Неточные совпадения
Я очень мало знал,
как и все мы, о
том, что делалось и было проповедуемо и писано в прежнее время по вопросу о непротивлении злу.
Прежде скажу о
тех сведениях, которые я получил об истории вопроса о непротивлении злу; потом о
тех суждениях об этом вопросе, которые были высказаны
как духовными, т. е. исповедующими христианскую религию, критиками, так и светскими, т. е. не исповедующими христианскую религию; и, наконец,
те выводы, к которым я был приведен и
теми и другими, и историческими событиями последнего времени.
Из этих присланных мне ими журналов, брошюр и книг я узнал, до
какой степени уже много лет
тому назад ими неопровержимо была доказана для христианина обязанность выполнения заповеди о непротивлении злу насилием и была обличена неправильность церковного учения, допускающего казни и войны.
Целым рядом рассуждений и текстов доказав
то, что с религией, основанной на миролюбии и благоволении к людям, несовместима война, т. е. калечение и убийство людей, квакеры утверждают и доказывают, что ничто столько не содействовало затемнению Христовой истины в глазах язычников и не мешало распространению христианства в мире,
как непризнание этой заповеди людьми, именовавшими себя христианами, —
как разрешение для христиан войны и насилия.
Проповедуемое церквами положение о
том, что все государства на земле установлены и одобряемы богом и что все власти, существующие в Соединенных Штатах, в России, в Турции, соответствуют воле бога, столь же нелепо,
как и кощунственно.
Никто не решится утверждать
того, чтобы власти, существующие в
какой бы
то ни было стране, действовали по отношению к своим врагам в духе учения и по примеру Христа.
И поэтому,
как для
того, чтобы вернее обеспечить жизнь, собственность, свободу, общественное спокойствие и частное благо людей, так и для
того, чтобы исполнить волю
того, кто есть царь царствующих и господь господствующих, мы от всей души принимаем основное учение непротивления злу злом, твердо веруя, что это учение, отвечая всем возможным случайностям и выражая волю бога, в конце концов должно восторжествовать над всеми злыми силами.
Высказав наши основы, скажем теперь о
том,
какими путями мы надеемся достигнуть нашей цели.
Общество и журнал просуществовали недолго: большинство сотрудников Гаррисона по делу освобождения рабов, опасаясь
того, чтобы слишком радикальные требования, выраженные в журнале «Непротивляющемся», не оттолкнули людей от практического дела освобождения негров, — большинство сотрудников отказалось от исповедания принципа непротивления,
как он был выражен в провозглашении, и общество и журнал прекратили свое существование.
До
какой степени мало известно всё
то, что относится к вопросу непротивления, видно из
того, что Гаррисон-сын, написавший превосходную, в 4-х больших
томах, биографию своего отца, этот Гаррисон-сын на вопрос мой о
том, существует ли теперь общество непротивления и есть ли последователи его, отвечал мне, что, сколько ему известно, общество это распалось и последователей этого учения не существует, тогда
как в
то время, когда он писал мне, жил в Массачусете, в Hopedale, Адин Баллу, участвовавший в трудах отца Гаррисона и посвятивший 50 лет жизни на проповедь устно и печатно учения непротивления.
Конституция Соединенных Штатов требует от меня, чтобы я делал двум миллионам рабов (тогда были рабы, теперь на место их смело можно поставить рабочих)
как раз обратное
тому, что бы я хотел, чтобы мне делали, т. е. содействовал бы
тому, чтобы держать их в
том рабстве, в котором они находятся.
«А судьи должны хорошо исследовать, и если свидетель
тот есть свидетель ложный, ложно донес на брата своего,
то поступайте с ним так,
как он умышлял поступить с братом своим. Да не пощадит его глас твой: душу за душу, око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу». Второз. XIX, 18, 21.
— В
том, что оно одно дает возможность вырвать с корнем зло,
как из своего сердца, так и из сердца ближнего.
Как всё
то, что 200 лет проповедуют квакеры,
как деятельность Гаррисона-отца, основание его общества и журнала, его провозглашение, так и вся деятельность Баллу точно
как будто не существуют и не существовали.
В сочинении этом,
как писал мне профессор, Хельчицкий около 4-х веков
тому назад высказывал
тот же взгляд на истинное и ложное христианство, который высказывал и я в сочинении «В чем моя вера?».
Но, кроме
того, что она интересна,
как ни смотреть на нее, книга эта есть одно из замечательнейших произведений мысли и по глубине содержания, и по удивительной силе и красоте народного языка, и по древности. А между
тем книга эта остается, вот уже более четырех веков, ненапечатанной и продолжает быть неизвестной, за исключением ученых специалистов.
Но ничего подобного нет. Со всеми этими сочинениями повторяется одно и
то же. Люди самых разных взглядов,
как верующие, так и — что достойно удивления — неверующие либералы,
как бы сговорившись, все одинаково упорно молчат о них, и всё
то, что делается людьми для разъяснения истинного смысла учения Христа, остается неизвестным или забытым.
Таким твердым отказом от участия в насилии вы привлечете к себе благословение, данное
тем, которые слышат слова эти и исполняют их, и придет время, когда и мир почтит вас
как участников в возрождении человечества».
Книга эта посвящена
тому же вопросу и разъясняет его по случаю требования американским правительством от своих граждан военной службы во время междоусобной войны. И тоже имеет самое современное значение, разъясняя вопрос о
том,
как, при
каких условиях люди должны и могут отказываться от военной службы. В вступлении автор говорит...
Но другой вопрос, о
том, имеют ли право отказаться от военной службы лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий закону Христа, если он не идет на войну, не может точно так же принимать участия ни в
каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или суду.
Если же мир не хочет оставить их в покое,
то они уйдут в другое место, так
как они странники на земле и у них нет определенного места жительства.
Все люди равны, и государь
тот же человек,
как и мы; зачем мы будем ему подати платить, зачем я буду подвергать свою жизнь опасности, чтобы убить на войне человека, мне не сделавшего никакого зла?
— Но так
как увещание во имя Христа — отречься от Христа бывает большей частью безуспешным,
то отказавшегося после увещания духовных лиц посылают к жандармам.
Из сумасшедшего дома доктора выпускают отказавшегося, и тогда начинаются всякие тайные, хитрые меры, чтобы и не отпустить отказавшегося, поощрив
тем других отказываться так же,
как и он, и вместе с
тем не оставить его среди солдат, чтобы и солдаты не узнали от него
того, что призвание их к военной службе совершается совсем не по закону бога,
как их уверяют, а против него.
Везде повторяется одно и
то же. Не только правительство, но и большинство либеральных, свободно мыслящих людей,
как бы сговорившись, старательно отворачиваются от всего
того, что говорилось, писалось, делалось и делается людьми для обличения несовместимости насилия в самой ужасной, грубой и яркой его форме — в форме солдатства, т. е. готовности убийства кого бы
то ни было, — с учением не только христианства, но хотя бы гуманности, которое общество будто бы исповедует.
Так что сведения, полученные мною о
том, в
какой степени уже давно разъяснено и всё больше и больше разъясняется истинное значение учения Христа, и о
том,
как относятся к этому разъяснению и исполнению учения высшие, правящие классы не только в России, но в Европе и в Америке, убедили меня в
том, что существует в этих правящих классах сознательно враждебное отношение к истинному христианству, выражающееся преимущественно замалчиванием всех проявлений его.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге,
то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так,
как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать,
тем более, что и т. д., а ответить так же,
как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения
того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
Вопросы поставлены ясно и прямо, и, казалось, надобно ясно и прямо ответить на них. Но во всех критиках на мою книгу ничего подобного не было сделано, точно так же
как не было сделано и по отношению всех
тех обличений церковных учителей в отступлении их от закона Христа, которыми со времен Константина полна история.
Очень много было говорено по случаю моей книги о
том,
как я неправильно толкую
те и другие места Евангелия, о
том,
как я заблуждаюсь, не признавая троицы, искупления и бессмертия души; говорено было очень многое, но только не
то одно, что для всякого христианина составляет главный, существенный вопрос жизни:
как соединить ясно выраженное в словах учителя и в сердце каждого из нас учение о прощении, смирении, отречении и любви ко всем: к ближним и к врагам, с требованием военного насилия над людьми своего или чужого народа.
Люди эти большею частью до такой степени, вследствие одурманения властью, потеряли представление о
том, что есть
то христианство, во имя которого они занимают свое положение, что все
то, что есть в христианстве христианского, представляется им сектантством; всё же
то, что в писании
как Ветхого, так и Нового Завета может быть перетолковано в смысле антихристианском и языческом, они считают основанием христианства.
Приводятся все
те слова Христа, которые можно перетолковать
как оправдание жестокости: изгнание из храма, «Отраднее будет земле содомской, чем городу этому» и т. п.
Довод этот неоснователен потому, что если мы позволим себе признать каких-либо людей злодеями особенными (ракà),
то, во-первых, мы этим уничтожаем весь смысл христианского учения, по которому все мы равны и братья
как сыны одного отца небесного; во-вторых, потому, что если бы и было разрешено богом употреблять насилие против злодеев,
то так
как никак нельзя найти
того верного и несомненного определения, по которому можно наверное узнать злодея от незлодея,
то каждый человек или общество людей стало бы признавать взаимно друг друга злодеями, что и есть теперь; в-третьих, потому, что если бы и было возможно несомненно узнавать злодеев от незлодеев,
то и тогда нельзя бы было в христианском обществе казнить или калечить, или запирать в тюрьмы этих злодеев, потому что в христианском обществе некому бы было исполнять это, так
как каждому христианину,
как христианину, предписано не делать насилия над злодеем.
Кроме
того, оправдание насилия, употребленного над ближним для защиты другого ближнего от худшего насилия, всегда неверно, потому что никогда при употреблении насилия против не совершившегося еще зла нельзя знать,
какое зло будет больше — зло ли моего насилия, или
того, от которого я хочу защищать.
Четвертый, еще более утонченный ответ на вопрос,
как должно относиться христианину к заповеди Христа о непротивлении злу насилием, состоит в
том, чтобы утверждать, что заповедь непротивления злу насилием не отрицается ими, а признается,
как и всякая другая, но что они только не приписывают этой заповеди особенного, исключительного значения,
как это делают сектанты.
Заповедь эта имеет ни больше, ни меньше значения, чем и все другие, и человек, преступивший по слабости
какую бы
то ни было заповедь, а также и заповедь о непротивлении, не перестает быть христианином, если он правильно верит.
Заповедь против блуда они действительно признают и потому никогда ни в
каком случае не признают
того, чтобы блуд не был злом.
Так что по случаю заповеди о непротивлении злу насилием проповедуется в большей части случаев о
том,
как не исполнять ее.
Он говорит, что заповедь о непротивлении злу насилием значит
то самое, что она значит, тоже и о заповеди о клятве; он не отрицает,
как это делают другие, значение учения Христа, но, к сожалению, не делает из этого признания
тех неизбежных выводов, которые в нашей жизни сами собой напрашиваются при таком понимании учения Христа.
Если противиться злу насилием и клясться не должно,
то всякий естественно спрашивает:
как же военная служба?
Большинство духовных критиков на мою книгу пользуются этим способом. Я бы мог привести десятки таких критик, в которых без исключения повторяется одно и
то же: говорится обо всем, но только не о
том, что составляет главный предмет книги.
Как характерный пример таких критик приведу статью знаменитого, утонченного английского писателя и проповедника Фаррара, великого,
как и многие ученые богословы, мастера обходов и умолчаний. Статья эта напечатана в американском журнале «Forum» за октябрь 1888 года.
«Между
тем, если читатель чувствует себя смущенным мыслью о
том, что он обязан,
как христианин, так же
как и Толстой, покинуть свои привычные условия жизни и жить
как простой работник,
то пусть он успокоится и держится принципа: «Securus judicat orbis terrarum».
Такое же впечатление производят статьи не одного Фаррара, но все
те торжественные проповеди, статьи и книги, которые появляются со всех сторон,
как только где-нибудь проглянет истина, обличающая царствующую ложь. Тотчас же начинаются длинные, умные, изящные, торжественные разговоры или писания о вопросах, близко касающихся предмета с искусным умолчанием о самом предмете.
Такой взгляд на Христа и его учение вытекает из моей книги. Но, к удивлению моему, из числа в большом количестве появившихся на мою книгу критик, не было ни одной, ни русской, ни иностранной, которая трактовала бы предмет с
той самой стороны, с которой он изложен в книге, т. е. которая посмотрела бы на учение Христа
как на философское, нравственное и социальное (говоря опять языком научных людей) учение. Ни в одной критике этого не было.
Их опровержения этого мнимого учения Христа были
тем более успешны, что они вперед знали, что их рассуждения не могут быть ни опровергаемы, ни исправляемы, так
как цензура, не пропустив книги, не пропускала и статей в защиту ее.
Русские светские критики, очевидно не зная всего
того, что было сделано по разработке вопроса о непротивлении злу, и даже иногда
как будто предполагая, что это я лично выдумал правило непротивления злу насилием, нападали на самую мысль, опровергая, извращая ее и с большим жаром выставляя аргументы, давным-давно уже со всех сторон разобранные и опровергнутые, доказывали, что человек непременно должен (насилием) защищать всех обиженных и угнетенных и что поэтому учение о непротивлении злу насилием есть учение безнравственное.
Всем русским критикам всё значение проповеди Христа представлялось только в
том, что она
как будто им назло мешает известной деятельности, направленной против
того, что ими в данную минуту считается злом, так что выходило, что на принцип непротивления злу насилием нападали два противоположные лагеря: консерваторы потому, что этот принцип препятствовал их деятельности противления злу, производимому революционерами, их преследованиям и казням; революционеры же потому, что этот принцип препятствовал противлению злу, производимому консерваторами и их ниспровержению.
Замечательно при этом
то, что революционеры нападали на принцип непротивления злу насилием, несмотря на
то, что он самый страшный и опасный для всякого деспотизма, так
как с
тех пор,
как стоит мир, на противоположном принципе, необходимости противления злу насилием, основывались и основываются все насилия, от инквизиции до Шлиссельбургской крепости.
Иностранные светские критики тонким манером, не оскорбляя меня, старались дать почувствовать, что суждения мои о
том, что человечество может руководиться таким наивным учением,
как нагорная проповедь, происходит отчасти от моего невежества, незнания истории, незнания всех
тех тщетных попыток осуществления в жизни принципов нагорной проповеди, которые были делаемы в истории и ни к чему не привели, отчасти от непонимания всего значения
той высокой культуры, на которой со своими крупповскими пушками, бездымным порохом, колонизацией Африки, управлением Ирландии, парламентом, журналистикой, стачками, конституцией и Эйфелевой башней стоит теперь европейское человечество.
Учение не годится для нашего индустриального века, точно
как будто
то, что существует индустриальный век, есть дело священное, которое не должно и не может быть изменено.
Вроде
того,
как если бы пьяницы против советов о
том,
как им привести себя в трезвое состояние, отвечали бы, что эти советы неуместны при их алкоголическом состоянии.