Неточные совпадения
Алексей замолчал и принялся помогать своему господину. Они
не без труда подвели прохожего к лошади; он переступал машинально и, казалось,
не слышал и
не видел ничего; но когда надобно было садиться на коня, то вдруг оживился и,
как будто
бы по какому-то инстинкту, вскочил без их помощи на седло, взял в руки повода, и неподвижные глаза его вспыхнули жизнию, а на бесчувственном лице изобразилась живая радость. Черная собака с громким лаем побежала вперед.
—
Как бы снег
не так валил, то нам
бы и думать нечего. Эй ты, мерзлый! Полно, брат, гарцевать, сиди смирнее! Ну, теперь отлегло от сердца; а давеча пришлось было так жутко, хоть тут же ложись да умирай… Ахти, постой-ка: никак, дорога пошла направо. Мы опять едем целиком.
Трудно было
бы отгадать, к
какому классу людей принадлежал этот последний, если б от беспрестанного движения
не распахнулся его смурый однорядок и
не открылись вышитые красной шерстью на груди его кафтана две буквы...
— А то, любезный, что другой у тебя
не останется,
как эту сломят. Ну, пристало ли земскому ярыжке говорить такие речи о князе Пожарском? Я человек смирный, а у другого
бы ты первым словом подавился! Я сам видел,
как князя Пожарского замертво вынесли из Москвы. Нет, брат, он
не побежит первый, хотя
бы повстречался с самим сатаною, на которого, сказать мимоходом, ты с рожи-то очень похож.
— Жаль, хозяин, — продолжал земский, — что у тебя в повозках, хоть, кажется, в них и много клади, — прибавил он, взглянув в окно, —
не осталось никаких товаров: ты мог
бы их все сбыть. Боярин Шалонский и богат и тороват. Уж подлинно живет по-барски: хоромы —
как царские палаты, холопей полон двор, мяса хоть
не ешь, меду хоть
не пей; нечего сказать — разливанное море! Чай, и вы о нем слыхали? — прибавил он, оборотясь к хозяину постоялого двора.
— Как-ста
бы не платить, — отвечал хозяин, — да тяга больно велика: поборы поборами, а там,
как поедешь в дорогу: головщина, мыт, мостовщина…
— Нет, — сказал он, — мы
не для того целовали крест польскому королевичу, чтоб иноплеменные,
как стая коршунов, делили по себе и рвали на части святую Русь! Да у кого
бы из православных поднялась рука и язык повернулся присягнуть иноверцу, если б он
не обещал сохранить землю Русскую в прежней ее славе и могуществе?
— Где?
Как бы тебе сказать?..
Не припомню… у меня морозом всю память отшибло.
— Ага! догадался! — сказал поляк, садясь в передний угол. — Счастлив ты, что унес ноги, а
не то
бы я с тобою переведался. Hex их вшисци дьябли везмо!
Какие здесь буяны! Видно,
не были еще в переделе у пана Лисовского.
— Вот еще боярыня
какая! а тебе
бы, чай, хотелось, лежа на боку, сделаться колдуньей? Ну, если успеешь, подкинь соломки, да смотри, чтоб никому
не в примету.
Он
не обратил
бы на это никакого внимания, если б этот человек
не походил на вора, который хочет пробраться так, чтоб его никто
не заметил; он шел сугробом, потому что проложенная по саду тропинка была слишком на виду, и,
как будто
бы с робостию, оглядывался на все стороны.
— Для других пока останусь колдуном: без этого я
не мог
бы говорить с тобою; но вот тебе господь бог порукою, и пусть меня,
как труса, выгонят из Незамановского куреня или,
как убийцу своего брата, казака, — живого зароют в землю, если я
не такой же православный,
как и ты.
— А то, что на нем
не усидел
бы и могучий богатырь Еруслан Лазаревич. Такое зелье, что боже упаси! Сесть-то на него всякий сядет, только до сих пор никто еще
не слезал с него порядком: сначала и туда и сюда, да вдруг
как взовьется на дыбы, учнет передом и задом — батюшки светы!.. хоть кому небо с овчинку покажется!
— Стану я толковать об этом! Да из меня дубиною слова
не вышибешь!.. Что это, хозяин, никак, на барском дворе песни поют? Поглядел
бы я,
как бояре-то веселятся!
Меж тем удары калмыцкой плети градом сыпались на Вихря; бешеный конь бил передом и задом; с визгом метался направо и налево, загибал голову, чтоб схватить зубами своего седока, и вытягивался почти прямо, подымаясь на дыбы; но Кирша
как будто
бы прирос к седлу и продолжал
не уставая работать нагайкою.
— Пора
бы нам покормить коней, — сказал он. — В Балахне ты
не хотел остановиться, боярин, и вот уж мы проехали верст пятнадцать, а жилья все нет
как нет.
— Ну,
как хочешь, боярин, — отвечал Алексей, понизив голос. — Казна твоя, так и воля твоя; а я ни за что
бы не дал ей больше копейки… Слушаю, Юрий Дмитрич, — продолжал он, заметив нетерпение своего господина. — Сейчас расплачусь.
— Если б только он был побойчее, так я
бы в него вклепался: я точь-в-точь такого же коня знаю… ну вот ни дать ни взять, и на лбу такая же отметина. Правда, тот
не пошел
бы шагом,
как этот… а уж так схожи меж собой,
как две капли воды.
— Я боялся, что вы
не сумеете притвориться, — отвечал запорожец. — Этот вор
как раз смекнул
бы делом, дал тягу — и мы верно
бы их рук
не миновали.
Меж тем они подъехали к рыбакам. Один из них, седой
как лунь, с жаром доказывал другим, что прохожий
не мог
бы утонуть, если б был легче на ногу.
— Ох вы, молокососы! — сказал седой старик, покачивая головою. —
Не прежние мои годы, а то
бы я показал вам,
как переходят по льдинам. У нас, бывало, это плевое дело!.. Да, правду-матку сказать, и народ-то
не тот был.
— Нет, господин проезжий, — отвечал старик, махнув рукою, —
не видать мне таких удальцов,
какие бывали в старину! Да вот хоть для вашей
бы милости в мое время тотчас выискался
бы охотник перейти на ту сторону и прислать с перевозу большую лодку; а теперь небойсь — дожидайтесь! Увидите, если
не придется вам ночевать на этом берегу. Кто пойдет за лодкою?
— Все, конечно, так! — прервал Истома, —
не что иное,
как безжизненный труп, добыча хищных вранов и плотоядных зверей!.. Правда, королевич Владислав молоденек, и
не ему
бы править таким обширным государством, каково царство Русское; но зато наставник-то у него хорош: премудрый король Сигизмунд, верно,
не оставит его своими советами. Конечно, лучше
бы было, если б мы все вразумились, что честнее повиноваться опытному мужу,
как бы он ни назывался: царем ли русским или польским королем, чем незрелому юноше…
—
Не все так думают о святейшем Гермогене, боярин; я первый чту его высокую душу и христианские добродетели. Если б мы все так любили наше отечество,
как сей благочестивый муж, то
не пришлось
бы нам искать себе царя среди иноплеменных… Но что прошло, того
не воротишь.
—
Как бы то ни было, но я
не теряю надежды. Может быть, нижегородцы склонятся на мирные предложения пана Гонсевского, и когда Владислав сдержит свое царское слово и приедет в Москву…
Как ни старался Юрий уверить самого себя, что, преклонив к покорности нижегородцев, он исполнит долг свой и спасет отечество от бедствий междоусобной войны, но, несмотря на все убеждения холодного рассудка, он чувствовал, что охотно
бы отдал половину своей жизни, если б мог предстать пред граждан нижегородских
не посланником пана Гонсевского, но простым воином, готовым умереть в рядах их за свободу и независимость России.
— Да, молодец! без малого годов сотню прожил, а на всем веку
не бывал так радостен,
как сегодня. Благодарение творцу небесному, очнулись наконец право-славные!.. Эх, жаль! кабы господь продлил дни бывшего воеводы нашего, Дмитрия Юрьевича Милославского, то-то был
бы для него праздник!.. Дай бог ему царство небесное! Столбовой был русский боярин!.. Ну, да если
не здесь, так там он вместе с нами радуется!
Я знаю наперед, что пуще всех будет против мира князь Димитрий Мамстрюкович Черкасский да Григорий Образцов: первый потому, что сын князя Мамстрюка и такой же,
как он, чеченец — ему
бы все резаться; а второй оттого, что природный нижегородец и терпеть
не может поляков.
— Гетман Жолкевский
не злодей, — сказал Юрий. — Если б все советники короля Сигизмунда были столь же благородны и честны,
как он, то давно
бы прекратились бедствия отечества нашего.
— Юрий Дмитрич, — сказал Мансуров, — мы дозволяем тебе пробыть завтрашний день в Нижнем Новгороде; но я советовал
бы тебе отправиться скорее: завтра же весь город будет знать, что ты прислан от Гонсевского, и тогда,
не погневайся, смотри, чтоб с тобой
не случилось того же, что с князем Вяземским. Народ подчас бывает глуп:
как расходится, так его ничем
не уймешь.
— Ах, жалость
какая! — сказал Кирша, когда Алексей кончил свой рассказ. — Уж если ему было на роду писано
не дожить до седых волос, так пусть
бы он умер со славою на ратном поле: на людях и смерть красна, а то, подумаешь, умереть одному, под ножом разбойника!.. Я справлялся о вас в дому боярина Туренина; да он сам мне сказал, что вы давным-давно уехали в Москву.
—
Не выходить
бы ему из Ярославля, — вскричал Кручина, — если б этот дурак, Сенька Жданов,
не промахнулся! И что с ним сделалось?.. Я его,
как самого удалого из моих слуг, послал к Заруцкому; а тот отправил его с двумя казаками в Ярославль зарезать Пожарского — и этого-то, собачий сын,
не умел сделать!..
Как подумаешь, так
не из чего этих хамов и хлебом кормить!
—
Как бы то ни было, Тимофей Федорович, а делать нечего, надобно пуститься наудалую. Но так
как, по мне, все лучше попасться в руки к Пожарскому, чем к этим проклятым шишам, то мой совет — одним нам в дорогу
не ездить.
—
Какое вино!
Не приезжайте вы к ним, так они дня три или четыре куска
бы в рот
не взяли: такие стали постники.
— Да слышишь ли ты, голова! он на других-то людей вовсе
не походит. Посмотрел
бы ты,
как он сел на коня,
как подлетел соколом к войску, когда оно, войдя в Москву, остановилось у Арбатских ворот,
как показал на Кремль и соборные храмы!.. и что тогда было в его глазах и на лице!.. Так я тебе скажу: и взглянуть-то страшно! Подле его стремени ехал Козьма Минич Сухорукий… Ну, брат, и этот молодец!
Не так грозен,
как князь Пожарский, а нашего поля ягода — за себя постоит!
— Слава тебе господи! — вскричал Алексей. — Насилу ты за ум хватился, боярин! Ну, отлегло от сердца! Знаешь ли что, Юрий Дмитрич? Теперь я скажу всю правду: я
не отстал
бы от тебя, что б со мной на том свете ни было, если б ты пошел служить
не только полякам, но даже татарам; а
как бы знал да ведал, что у меня было на совести? Каждый день я клал по двадцати земных поклонов, чтоб господь простил мое прегрешение и наставил тебя на путь истинный.
—
Не на радость!.. Нет, Юрий Дмитрич, я
не хочу гневить бога: с тобой и горе мне будет радостью. Ты
не знаешь и
не узнал
бы никогда, если б
не был моим супругом, что я давным-давно люблю тебя. Во сне и наяву, никогда и нигде я
не расставалась с тобою… ты был всегда моим суженым. Когда злодейка кручина томила мое сердце, я вспоминала о тебе, и твой образ,
как ангел-утешитель, проливал отраду в мою душу. Теперь ты мой, и если ты также меня любишь…
Ведь благочестивую дочь твою врасплох
бы не застали: она всегда,
как чистая голубица, готова была принять жениха своего.
— Потише, молодец,
не горячись! Ты здесь
не старший воевода. И
как бы ты смел без приказа князя Димитрия Тимофеевича идти на бой?
Завтрашний день мне
бы надобно ехать верст за пятьдесят для исполнения одной священной обязанности; но так
как мы входим в Кремль, то мне нельзя отлучиться из Москвы, и я хочу послать сейчас гонца для уведомления, что обряд, при котором присутствие мое необходимо,
не может быть совершен завтра.
— Ну да! Посмотри, — продолжал Минин, указывая на беспорядочные толпы казаков князя Трубецкого, которые
не входили, а врывались,
как неприятели, Троицкими и Боровицкими воротами в Кремль. — Видишь ли, Юрий Дмитрич,
как беснуются эти разбойники? Ну, походит ли эта сволочь на православное и христолюбивое войско? Если б они
не боялись нас, то давно
бы бросились грабить чертоги царские. Посмотри-ка, словно волки рыщут вокруг Грановитой палаты.
— И рад
бы не думать, Дмитрич, да думается!.. Вот боярин Шалонский и гадать
не гадал, а вдруг отправился, и
как же?.. прямехонько туда, куда дай бог попасть и мне, и тебе, и всякому доброму человеку.