Неточные совпадения
Он
не мог теперь раскаиваться в том, что он, тридцати-четырехлетний, красивый, влюбчивый человек,
не был влюблен в жену, мать пяти живых и двух умерших детей, бывшую
только годом моложе его.
Он раскаивался
только в том, что
не умел лучше скрыть от жены.
Ему даже казалось, что она, истощенная, состаревшаяся, уже некрасивая женщина и ничем
не замечательная, простая,
только добрая мать семейства, по чувству справедливости должна быть снисходительна.
Степан Аркадьич ничего
не ответил и
только в зеркало взглянул на Матвея; во взгляде, которым они встретились в зеркале, видно было, как они понимают друг друга. Взгляд Степана Аркадьича как будто спрашивал: «это зачем ты говоришь? разве ты
не знаешь?»
Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету,
не крайнюю, но того направления, которого держалось большинство. И, несмотря на то, что ни наука, ни искусство, ни политика собственно
не интересовали его, он твердо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство и его газета, и изменял их,
только когда большинство изменяло их, или, лучше сказать,
не изменял их, а они сами в нем незаметно изменялись.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть
только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич
не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и
не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
Она
только что пыталась сделать то, что пыталась сделать уже десятый раз в эти три дня: отобрать детские и свои вещи, которые она увезет к матери, — и опять
не могла на это решиться; но и теперь, как в прежние раза, она говорила себе, что это
не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей сделал.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как
только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов,
не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко?
не послать ли за другим поваром?
Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца и знали его в рубашечке; другая треть были с ним на «ты», а третья — были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ в виде мест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и
не могли обойти своего; и Облонскому
не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было
только не отказываться,
не завидовать,
не ссориться,
не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и
не делал.
Ему бы смешно показалось, если б ему сказали, что он
не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более, что он и
не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел
только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он
не хуже всякого другого.
Когда Облонский спросил у Левина, зачем он собственно приехал, Левин покраснел и рассердился на себя за то, что покраснел, потому что он
не мог ответить ему: «я приехал сделать предложение твоей свояченице», хотя он приехал
только за этим.
Он как будто чувствовал, что ему надо влюбиться в одну из сестер,
только не мог разобрать, в какую именно.
Слыхал он, что женщины часто любят некрасивых, простых людей, но
не верил этому, потому что судил по себе, так как сам он мог любить
только красивых, таинственных и особенных женщин.
Но, пробыв два месяца один в деревне, он убедился, что это
не было одно из тех влюблений, которые он испытывал в первой молодости; что чувство это
не давало ему минуты покоя; что он
не мог жить,
не решив вопроса: будет или
не будет она его женой; и что его отчаяние происходило
только от его воображения, что он
не имеет никаких доказательств в том, что ему будет отказано.
«Славный, милый», подумала Кити в это время, выходя из домика с М-11е Linon и глядя на него с улыбкой тихой ласки, как на любимого брата. «И неужели я виновата, неужели я сделала что-нибудь дурное? Они говорят: кокетство. Я знаю, что я люблю
не его; но мне всё-таки весело с ним, и он такой славный.
Только зачем он это сказал?…» думала она.
Левин же
только оттого
не выпил водки, что ему оскорбительна была эта Француженка, вся составленная, казалось, из чужих волос, poudre de riz и vinaigre de toilette.
— Что ты! Вздор какой! Это ее манера…. Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо. Ну как же ты
не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю
только одно: ты делаешь всегда то, что никто
не делает.
— Да, — сказал Левин медленно и взволнованно. — Ты прав, я дик. Но
только дикость моя
не в том, что я уехал, а в том, что я теперь приехал. Теперь я приехал…
Но Левин
не мог сидеть. Он прошелся два раза своими твердыми шагами по клеточке-комнате, помигал глазами, чтобы
не видно было слез, и тогда
только сел опять за стол.
— Одно утешение, как в этой молитве, которую я всегда любил, что
не по заслугам прости меня, а по милосердию. Так и она
только простить может.
— Ах перестань! Христос никогда бы
не сказал этих слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия
только и помнят эти слова. Впрочем, я говорю
не то, что думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно,
не изучал пауков и
не знаешь их нравов: так и я.
— О моралист! Но ты пойми, есть две женщины: одна настаивает
только на своих правах, и права эти твоя любовь, которой ты
не можешь ей дать; а другая жертвует тебе всем и ничего
не требует. Что тебе делать? Как поступить? Тут страшная драма.
И вдруг они оба почувствовали, что хотя они и друзья, хотя они обедали вместе и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их, но что каждый думает
только о своем, и одному до другого нет дела. Облонский уже
не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения и знал, что надо делать в этих случаях.
В половине восьмого,
только что она сошла в гостиную, лакей доложил: «Константин Дмитрич Левин». Княгиня была еще в своей комнате, и князь
не выходил. «Так и есть», подумала Кити, и вся кровь прилила ей к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало.
Теперь она верно знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут
только в первый раз всё дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут
только она поняла, что вопрос касается
не ее одной, — с кем она будет счастлива и кого она любит, — но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
— Но я
только того и хотел, чтобы застать вас одну, — начал он,
не садясь и
не глядя на нее, чтобы
не потерять смелости.
Она тяжело дышала,
не глядя на него. Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак
не ожидала, что высказанная любовь его произведет на нее такое сильное впечатление. Но это продолжалось
только одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла на Левина свои светлые правдивые глаза и, увидав его отчаянное лицо, поспешно ответила...
—
Не знаю, я
не пробовал подолгу. Я испытывал странное чувство, — продолжал он. — Я нигде так
не скучал по деревне, русской деревне, с лаптями и мужиками, как прожив с матушкой зиму в Ницце. Ницца сама по себе скучна, вы знаете. Да и Неаполь, Сорренто хороши
только на короткое время. И именно там особенно живо вспоминается Россия, и именно деревня. Они точно как…
— Мое мнение
только то, — отвечал Левин, — что эти вертящиеся столы доказывают, что так называемое образованное общество
не выше мужиков. Они верят в глаз, и в порчу, и в привороты, а мы….
«Всех ненавижу, и вас, и себя», отвечал его взгляд, и он взялся за шляпу. Но ему
не судьба была уйти.
Только что хотели устроиться около столика, а Левин уйти, как вошел старый князь и, поздоровавшись с дамами, обратился к Левину.
Она, счастливая, довольная после разговора с дочерью, пришла к князю проститься по обыкновению, и хотя она
не намерена была говорить ему о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула мужу на то, что ей кажется дело с Вронским совсем конченным, что оно решится, как
только приедет его мать. И тут-то, на эти слова, князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные слова.
— Я
не думаю, а знаю; на это глаза есть у нас, а
не у баб. Я вижу человека, который имеет намерения серьезные, это Левин; и вижу перепела, как этот щелкопер, которому
только повеселиться.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет,
не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись,
только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
— Вот как!… Я думаю, впрочем, что она может рассчитывать на лучшую партию, — сказал Вронский и, выпрямив грудь, опять принялся ходить. — Впрочем, я его
не знаю, — прибавил он. — Да, это тяжелое положение! От этого-то большинство и предпочитает знаться с Кларами. Там неудача доказывает
только, что у тебя
не достало денег, а здесь — твое достоинство на весах. Однако вот и поезд.
Но Каренина
не дождалась брата, а, увидав его, решительным легким шагом вышла из вагона. И, как
только брат подошел к ней, она движением, поразившим Вронского своею решительностью и грацией, обхватила брата левою рукой за шею, быстро притянула к себе и крепко поцеловала. Вронский,
не спуская глаз, смотрел на нее и, сам
не зная чему, улыбался. Но вспомнив, что мать ждала его, он опять вошел в вагон.
— Я о ней ничего, кроме самого хорошего,
не знаю, и в отношении к себе я видела от нее
только ласку и дружбу».
Только бы
не вздумала она утешать меня! — думала Долли.
Я видела
только его и то, что семья расстроена; мне его жалко было, но, поговорив с тобой, я, как женщина, вижу другое; я вижу твои страдания, и мне,
не могу тебе сказать, как жаль тебя!
Но, Долли, душенька, я понимаю твои страдания вполне,
только одного я
не знаю: я
не знаю… я
не знаю, насколько в душе твоей есть еще любви к нему.
Весь день этот Анна провела дома, то есть у Облонских, и
не принимала никого, так как уж некоторые из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии, приезжали в этот же день. Анна всё утро провела с Долли и с детьми. Она
только послала записочку к брату, чтоб он непременно обедал дома. «Приезжай, Бог милостив», писала она.
Только что оставив графиню Банину, с которою он протанцовал первый тур вальса, он, оглядывая свое хозяйство, то есть пустившихся танцовать несколько пар, увидел входившую Кити и подбежал к ней тою особенною, свойственною
только дирижерам балов развязною иноходью и, поклонившись, даже
не спрашивая, желает ли она, занес руку, чтоб обнять ее тонкую талию.
И черное платье с пышными кружевами
не было видно на ней; это была
только рамка, и была видна
только она, простая, естественная, изящная и вместе веселая и оживленная.
Во время кадрили ничего значительного
не было сказано, шел прерывистый разговор то о Корсунских, муже и жене, которых он очень забавно описывал, как милых сорокалетних детей, то о будущем общественном театре, и
только один раз разговор затронул ее за живое, когда он спросил о Левине, тут ли он, и прибавил, что он очень понравился ему.
Она
не танцовала,
только когда чувствовала себя слишком усталою и просила отдыха.
— А
не хотите говорить, как хотите.
Только нечего тебе с ней говорить. Она девка, а ты барин, — проговорил он, подергиваясь шеей.
Левин же был твердо убежден, что если она подгорела, то потому
только, что
не были приняты те меры, о которых он сотни раз приказывал.
—
Только не говорит, — сказала Агафья Михайловна. А пес… Ведь понимает же, что хозяин приехал и ему скучно.
Потому ли, что дети непостоянны или очень чутки и почувствовали, что Анна в этот день совсем
не такая, как в тот, когда они так полюбили ее, что она уже
не занята ими, — но
только они вдруг прекратили свою игру с тетей и любовь к ней, и их совершенно
не занимало то, что она уезжает.
— Ты
не можешь себе представить, как это смешно вышло. Я
только думала сватать, и вдруг совсем другое. Может быть я против воли…
Не раз говорила она себе эти последние дни и сейчас
только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних и тех же, повсюду встречаемых молодых людей, что она никогда
не позволит себе и думать о нем; но теперь, в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.