго и внимательно рассматривала
зятя, качала головой и
говорила...
— Ох, не лучше! И не
говори, зятюшка. Ах, что со мной сделали
зятья!.. Разорвать их всех мало!
— Уж это што
говорить: извелись на модах вконец!.. Матери-то в сарафанах еще ходят, а дочкам фигли-мигли подавай… Одно разоренье с ними. Тяжеленько с дочерями, Михей Зотыч, а с зятьями-то вдвое… Меня-таки прямо наказал господь. Неудачлив я на
зятьев.
— Вот ты какой, а?.. А раньше что
говорил? Теперь, видно, за ум хватился. У Малыгиных для всех
зятьев один порядок: после венца десять тысяч, а после смерти родителей по разделу с другими.
— Не перешибай. Не люблю…
Говорю тебе русским языком: все подлецы. И первые подлецы — мои
зятья… Молчи, молчи! Пашка Булыгин десятый год грозится меня удавить, немец Штофф продаст, Полуянов арестант, Галактион сам продался, этот греческий учителишка тоже оборотень какой-то… Никому не верю! Понимаешь?
— Верно тебе
говорю… Заводы бросаю и всю семью вывожу на Ключевую. Всем работы хватит… И местечко приглядел, повыше Суслона, где малыгинский
зять писарит. Ах, хорошо местечко!.. Ужо меленку поставлю.
И действительно, Галактион интересовался, главным образом, мужским обществом. И тут он умел себя поставить и просто и солидно: старикам — уважение, а с другими на равной ноге. Всего лучше Галактион держал себя с будущим тестем, который закрутил с самого первого дня и мог
говорить только всего одно слово: «Выпьем!» Будущий
зять оказывал старику внимание и делал такой вид, что совсем не замечает его беспросыпного пьянства.
— Один ты у меня правильный
зять, —
говорил Харитон Артемьич, забывая старую семейную рознь. — Золото, а не мужик… Покойница Фуса постоянно это
говорила, а я перечил ей. Теперь вот и перечить некому будет. Ох, горюшко!.. Ты уж, писарь, постарайся на последях-то.
— «Я,
говорит, про кого это спросил?» — «Про дочь Варвару, про
зятя Максима».
Олимпиада Самсоновна
говорит ему: «Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила, — свету не видала, что же, мне прикажете отдать вам деньги, а самой опять в ситцевых платьях ходить?» Большов не находит ничего лучшего сказать на это, как только попрекнуть дочь и
зятя невольным благодеянием, которое он им сделал, передавши в их руки свое имение.
С Глафирой Петровной новая хозяйка тоже не поладила; она бы ее оставила в покое, но старику Коробьину захотелось запустить руки в дела
зятя: управлять имением такого близкого родственника,
говорил он, не стыдно даже генералу.
— Сговорились,
говорю. Своя у нас конпания: значит,
зять Тарас Матвеич, я, Кишкин…
Видно, хлопочут; не может быть, чтоб П. В.
говорила так положительно без основания… [M. Н. Муравьев действовал в пользу своего
зятя И. Д.
— Ты послужи обществу, а это я за тебя устрою, —
говорил он
зятю.
— Крестись! — почти приказала она потом gnadige Frau, которая поняла, что больная требует от нее клятвенного подтверждения того, что она ей
говорила; gnadige Frau на мгновение поколебалась, но, вспомнив, что скрывать от старушки несчастие
зятя была не ее воля, а воля Сусанны Николаевны, перекрестилась.
Он
говорил, что она до сих пор исполняла долг свой как дочь, горячо любящая отца, и что теперь надобно также исполнить свой долг, не противореча и поступая согласно с волею больного; что, вероятно, Николай Федорыч давно желал и давно решился, чтоб они жили в особом доме; что, конечно, трудно, невозможно ему, больному и умирающему, расстаться с Калмыком, к которому привык и который ходит за ним усердно; что батюшке Степану Михайлычу надо открыть всю правду, а знакомым можно сказать, что Николай Федорыч всегда имел намерение, чтобы при его жизни дочь и
зять зажили своим, домом и своим хозяйством; что Софья Николавна будет всякий день раза по два навещать старика и ходить за ним почти так же, как и прежде; что в городе, конечно, все узнают со временем настоящую причину, потому что и теперь, вероятно, кое-что знают, будут бранить Калмыка и сожалеть о Софье Николавне.
Генерал Перлов дошел, —
говорит, — до обнищания, потому что все еще ходит в клуб спать (так как предводительского
зятя опять выбрали старшиною).
— Да ты, дедушка, послушай, дело-то какое! — живо подхватил парень. — Они, наши, сосновские-то ребята, сказывали, твой зять-то… Григорьем, что ли, звать?.. Слышь, убежал, сказывают, нонче ночью… Убежал и не знать куда!.. Все,
говорят, понятые из Комарева искали его — не нашли… А того, слышь, приятеля-то, работника, Захара, так того захватили, сказывают. Нонче, вишь, ночью обокрали это они гуртовщика какого-то, вот что волы-то прогоняют… А в Комареве суд,
говорят, понаехал — сейчас и доследились…
С год тому назад Яков Тарасович Маякин умер. Умирая в полном сознании, он остался верен себе и за несколько часов до смерти
говорил сыну, дочери и
зятю...
— Этак, милостивый государь, со своими женами одни мерзавцы поступают! — крикнула она, не
говоря худого слова, на
зятя. (Долинский сразу так и оторопел. Он сроду не слыхивал, чтобы женщина так выражалась.) — Ваш долг показать людям, — продолжала матроска, — как вы уважаете вашу жену, а не поворачиваться с нею, как вор на ярмарке. Что, вы стыдитесь моей дочери, или она вам не пара?
— Положим, он умен, он гений! —
говорила она, — да что же это доказывает? После этого всякий может надеяться быть моим
зятем?
— У меня свободней, очень дольше побаловать будет можно, — убеждал он тещу,
говоря, что здесь у нее неловко беспокоить бабушку; но сама бабушка, которой ближе всех касалась эта отговорка, решительно восстала против перенесения Маниного праздника из материнского дома к
зятю.
Софья Карловна непременно просила меня остаться пить чай; она
говорила, что сейчас будет ее
зять, который уже целый час рыщет с своим знакомым, художником Истоминым, по всему острову, отыскивая везде бедную Маню. Я отказался от чаю и вышел.
Быстро сочетав все эти обстоятельства в своем соображении, Ида, не
говоря ни слова матери, бросилась к
зятю. Шульц тотчас поехал и, возвратясь через полчаса, объявил, что утопленник действительно есть токарный подмастерье Герман Верман, которому на гроб и погребенье он, Шульц, оставил двадцать пять рублей, прося знакомого квартального доставить их пастору.
Кураев, наконец, уехал в Петербург, а Павел определился на службу. Случилось это следующим образом: Владимир Андреич, как мы видели еще в первой главе, советовал
зятю, не рассчитывая на профессорство, определиться к должности, а потом начал убеждать его сильнее и даже настаивать,
говоря Павлу, что семейный человек не то, что холостой, — он должен трудиться каждую минуту и не имеет никакого права терять целые годы для слишком неверных надежд, что семьянину даже неприлично сидеть, как школьнику, за учебником.
Ну, сначала было все хорошо, очень были рады, что выходит замуж, а после на меня же была претензия; Василий Петрович часто
говаривал: «Бог с вами, сестрица, спровадили от нас Лизу за тридевять земель, жила бы лучше поближе к нам;
зять — человек неизвестный, бог знает как и живет».
Павел не решался играть ни в бостончик, ни в банк,
говоря, что он ненавидит карты. Михайло Николаич от скуки принялся было возиться с Костей на полу, но и это запретил приехавший доктор,
говоря, что шум вреден для больной. Масурову сделалось невыносимо скучно, так что он вышел в гостиную и лег на диван. Павлу, который обыкновенно очень мало
говорил с
зятем, наконец сделалось жаль его; он вышел к нему.
Павел хотел было отказаться, но ему жаль стало сестры, и он снова сел на прежнее место. Через несколько минут в комнату вошел с нянькой старший сын Лизаветы Васильевны. Он, ни слова не
говоря и только поглядывая искоса на незнакомое ему лицо Павла, подошел к матери и положил к ней головку на колени. Лизавета Васильевна взяла его к себе на руки и начала целовать. Павел любовался племянником и, кажется, забыл неприятное впечатление, произведенное на него
зятем: ребенок был действительно хорош собою.
На другой день старуха переехала, но, видно, эта разлука с идолом была слишком тяжела для Катерины Архиповны, и, видно, страстная мать справедливо
говорила, что с ней бог знает что будет, если ошибется в выборе
зятя, потому что, тотчас же по переезде на новую квартиру, она заболела, и заболела бог знает какою-то сложною болезнью: сначала у нее разлилась желчь, потом вся она распухла, и, наконец, у нее отнялись совершенно ноги.
Для этой цели он первоначально перестал с Катериной Архиповной кланяться,
говорить и даже глядеть на нее; но это не помогало: старуха жила по-прежнему и сама, с своей стороны, не обращала на
зятя никакого внимания.
Фетинья. Как ты
говоришь! Одно дело, девке удержу нет, а другое, нам
зять в дом нужен. Сам стар, торговля у нас опасная.