Неточные совпадения
На полдороге мы останавливались обедать и кормить лошадей в большом селе Перхушкове,
имя которого попалось в наполеоновские бюллетени.
Мой отец спросил его
имя и написал
на другой день о бывшем Эссену.
А покамест в скучном досуге,
на который меня осудили события, не находя в себе ни сил, ни свежести
на новый труд, записываю я наши воспоминания. Много того, что нас так тесно соединяло, осело в этих листах, я их дарю тебе. Для тебя они имеют двойной смысл — смысл надгробных памятников,
на которых мы встречаем знакомые
имена. [Писано в 1853 году. (Прим. А. И. Герцена.)]
Лекции эти продолжались целую неделю. Студенты должны были приготовляться
на все темы своего курса, декан вынимал билет и
имя. Уваров созвал всю московскую знать. Архимандриты и сенаторы, генерал-губернатор и Ив. Ив. Дмитриев — все были налицо.
— А я думаю, что те, которые вам их вручили, верят вам. А потому
на что ж нам беречь их
имена. — С этими словами Стааль список бросил в огонь и, само собою разумеется, поступил превосходно.
Наш неопытный вкус еще далее шампанского не шел и был до того молод, что мы как-то изменили и шампанскому в пользу Rivesaltes mousseux. [шипучего вина ривесальт (фр.).] В Париже я
на карте у ресторана увидел это
имя, вспомнил 1833 год и потребовал бутылку. Но, увы, даже воспоминания не помогли мне выпить больше одного бокала.
В этой крипте должны были покоиться все герои, павшие в 1812 году, вечная панихида должна была служиться о убиенных
на поле битвы, по стенам должны были быть иссечены
имена всех их, от полководцев до рядовых.
Товарищ, верь; взойдет она,
Заря пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И
на обломках самовластья
Напишут наши
имена.
Чаадаев, помнишь ли былое?
Давно ль с восторгом молодым
Я мыслил
имя роковое
Предать развалинам иным? //…Но в сердце, бурями смиренном,
Теперь и лень, и тишина,
И в умиленьи вдохновенном,
На камне, дружбой освященном,
Пишу я наши
имена!
Нельзя же двум великим историческим личностям, двум поседелым деятелям всей западной истории, представителям двух миров, двух традиций, двух начал — государства и личной свободы, нельзя же им не остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без
имени, являющуюся так не вовремя с веревкой рабства
на шее и грубо толкающуюся в двери Европы и в двери истории с наглым притязанием
на Византию, с одной ногой
на Германии, с другой —
на Тихом океане.
Несчастия, праздность и нужда внесли нетерпимость, упрямство, раздражение… эмиграции разбивались
на маленькие кучки, средоточием которых делались
имена, ненависти, а не начала.
— Для меня, — сказал я ему, — мало удивительного в том, что Николай, в наказание мне, хочет стянуть деньги моей матери или меня поймать ими
на удочку; но я не мог себе представить, чтоб ваше
имя имело так мало веса в России.
Потому-то мне и больно видеть
имя ваше вместе с
именами людей неспособных, испортивших все дело, с
именами, которые нам только напоминают бедствия, обрушенные ими
на нас.
Парламентская чернь отвечала
на одну из его речей: «Речь — в „Монитер“, оратора — в сумасшедший дом!» Я не думаю, чтоб в людской памяти было много подобных парламентских анекдотов, — с тех пор как александрийский архиерей возил с собой
на вселенские соборы каких-то послушников, вооруженных во
имя богородицы дубинами, и до вашингтонских сенаторов, доказывающих друг другу палкой пользу рабства.
— Неужели вы думаете, — прибавил я, — что есть немцы, которые хотят отдать Венецию и квадрилатер? Может, еще Венецию, — вопрос этот слишком
на виду, неправда этого дела очевидна, аристократическое
имя действует
на них; а вы поговорите о Триесте, который им нужен для торговли, и о Галиции или Познани, которые им нужны для того, чтоб их цивилизовать.
При каждом
имени врывались в дверь и потом покойно плыли старые и молодые кринолины, аэростаты, седые головы и головы без волос, крошечные и толстенькие старички-крепыши и какие-то худые жирафы без задних ног, которые до того вытянулись и постарались вытянуться еще, что как-то подпирали верхнюю часть головы
на огромные желтые зубы…
Неточные совпадения
Какой-то начетчик запел
на реках вавилонских [«
На реках вавилонских» — по библейскому преданию, песнь древних евреев.] и, заплакав, не мог кончить; кто-то произнес
имя стрельчихи Домашки, но отклика ниоткуда не последовало.
Тем не менее он все-таки сделал слабую попытку дать отпор. Завязалась борьба; но предводитель вошел уже в ярость и не помнил себя. Глаза его сверкали, брюхо сладострастно ныло. Он задыхался, стонал, называл градоначальника душкой, милкой и другими несвойственными этому сану
именами; лизал его, нюхал и т. д. Наконец с неслыханным остервенением бросился предводитель
на свою жертву, отрезал ножом ломоть головы и немедленно проглотил.
5) Ламврокакис, беглый грек, без
имени и отчества и даже без чина, пойманный графом Кирилою Разумовским в Нежине,
на базаре. Торговал греческим мылом, губкою и орехами; сверх того, был сторонником классического образования. В 1756 году был найден в постели, заеденный клопами.
Жили стрельцы в особенной пригородной слободе, названной по их
имени Стрелецкою, а
на противоположном конце города расположилась слобода Пушкарская, в которой обитали опальные петровские пушкари и их потомки.
Когда же Помпадурша была,"за слабое держание некоторой тайности", сослана в монастырь и пострижена под
именем инокини Нимфодоры, то он первый бросил в нее камнем и написал"Повесть о некоторой многолюбивой жене", в которой делал очень ясные намеки
на прежнюю свою благодетельницу.