Неточные совпадения
Когда же Помпадурша была,"за слабое держание некоторой тайности", сослана
в монастырь и пострижена под именем инокини Нимфодоры, то он первый бросил
в нее камнем и написал"
Повесть о некоторой многолюбивой жене",
в которой делал очень ясные намеки на прежнюю свою благодетельницу.
— А зачем же так вы не рассуждаете и
в делах света? Ведь и
в свете мы должны служить Богу, а не кому иному. Если и другому кому служим, мы потому только служим, будучи уверены, что так Бог
велит, а без того мы бы и не служили. Что ж другое все способности и дары, которые розные у всякого? Ведь это орудия моленья нашего: то — словами, а это делом. Ведь вам же
в монастырь нельзя идти: вы прикреплены к миру, у вас семейство.
В довершение путаницы крестьянин Анисим Фроленков заявил, что луга, которые
монастырь не оспаривает, Ногайцев продал ему тотчас же после решения окружного суда, а
монастырь будто бы пользовался сеном этих лугов
в уплату по векселю, выданному Фроленковым. Клим Иванович Самгин и раньше понимал, что это дело темное и что Прозоров, взявшись
вести его, поступил неосторожно, а на днях к нему явился Ногайцев и окончательно убедил его — дело это надо прекратить. Ногайцев был испуган и не скрывал этого.
Мы вышли к большому
монастырю,
в главную аллею, которая
ведет в столицу, и сели там на парапете моста. Дорога эта оживлена особенным движением: беспрестанно идут с ношами овощей взад и вперед или
ведут лошадей с перекинутыми через спину кулями риса, с папушами табаку и т. п. Лошади фыркали и пятились от нас.
В полях везде работают. Мы пошли на сахарную плантацию. Она отделялась от большой дороги полями с рисом, которые были наполнены водой и походили на пруды с зеленой, стоячей водой.
Сокровеннейшее ощущение его
в этот миг можно было бы выразить такими словами: «Ведь уж теперь себя не реабилитируешь, так давай-ка я им еще наплюю до бесстыдства: не стыжусь, дескать, вас, да и только!» Кучеру он
велел подождать, а сам скорыми шагами воротился
в монастырь и прямо к игумену.
Он
велел синоду разобрать дело крестьян, а старика сослать на пожизненное заточение
в Спасо-Евфимьевский
монастырь; он думал, что православные монахи домучат его лучше каторжной работы; но он забыл, что наши монахи не только православные, но люди, любящие деньги и водку, а раскольники водки не пьют и денег не жалеют.
На рассвете, не помню уже где именно, —
в Новоград — Волынске или местечке Корце, — мы проехали на самой заре мимо развалин давно закрытого базилианского
монастыря — школы… Предутренний туман застилал низы длинного здания, а вверху резко чернели ряды пустых окон… Мое воображение населяло их десятками детских голов, и среди них знакомое, серьезное лицо Фомы из Сандомира, героя первой прочитанной мною
повести…
Лаврецкий прожил зиму
в Москве, а весною следующего года дошла до него
весть, что Лиза постриглась
в Б…м
монастыре,
в одном из отдаленнейших краев России.
Я
в азарте кричу: «Вот, говорю, я мешок монастырский украл, отдал ему, а он отпирается!..» Дело, значит,
повели уголовное: так, выходит, я церковный; ну и наши там следователи уписали было меня порядочно, да настоятель, по счастью моему,
в те поры был
в монастыре, — старец добрый и кроткий, призывает меня к себе.
Погрозились мне дома за это выпороть и
велели скорей
в монастырь ехать.
На улице весело кричали дети, далеко
в поле играл пастух, а
в монастыре копали гряды и звонкий голос высоко
вёл благодарную песнь...
— Бог
весть! Послушник его Финоген мне сказывал, что он пишет какое-то сказание об осаде нашего
монастыря и будто бы
в нем говорится что-то и обо мне; да я плохо верю: иная речь о наших воеводах князе Долгорукове и Голохвастове — их дело боярское; а мы люди малые, что о нас писать?.. Сюда, боярин, на это крылечко.
Можно положительно сказать, что если б и
в монастырях тоже не оказывалось каких-нибудь угнетенных людей, за которых Доримедонт Васильич считал своею непременною обязанностью вступаться и через это со всеми ссорился, то его ни одна обитель не согласилась бы уступить другой, но так как заступничества и неизбежно сопряженные с ними ссоры были его неразлучными сопутниками, то он частенько переменял места и наконец, заехав бог
весть как далеко, попал
в обитель, имевшую большой архив древних рукописей, которые ему и поручили разобрать и привесть
в порядок.
До
монастыря дошла
весть, что уже с полгода тому назад по случаю какого-то торжества последовал манифест, покрывший прощением многие проступки, к категории которых относились и те, за кои скрывался
в изгнании Рогожин.
Хорошо, что вовремя дошла
весть о монастырской «заворохе»
в Усторожье, и
монастырь выручили рейтары, проживавшие на винтер-квартирах, да драгунский полк, подоспевший из Тобольска.
— Ну, и умаял ты меня, владыка, — ворчал Полуект Степаныч. — Пожалуй, не обрадуешься твоему-то послушанию… Хоть бы ворота
в монастырь велел запереть, а то даве гляжу, моя Дарья Никитишна идет. Страм…
Все оглянулись, а кто сказал, так и осталось неизвестным. Келарь Пафнутий поник своею лысою головою: худая
весть об игуменском малодушестве уже перелетела из Дивьей обители
в монастырь.
Благоуветливые иноки только качали головами и
в свою очередь рассказали, как из
монастыря пропал воевода, которого тоже никак не могли найти. Теперь уж совсем на глаза не показывайся игумену: разнесет он
в крохи благоуветливую монашескую братию, да и обительских сестер тоже. Тужат монахи, а у святых ворот слепой Брехун
ведет переговоры со служкой-вратарем.
Окончательно заскучал усторожский воевода и заперся у себя
в горнице. Поняла и воеводша, что неладно
повела дело с самого начала: надо было без разговоров увезти воеводу
в Прокопьевский
монастырь да там и отмолить его от напущенных волхитом поганых чар. Теперь она подходила к воеводской горнице, стучалась
в дверь и говорила...
И так — всегда: плохие, злые люди его рассказов устают делать зло и «пропадают без
вести», но чаще Кукушкин отправляет их
в монастыри, как мусор на «свалку».
Прежде ж
Чем Дмитриева мать, царица Марфа,
Свидетельствовать будет на Москве,
Что сын ее до смерти закололся
И погребен, ты выедешь на площадь
И с Лобного объявишь места: сам-де,
Своими-де очами видел ты
Труп Дмитрия, — и крестным целованьем
То утвердишь. Меж тем я со владыкой
Велел везде Отрепьеву гласить
Анафему:
в церквах,
в монастырях,
На перекрестках всех, его с амвонов
Велел клясти! Быть может, вразумится
Чрез то народ.
На четвертом году его монашества архиерей особенно обласкал его, и старец сказал ему, что он не должен будет отказываться, если его назначат на высшие должности. И тогда монашеское честолюбие, то самое, которое так противно было
в монахах, поднялось
в нем. Его назначили
в близкий к столице
монастырь. Он хотел отказаться, но старец
велел ему принять назначение. Он принял назначение, простился с старцем и переехал
в другой
монастырь.
Затем, когда у настоящего злотаря риза будет готова, ее привезут к нам за реку, а Яков Яковлевич поедет опять
в монастырь и скажет, что хочет архиерейское праздничное служение видеть, и войдет
в алтарь, и станет
в шинели
в темном алтаре у жертвенника, где наша икона на окне бережется, и скрадет ее под полу, и, отдав человеку шинель, якобы от жары,
велит ее вынесть.
Вы видели, как плакал весь народ,
Вы слышали тяжелые рыданья!
Какие слезы! Боже! Прав Кузьма:
С таким народом можно дело делать
Великое. Взгляните, эти слезы —
Не хныканье старух и стариков;
В них сила страшная; омывшись ими,
Народ готов на подвиг. Хоть на битву
Веди его, хоть
в монастырь честной,
Хоть на небо.
— А это уж не от нас, а от божьего соизволения. Чудо было… Это когда царь Грозный казнил город Бобыльск. Сначала-то приехал милостивым, а потом и начал. Из Бобыльского
монастыря велел снять колокол, привязал бобыльского игумна бородой к колоколу и припечатал ее своей царской печатью, а потом колокол с припечатанным игумном и
велел бросить
в Камчужную.
И казначей отец Михей
повел гостей по расчищенной между сугробами, гладкой, широкой, усыпанной красным песком дорожке, меж тем как отец гостиник с повозками и работниками отправился на стоявший отдельно
в углу
монастыря большой, ставленный на высоких подклетах гостиный дом для богомольцев и приезжавших
в скит по разным делам.
— Нет, друг, нет… Уж извини… Этого я сделать никак не могу. Хоть
монастырь наш и убогий, а без хлеба без соли из него не уходят. Обедня на исходе, отпоют, и тотчас за трапезу. Утешай гостя, отец Анатолий, угости хорошенько его, потчуй скудным нашим брашном. Да мне ж надо к господам письмецо написать… Да
вели, отец Анатолий, Софрония-то одеть: свитку бы дали ему чистую, подрясник, рясу, чоботы какие-нибудь. Не годится
в господском доме
в таком развращении быть.
О Марье Ивановне имеются самые достоверные сведения, якобы и она взята и неизвестно где заключена, — сказывают,
в каком-то
монастыре, где-то очень далеко; слышал я о том
в консистории, а там сии
вести идут от самого владыки, стало быть, совершенно верны.
— Надо потрудиться, Пахомушка, — говорил он ему, — объезжай святую братию,
повести, что
в ночь на воскресенье будет раденье.
В Коршунову прежде всего поезжай, позови матроса Семенушку, оттоль
в Порошино заверни к дьякону, потом к Дмитрию Осипычу, а от него
в город к Кисловым поезжай. Постарайся приехать к ним засветло, а утром пораньше поезжай
в Княж-Хабаров
монастырь за Софронушкой.
Только что решил князь
в монастыре ночлег держать, трое вершников поскакали архимандрита
повестить. Звон во все колокола поднялся…
Занятие это, ребята, я форменно прекращу. Всех солдаток по уездам
велю в одну фатеру сбить, правильных старушек к ним, на манер старших, приставлю. Шей, стряпай, дите свое качай, полный паек им всем от казны. Солдаты ихние
в побывку раз
в полгода заявляются. Честь честью. А какая против закона выверт сделает,
в гречку прыгнет, —
в специальный
монастырь ее на усмирение откомандировать, чтоб солдатских чистых щей дегтем не забеливала…
Брату своему
велел он стать
в Благовещенском
монастыре, князю Ивану Юрьевичу —
в Юрьевском, Холмскому —
в Аркадьевском, Александру Оболенскому — у Николы на Мостицах, Борису Оболенскому —
в местечке Сокове, у Благовещенья, князю Василью Верейскому — на Лисьей горке, а боярину Федору Давыдовичу и князю Ивану Стриге-Оболенскому — на Городище.
Отпевание и погребение произошло
в Новодевичьем
монастыре в присутствии Анжелики Сигизмундовны, рыдавшей навзрыд, и близкой к умопомешательству Ядвиги Викентьевны Залесской, и доктора Петра Николаевича Звездича, глубоко потрясенного как
повестью жизни Анжелики, рассказанной ему ею самой, так и событиями последних дней.
Совсем иное впечатление произвело происшествие с сестрой Марией на остальных обитальниц
монастыря.
Весть о полученном «гостинце» с быстротою молнии облетела все монастырские кельи и насмерть перепугала сестер. И без этого рокового происшествия «новенькая послушница», как звали Марию, была окружена
в монастыре ореолом таинственности.
Известие было, к несчастью, верно. Митрополит Амвросий, услыхав звон
в набат и видя бунт, сел
в карету своего племянника, тоже жившего
в Чудовом
монастыре, и
велел ехать к сенатору Собакину. Тот от страха его не принял. Тогда владыко поехал
в Донской
монастырь, откуда послал к Еропкину просить, чтобы он дал ему пропускной билет за город. Вместо билета Петр Дмитриевич прислал ему для охраны его особы одного офицера конной гвардии.
В одно из воскресений, после обедни
в том самом
монастыре, где была похоронена Елена Афанасьевна и куда неукоснительно ездил Афанасий Афанасьевич и Агафья с Аленушкой, последняя, видя, что отец направляется из церкви не к ожидавшему их за оградой экипажу, куда
ведет ее няня, вдруг стремительно схватила его за рукав и тоном мольбы сказала...
— Я выеду вслед за княгиней с тем поездом, который приходит
в Т. утром, сойду на предпоследней станции и проеду на лошадях
в пригородный
монастырь. Ты
велишь разбудить себя у Фальк пораньше и поедешь туда к обедне. Я буду тебя ждать
в маленькой рощице на берегу озера. Там ты отдашь мне бумагу и ключ. Пузырек же оставишь на столе у постели княгини. Поняла?
Не найдя митрополита Амвросия
в Чудовом
монастыре, толпа бросилась
в Донской, куда по полученному ею, тоже бог
весть откуда, известию отправился владыко.
Его перевели
в один из скитов
монастыря, где он, под строгим надзором, наконец, исправился совершенно. До конца жизни своей он получал триста рублей пенсии и
в последние годы своей жизни все деньги раздавал братии, неимущим, а сам
вел очень суровую, строгую жизнь.
Его спровадили
в Дымский
монастырь и оттуда перевели
в Соловецкий. Как и везде, сначала он
повел себя примерно, нашел даже себе дело, занялся крепостной монастырской артиллерией, привел ее
в порядок и смотрел за ней. Его там полюбили, сделали даже письмоводителем, но он не мог оставить своей несчастной склонности к вину.
Что касается Иннокентия Антиповича Гладких, то вы, конечно, помните мужской
монастырь, лежащий
в шести верстах от К., дорога к которому
ведет по высокому и крутому берегу Енисея, и часто тройка лошадей, прижимаясь друг к другу, едет буквально на краю глубокой пропасти.
Брату своему
велел он стать
в Благовещенском
монастыре, князю Ивану Юрьевичу —
в Юрьевском, Холмскому —
в Аркадьевском, Александру Оболенскому — у Николы на Мостицах, Борису Оболенскому —
в местечке Соков, у Благовещенья, князю Василию Верейскому — на Лисьей горке, а боярину Федору Давыдовичу и князю Ивану Стриге-Оболенскому — на Городище.
Выслушав эту коварную
повесть, великий князь повторил строжайший приказ держать Антона
в черной избе
в железах, пока не сдаст его татарам на поругание и казнь. Приказал было он заключить Анастасию
в монастырь, но одумался. Вероятно, вспомнил заслуги отца и брата.
В Москве было подобных домов несколько: при Варсонофьевском
монастыре, куда первый Лже-Дмитрий
велел кинуть тело царя Бориса Годунова, при церкви Николы
в Звонарях, при Покровском
монастыре, у ворот которого лежало на дороге тело первого Лже-Дмитрия, пока его не свезли за Серпуховскую заставу и не сожгли
в деревне Котлах, и на Пречистенке, у церкви Пятницы Божедомской.
Он спешил рассказать встречному и поперечному
повесть о рождении Антона и свои злодеяния. Вскоре
монастырь заключил его
в стенах своих.
В тот же
монастырь последовал за ним новый отшельник: это был Антонио Фиоравенти. Можно судить, какова была их первая встреча. Долго еще встречались они каждый день
в переходах монастырских, униженно кланялись друг другу и поспешали у подножья креста смывать слезами глубокого раскаяния кровь невинной жертвы, которою были запятнаны.
Затихшие было толки о «новой послушнице» возникли снова с большею силою. Говорили, впрочем, о роковом гостинце с еще большей осторожностью и за стены
монастыря весть эта не выходила, так как монахини при одном имени полицейского или подьячего трепетали всем телом и лучше решались, как это ни было для них трудно, воздержаться от болтовни со знакомыми богомолками о роковой монастырской новости, нежели рисковать очутиться
в губернской канцелярии или сыскном приказе.
Скоро пронеслась
весть, что инокиня Сусанна скончалась [Царевна Софья умерла
в 1705 г. Обстоятельства, предшествующие ее смерти
в романе, вымышлены: после третьего стрелецкого бунта она содержалась очень строго
в монастыре и была фактически отрезана от внешнего мира.]. Перед смертью она приняла схиму под именем Софии — именем, которое носила, быв царевной и владычицей России!..
Она посещала церкви и
монастыри, где оставляла богатые вклады, собственноручно золотила великолепную церковь Андрея Первозванного и
повелела строить
в Киеве дворец.
«
Вели, государь, сие мое челобитье
в синоде принять и не
вели, государь,
в монастыре в монашеский чин меня безвинно постригать: а
вели, государь, милостивый указ учинить и возвратить меня по указу по-прежнему
в Москву».