Неточные совпадения
— Очень рад! Значит, нам новый товарищ! — И крепко пожал
мне руку. — «Vos intimes — nosintimes!» — «Baши друзья — наши друзья!» Вася, заказывай вина! Икру зернистую и стерлядок сегодня Абакумыч получил. Садитесь. — Князь указал на стулья вокруг довольно большого «хозяйского» стола, на котором стояли на серебряном подносе с княжеским гербом пузатый чайник с розами и две низенькие трактирные чашечки,
тоже с розами и золотым ободком внутри. На двух блюдечках лежали крупный изюм и сотовый мед.
Я видел лучших актеров в этой роли, от Далматова до Петипа включительно, и все-таки считаю Изорина наилучшим, и Гувернера лучшего
я тоже никогда не видывал.
Впрочем, помню прекрасного Гувернера, которого
я видел в 1876 году в Московском артистическом кружке, — это был
тоже не профессиональный актер, а любитель.
И вот прямо от стола судей — они монахи и
тоже в черных масках — повел
меня палач к колесу.
Сыну Михаила Провыча,
тоже артисту Малого театра, Прову Михайловичу,
я как-то, вспоминая отца и деда, сказал...
Этот
тоже народник, точь-в-точь брат.
Я с ним познакомился в Туле, года три назад, когда его вернули из Сибири. Живет в имении у родственницы, под Тулой, близ Черни.
Я был у него там в гостях… Помню только имя этой старой дамы — Елизавета Мардарьевна.
Я ее
тоже угощал семечками, а затем вся труппа от Ярославля до Астрахани запойно грызла их.
— А тебя не спрашивают, не к тебе речь. Погоди, и твой капуль-то вылезет. Вот у
меня Филька — приказчик есть.
Тоже капулем чесался. Придет к паликмахтеру, да и говорит: остриги
меня, чтобы при хозяине по-русски, а без хозяина а-ля капуль выходило…
Оглядываюсь — Игнат. Он значительно смотрит на
меня и кладет четыре пальца себе на губы. Жест для понимающего известный: молчи и слушай. И тотчас же запускает щепоть в тавлинку, а рукой тихо и коротко дергает
меня за рукав. Это значит: выйди за
мною. А сам, понюхав, зажав рот, громко шепчет: «Ну, зачихаю», — и выходит в коридор.
Я тоже заряжаю нос, закрываю ладонью, чтобы
тоже не помешать будто бы чиханьем, и иду за Игнатом. Очень уж у него были неспокойные глаза.
— Не бойсь, не лягну, — шепнул
я Болдохе… и закатился финальной тирадой, на которую неистовым голосом завизжала на
меня нищенка, босая, в одной рубахе, среди сгрудившихся и
тоже босых нищих, поднявшихся с логова...
Но все-таки постом
я еще раз видел, и
тоже издали, Ермолову. Это было у нас, на вечере Артистического кружка.
А все-таки иногда жуть берет: вдруг приедут Иловайский, Подкопаев, а то еще, чего гляди, мой хозяин,
тоже сосед не дальний, пожалует и признает во
мне своего беглого табунщика…
Он
мне говорил «ты», и
я ему
тоже.
По примеру Аги мы остановились. Он перекинулся словом с пастухами. Они бросились к козам и через минуту надоили и подали ему и
мне по чашке ароматного, густого молока. Это было и лакомство и оживило
меня. Нукерам
тоже дали после нас по чашке, и мы двинулись. Ага бросил мальчуганам горсть серебра, и те молча ему кланялись, прикладывая руку то ко лбу, то к груди.
И десятки лет спустя этот случай
меня выручил.
Мне на Кавказе поднесли турий рог с кахетинским,
тоже в надежде поглумиться, но
я вспомнил Ираклиона и выпил кубок под пение «Мраволжамири» и аплодисменты.
Старик, который ухаживал за
мной, оказался доктором. Он
тоже черкес, как пастухи и мои кунаки. Он объяснялся со
мной только знаками, мазал
меня, массировал, перевязывал, и, когда
я обращался к нему с вопросами, он показывал
мне, что он не понимает и что говорить
мне вредно. Это он показывал так: высовывал язык, что-то болтал, потом отрицательно качал головой, ложился на спину, закрывал глаза, складывал руки на груди, представляя мертвого, и, показывая на язык, говорил...
— Не удивляйся, что
я так хорошо говорю по-русски, — в молодости
я долго жил в Тифлисе, там изучил вашу медицину, прибавив ее к своим горским знаниям. Мой отец
тоже лечил своих.
Мне он говорил, что ты
тоже от начальства русского прячешься.
Я прочел и пододвинул книжку Марии Николаевне. Она
тоже взяла карандаш, и
я прочел...
Когда о происшествии узнал антрепренер Григорий Иванович Григорьев, он тотчас же спустился вниз и приказал Васе перевести
меня в свою комнату, которая была вместе с библиотекой. Закулисный завсегдатай театра Эльснер, случайно узнав о моем падении, тотчас же привел полкового доктора,
тоже страстного театрала, быстро уложившего ногу в лубок.
Вольский сам
тоже подчеркивал это. В первом же акте
я порадовался и сказал про себя: «Да, это Гамлет, какого
я представлял себе тогда ночью».
Возвращался
я с дружеской пирушки домой и вижу возню у памятника. Городовой и ночной сторож бьют плохо одетого человека, но никак с ним сладить не могут, а тот не может вырваться.
Я соскочил с извозчика, подлетел, городового по шее, сторожа
тоже. Избиваемый вырвался и убежал. Сторож вскочил — и на
меня,
я его ткнул головой в сугроб. Городовой, вставая, схватился за свисток —
я сорвал его у него с шеи, сунул в свой карман, а его, взяв за грудь шинели, тряхнул...
Неточные совпадения
Городничий. Вам
тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично…
Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Анна Андреевна. Приходи, Осип, ко
мне,
тоже получишь.
(Раскуривая сигарку.)Почтмейстер,
мне кажется,
тоже очень хороший человек. По крайней мере, услужлив.
Я люблю таких людей.
Почтмейстер (продолжая читать).Хм… хм… хм… хм… «сивый мерин. Почтмейстер
тоже добрый человек…» (Оставляя читать.)Ну, тут обо
мне тоже он неприлично выразился.
Хлестаков. Покорно благодарю.
Я сам
тоже —
я не люблю людей двуличных.
Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и
я бы, признаюсь, больше бы ничего и не требовал, как только оказывай
мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.