Тем же днем Вихров начал и следствие. Прежние понятые, чтобы их не
спросили другой раз, разбежались. Он позвал других и пригласил священника для привода их к присяге. Священник пришел в ужасно измятой, но новой рясе и с головой, для франтовства намоченной квасом. Он был очень широколиц и с какой-то необыкновенно добродушной физиогномией. Мужиков сошлось человек двенадцать.
Неточные совпадения
Другой же братишка его, постояв немного у притолки, вышел на двор и стал рассматривать экипаж и лошадей Александры Григорьевны,
спрашивая у кучера — настоящий ли серебряный набор на лошадях или посеребренный — и что все это стоит?
— Читывал ли ты, мой милый
друг, романы? —
спросил его Еспер Иваныч.
— Мари любит
другого?.. Но кого же? —
спросил Павел каким-то глухим и торопливым голосом.
— Чем же дурно? —
спросил полковник, удивленный этим замечанием сына. — Так же, как и у
других. Я еще больше даю, супротив
других, и месячины, и привара, а мужики едят свое, не мое.
На
другой день, Павел проснулся довольно поздно и
спросил Ивана: встали ли все?
— Но как же мое дело,
друг мой! Я тебя
спрашиваю: хочешь ты, чтоб я ехал, или нет?
— Главное, все это высокохудожественно. Все эти образы, начертанные в «Илиаде», по чистоте, по спокойствию, по правильности линий — те же статуи греческие, — видно, что они произведение одной и той же эстетической фантазии!.. И неужели,
друг мой, ты ничего этого не знаешь? —
спросил ее в заключение Павел.
Они дошли до Москворецкого моста, ни слова не сказав
друг с
другом, и только когда сели в лодку и поехали, Павел
спросил Неведомова, как-то внимательно и грустно смотревшего на воду...
Тот прямо ему кидается на шею: «Ах,
друг сердечный, как ладно и хорошо, что ты пришел ко мне, я в великом несчастье!» — «Что такое?» —
спрашивает священник.
— Ну, как же ты,
друг милый, поживаешь? —
спросил Вихров Живина.
— А у тебя разве нет в виду
других? —
спросил его брат.
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит
другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и
спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
— А вы никто
другие не видали, чтобы он ее бил? —
спросил Вихров прочих мужиков.
— Все запишут! — отвечал ему с сердцем Вихров и
спрашивать народ повел в село. Довольно странное зрелище представилось при этом случае: Вихров, с недовольным и расстроенным лицом, шел вперед; раскольники тоже шли за ним печальные; священник то на того, то на
другого из них сурово взглядывал блестящими глазами. Православную женщину и Григория он велел старосте вести под присмотром — и тот поэтому шел невдалеке от них, а когда те расходились несколько, он говорил им...
— Какое же это ты дело делаешь, а думаешь
другое? —
спросил ее Вихров.
По случаю войны здесь все в ужасной агитации — и ты знаешь, вероятно, из газет, что нашему бедному Севастополю угрожает сильная беда; войска наши, одно за
другим, шлют туда; мужа моего тоже посылают на очень важный пост — и поэтому к нему очень благосклонен министр и даже
спрашивал его, не желает ли он что-нибудь поручить ему или о чем-нибудь попросить его; муж, разумеется, сначала отказался; но я решилась воспользоваться этим — и моему милому Евгению Петровичу вдула в уши, чтобы он попросил за тебя.
— К какой моей
другой жертве? —
спросил ее Вихров.
— Какова, а? —
спросила она, указывая головой на дверь Клеопатры Петровны. — Видеть ее не могу, и все фантазирует: и то-то она сделает, и
другое… Уж вы, Вихров, ездите к ней почаще, — прибавила она.
— Зачем же эти отношения существовали, если, по твоим словам, ты в это время любил
другую женщину? —
спросила Мари с некоторым укором.
Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать в четыре стакана. Левин не отказался от предлагаемого вина и
спросил другую бутылку. Он проголодался и ел и пил с большим удовольствием и еще с большим удовольствием принимал участие в веселых и простых разговорах собеседников. Гагин, понизив голос, рассказывал новый петербургский анекдот, и анекдот, хотя неприличный и глупый, был так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
— Нет, я его все-таки ненавижу. И не сказывай, не нужно. Я сама знаю: не имеете права ни о чем
спрашивать друг друга. Итак, в — третьих: я не имею права ни о чем спрашивать тебя, мой милый. Если тебе хочется или надобно сказать мне что-нибудь о твоих делах, ты сам мне скажешь. И точно то же наоборот. Вот три правила. Что еще?
Неточные совпадения
Слуга. Вы изволили в первый день
спросить обед, а на
другой день только закусили семги и потом пошли всё в долг брать.
Правдин. Мой
друг! Не
спрашивай о том, что столько ей прискорбно… Ты узнаешь от меня, какие грубости…
На
другой день поехали наперерез и, по счастью, встретили по дороге пастуха. Стали его
спрашивать, кто он таков и зачем по пустым местам шатается, и нет ли в том шатании умысла. Пастух сначала оробел, но потом во всем повинился. Тогда его обыскали и нашли хлеба ломоть небольшой да лоскуток от онуч.
Ты
спросишь меня,
друг: зачем же издавать такие законы, которые и без того всеми исполняются.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам
других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и
спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!