Неточные совпадения
Я тоже ведь говорю с людьми-то, и вряд ли так уж очень отстала, что и судить не имею права.
— Ну и выдали
меня замуж, в церкви так в нашей венчали, по-нашему. А тут
я годочек всего один с мужем-то пожила, да и овдовела, дитя родилось, да и умерло, все, как говорила вам, — тятенька
тоже померли еще прежде.
— Пожалуйста, —
я с удовольствием прочту. Гости ушли, хозяева
тоже стали прощаться.
— Полно врать-то!
Тоже любезничать: седина в голову, а бес в ребро, — с поддельным неудовольствием остановила его игуменья и, посмотрев с артистическим наслаждением на Феоктисту, сказала: — Иди пока домой.
Я тебя позову, когда будет нужно.
— Отличная жизнь, — продолжал иронически доктор, — и преполезная
тоже! Летом около барышень цветочки нюхает, а зиму, в ожидании этого летнего блаженства, бегает по своему чулану, как полевой волк в клетке зверинца. Ты
мне верь;
я тебе ведь без всяких шуток говорю, что ты дуреть стал: ты-таки и одуреешь.
Вся кровь моя бросилась в лицо, и
я ему так же громко ответила: «Извините и
меня, monsieur,
я тоже скажу вам франшеман, что вы дурак».
—
Я тебе, Лиза, привез Марину. Тебе с нею будет лучше… Книги твои
тоже привез… и есть тебе какая-то записочка от тетки Агнесы. Куда это
я ее сунул?.. Не знаю, что она тебе там пишет.
—
Я хотела на Страстной говеть, но уж
тоже отговею с ними.
—
Я вот хочу, Женни, веру переменить, чтобы не говеть никогда, — подмигнув глазом, сказала Лиза. — Правда, что и ты это одобришь? Борис вон
тоже согласен со
мною: хотим в немцы идти.
— Что ж,
я одну минуту ее видела, пока мы дали ей дорогу, но
мне ее лицо
тоже не понравилось.
— Ну, что еще выдумаете! Что тут о философии. Говоря о философии-то,
я уж
тоже позайму у Николая Степановича гегелевской ереси да гегелевскими словами отвечу вам, что философия невозможна там, где жизнь поглощена вседневными нуждами. Зри речь ученого мужа Гегеля, произнесенную в Берлине, если не ошибаюсь, осенью тысяча восемьсот двадцать восьмого года. Так, Николай Степанович?
—
Я вам говорю, что у
меня тоже есть свой талант, — весело произнесла докторша.
— А того… Что, бишь,
я тоже хотел?.. Да! Женичка! А Зарницын-то хорош? Нету, всякий понедельник его нету, с самой весны зарядил. О боже мой! что это за люди!
— Но нужны, ваше превосходительство, и учители, и учители
тоже нужны: это факт.
Я был бы очень счастлив, если бы вы
мне позволили рекомендовать вам на мое место очень достойного и способного молодого человека.
— И
я тоже, — сказала с другой стороны, закрасневшись, Женни.
—
Я тоже давно не имею о нем никакого известия: Лиза и о себе почти ничего не пишет.
— И
я тоже…
Я только так спросила.
— Но разве
я не заботился бы с вами о вашем отце и. о вас? Ваш отец давно знает
меня, вы
тоже знаете, что
я люблю вас.
Мы оба погибнем, — отвечает рыбак, — а у
меня тоже есть жена и дети».
Вообще физиономия этого красивого господина
тоже говорила «не тронь
меня»; в ней, видимо, преобладали цинизм и половая чувственность, мелкая завистливость и злобная мстительность исподтишка.
— «Толкуй больной с подлекарем», — проговорил, вставая, Канунников. — У
меня еще делов и боже мой. Прощайте. Прощай, лукавый рабе, — отнесся он к Лобачевскому. — Молокососов-то не одобряешь, а сам такой же, только потаенный. Потаенный, — шутил он, тряся руку молодому медику. — Волки, все вы волки, отличные господа перед господом. А ты, новый барин, древности
тоже сопротивник?
— О? А
я все боюсь: говорят, как бы она на сердце не пала. Так-то, сказывают, у одного полковника было:
тоже гуличка, да кататься, да кататься, да кататься, кататься, да на сердце пала — тут сейчас ему и конец сделался.
— Ну, на тебе еще на извозчика и валяй домой, а
я тоже сейчас буду.
— Да, — и Лизавете Егоровне
тоже… Ей, брат, еще что, —
я ей еще вот что привез! — воскликнул Помада, вскакивая и ударяя рукою по большой связке бумаги.
—
Я тоже, — отвечал доктор, пожав у ворот ее ручку.
—
Я ему велела зайти купить для вас стакан. Он там
тоже спорил.
—
Я приучила себя все слушать; вы ведь
тоже говорите не стесняясь, — отвечала сухо Лиза.
—
Я этого более не буду делать, — отвечал, поднимаясь и берясь за шляпу, Розанов. — Но
я тоже хотел бы заплатить вам, Лизавета Егоровна, за вашу откровенность откровенностью же. Вы
мне наговорили много о моем эгоизме и равнодушии к ближним; позвольте же и
мне указать вам на маленькое пятнышко в вашей гуманности, пятнышко, которое
тоже очень давно заставляет
меня сомневаться в этой гуманности.
— Подождите же
меня, Дмитрий Петрович, — крикнула ему в окно Калистратова и, простясь с Лизой и Бертольди,
тоже вышла вслед за Розановым.
— Так; и
я тоже еду на днях в Петербург.
— Да, это как Фо, — говорил китаец, выслушав объяснения Райнера. — Фо все живут в кумирнях, и их поклонники
тоже приходят. Они вместе работают: это
я знаю. Это у всех Фо.
—
Я тоже имею это намерение, — оказал он, остановясь перед Райнером, и начал качаться на своих высоких каблуках. — Но, вы знаете, в польской организации можно знать очень многих ниже себя, а старше себя только того, от кого вы получили свою номинацию, а
я еще не имею номинации. То есть
я мог бы ее иметь, но она
мне пока еще не нужна.
—
Я тоже устал, — отвечал Вязмитинов и, поцеловав жену в лоб, ушел в свой кабинет.
—
Я, как вам угодно, только
я не то что из капризу какого-нибудь, а
я решительно вам говорю, что, имея себе капитал совершенно, можно сказать, что самый незначительный, то
я более ожидать не могу-с. По мелочной торговле это нельзя-с. Сорок рублей
тоже для нашего брата в обороте свой расчет имеют.
—
Я сам просил, чтобы
меня оставили… тряско ехать… хуже. Все равно где ни умереть. Этот негр, — у него большая рана в паху… он
тоже не мог ехать…
— Ну да, — только перестаньте, пожалуйста, удивляться: это…
тоже раздражает
меня.
Мне нужно у нее быть.
—
Я тоже не знаю, но это все равно.
—
Я тоже так полагаю, — еще обиднее заметил Альтерзон.
—
Тоже… ждешь-ждешь, да еще лакей в передней скотина такая… и сам
тоже обращается чрезвычайно обидно. Просто иной раз, как мальчика, примет: «
я вас не помню, да
я вас не знаю».
— И
мне тоже, — сухо произнес редактор.
— Нет-с, есть. — А повторительно опять
тоже такое дело: имел
я в юных летах, когда еще находился в господском доме, товарища, Ивана Ивановича Чашникова, и очень их любил, а они пошли в откупа, разбогатели и
меня, маленького купца, неравно забыли, но, можно сказать, с презреньем даже отвергли, — так
я вот желаю, чтобы они увидали, что нижнедевицкий купец Семен Лазарев хотя и бедный человек, а может держать себя на точке вида.
Я это наверное знаю, потому что наш владыка был здесь в Петербурге, и его регент, который с ним
тоже был здесь, все это
мне самой рассказывал.
— У
меня тоже есть чем похвалиться: Боровковская волость составила приговор, чтобы больше уже не сечься.
— Ну как же, важное блюдо на лопате твой писатель. Знаем мы их — теплые
тоже ребята; ругай других больше, подумают, сам, мол, должно, всех умней. Нет, брат, нас с дороги этими сочинениями-то не сшибешь. Им там сочиняй да сочиняй, а тут что устроил, так то и лучше того, чем не было ничего.
Я, знаешь, урывал время, все читал, а нонче ничего не хочу читать — осерчал.