1. Русская классика
  2. Толстой Л. Н.
  3. Заражённое семейство
  4. Сцена 1 — Действие 3

Заражённое семейство

1864

Действие третье

Сцена первая

Действующие лица

Иван Михайлович.

Марья Васильевна.

Люба.


Петруша.

Няня.

Катерина Матвеевна.

Твердынский.

Николаев, родственник Прибышевых, предводитель дворянства.

Шафер.

1-я, 2-я и 3-я барышни.

Горничная.

Лакей.

Квартира Прибышева в губернском городе. Накрывают парадный ужин.
Явление первое
Иван Михайлович, Марья Васильевна, няня и толстый помещик — предводитель, с усами, родственник Николаев.

Иван Михайлович. Что, одевается невеста? То-то. Пора, пора. Седьмой час.

Николаев. Нет, брат Иван, коли бы я тебя не любил с детства, я бы ни за что не согласился быть на этой свадьбе. Только для тебя. Не люблю я этого барина. И что за манера? Два раза ждали, издали — носу не показал. Что это? Жених — и не приехал с родными невесты познакомиться! Что он, пренебрегает нами, что ль?

Иван Михайлович. Ах, какой ты! Ну, да как же ты хочешь? Ведь у него родных нет, некому научить, да и опять хлопоты… Ведь не шутка — всем обзавестись надо, все устроить, — не успел как-нибудь. Ты ведь всегда обижаешься. Ты хороший человек, но ты мнителен.

Николаев. Нет, брат, не извиняй… Добро бы раз, а то вчера обедать ждали, ждали до шести часов… Так говорил бы, что я, мол, такой важный барин, что с вами знакомиться не хочу, так бы и знали, сели бы за стол в четыре; по крайней мере не ели бы подогретое… Нет, я, брат, ждать никого не люблю.

Иван Михайлович. Ну, вот ты все так объясняешь. Ничего он доказывать не хотел… Он замечательный человек: умный, образованный… Вот ты его узнаешь — другое заговоришь. И я так-то говорил, пока его не знал. Просто, там задержало что-нибудь… Ну, да и надо принять, братец, в соображенье, что теперь другой век, не так как в наше время… Другие условия, обряды многие уж устарели.

Николаев. Вот попомни ты мое слово, что будет у вас нынче же какая-нибудь неприятность… Ну, что ты толкуешь! А нынче к блинам? То же самое: ждали до трех — не приехал же; опять кислые блины ели. Попомни мое слово. Уж я думаю, брат (отводит в сторону), ты насчет приданого что-нибудь не обидел ли его? Ты скажи мне всю правду. Дал ты что? или нет еще?

Иван Михайлович. Да что, братец, я тебе по правде скажу, он ничего у меня не просил. Сначала я ему начал было — он отказался. Другой раз — то же: мне, говорит, ничего не нужно… Ну, а потом моя старуха заломалась… Я и решил подождать. Думаю: он знает, что у меня дочь одна, я ей назначил Волоколамское именье; посмотрю, каков будет к ней; так и дам, в день ли свадьбы, или завтра. Насчет приданого — уж это все отлично, могу сказать.

Николаев. Это, брат, что — тряпки! Нынешние-то молодчики на деньги еще хуже нас падки, особенно чистоганчик любят. Это нехорошо. Посмотри ж, что он отмочит какую-нибудь штуку!

Иван Михайлович. Ну, вот пустяки! Нет, брат, а какой я вас мадерой двадцатилетней угощу, так мое почтенье!

Николаев. Да постой, ты расскажи, как будет обряд. Все по порядку? Ну, вот мы повезем невесту к венцу — потом что?

Иван Михайлович. Потом поедете вы к нему. Отец с матерью, как водится, не поедут. У него, должно быть, чай будет… так, знаешь, конфекты там, фрукты для барышень, ну, бульончик в чашечках, рыба, что-нибудь на холостую ногу… Разумеется, шампанского там выпьете… Потом ко мне ужинать и провожать (от меня уедут). Поужинаем, выпьем за здоровье молодых. (Уж какая мадера! венгерское! еще отец из кампании привез — сорок пять лет!)… Подвезут карету… уложат приданое… благословим, и поедут с богом за границу.

Николаев. Вот дурацкая выдумка, а еще английская! То англичане умно выдумывают, а это — совсем глупо. Ну, как после венца уезжать! Ну, добро, у вас все-таки богато: и карета, и девушка, и все, а каково небогатым? в повозочке-то, да без девки? Да и то: нет, дать опомниться молодой, а тут ей ты: пошел! трясись! — глупо!

Иван Михайлович. Что делать, брат! По-новому… А во многом тоже хорошо.

Входит лакей с плетушкой серебра и посудой.

Что? Это я посылал к жениху с посудой, с серебром… У холостого, знаешь, может быть, нет чего… (К лакею.) Ну, что?

Лакей. Сказали, ничего не надо.

Иван Михайлович. Кто сказал?

Лакей. Сами вышли и говорят: не надо, неси назад.

Иван Михайлович. Ну, вот видишь — у него все есть. Всем ведь надо запастись. Как тут не захлопотаться молодому человеку?

Проходит девушка.

Ну что, скоро ли невеста?

Девушка. Головку убирают. (Проходит.)

Лакей(входит с запиской). От жениха к барышне.

Иван Михайлович. Что такое? Косынка плюсовая. (Читает.) «Милейшая, прелестнейшая! Чтобы вы не простудили свое драгоценное горлышко, посылаю вам косыночку и прошу надеть ее». Что-то странно.

Николаев. Ну, что он, подарил что-нибудь? Ну, там, брильянты, шаль, знаешь, как водится?…

Иван Михайлович. Ну, кто теперь дарит! Да и что дарить? Дорог не подарок — дорога любовь. Подарил ножницы, кажется…

Николаев. Ну, вот наплюй ты мне в рожу, коли не выйдет какая-нибудь гадость. Какая же тут мода? Ведь не каждый день женятся? Тебе не весело, так девочку повесели… Ведь ей это какая радость! А то — в двугривенный ножницы прислал… Что такое? ничего смыслу нету… Пойти к дамам… Да вот и шафер.

Входит шафер.
Явление второе
Те же и шафер.

Иван Михайлович. Ну, что жених? скоро? Мы готовы. Любочка, ты скоро?

Голос Любочки: «Сейчас!»

Шафер. Он в сюртуке…

Иван Михайлович. Как? это что такое? Надо сказать, что Любочка в белом свадебном. Поезжайте скорее, скажите!..

Николаев. Я говорил: будет скандал…

Шафер уходит.
Явление третье
Входят Марья Васильевна, няня, Любочка и барышни, (Петя).

Любочка. Что? я хороша, папа?

1-я барышня. Как тебе идет fleur d'orange! Ты мне дай, пожалуйста, от гирлянды…

Любочка. Всем дам.

2-я барышня. Что ж, косынку женихову наденешь?

3-я барышня. Как же можно! цветное к свадебному!

1-я барышня. Да что ж, коли он сам в сюртуке?

2-я барышня. Не может быть!

Любочка. Я попробую. Он просил — надо надеть. (Вертится перед зеркалом.) Нет, нельзя! Ну, я в карман положу.

Шафер. Поедемте… Благословляйте…

Николаев(благословляет и целует в лоб). Ну, дай бог!.. Как хороша!

Любочка целуется со всеми; женщины плачут.
Явление четвертое
Студент и Катерина Матвеевна входят и молча стоят.

Марья Васильевна. Только чтоб он не опоздал к обеду.

Иван Михайлович. Ну, дай бог тебе!.. Полно, няня, глупо…

Няня(плачет). Не видать мне тебя больше, мою кралечку!

Любочка(своему шаферу). Вы, пожалуйста, на голову не кладите. Петруша, а ты ему надень.

Марья Васильевна. Смотри, первая ступи на ковер. Свечи взяли ли? Няня, на вот деньги, под ноги брось…

Няня. Уж все сделаю!..

Николаев. По всему вижу, что скандал будет…

Иван Михайлович. Ну, слава богу… Теперь надо приготовить все… Ведь не прощаемся еще?…

Все по одному вышли, кроме студента и Катерины Матвеевны.
Явление пятое
Катерина Матвеевна и студент.

Катерина Матвеевна. Дда. Много еще есть субъектов в сознании которых новые воззрения еще, так сказать, только намечены, а не проникли еще в плоть и кровь. Да, я жестоко ошиблась в этом господине.

Студент. А вы не верьте лжи — и не будете ввержены в обман, как говорил у нас профессор психологии. Дрянь натурка, вот в чем сила-с.

Катерина Матвеевна. Позвольте, позвольте! Но как вы объясняете себе это явление? Всякому мыслящему человеку должно быть известно, что влечение к миловидности есть только низшее проявление человеческой природы. Как может такая личность, как этот господин, не видеть всю гнусность этого увлечения, всю высоту своего падения! Как не понимать, что, раз вступив в эту среду и подчинившись всем этим суеверным и мертвящим условиям, возврата нет. А он понимает свободу женщины. Я имею данные…

Студент. По задаткам натуры — ничтожный синьор, вот и все. Я, как взглянул на эту личность, убедился, что в нем все фальшь. Как хотите — индивидуум, служащий по акцизному правлению, имеющий и лошадку, и квартиру, и две тысячи жалованья, — уж никак не новый человек. А новый синьор, вот и все. Как же! Он при мне раз сказал, что студенты — ребята!.. Вот понятие этих господ!.. Дрянь-с, почтеннейшая, дрянь вся эта компания честная. Нет-с, наскучило мне все это. Надо в Москву ехать.

Катерина Матвеевна. Да, вы глубже проникли своим непосредственным чувством в его натуру. Я вспоминаю теперь, он мне сказал, что рефлексия вредна! Ничтожный господин… И как унизить себя до пошлейшего брака со всеми атрибутами ничтожества! И с кем же! с ничтожнейшею личностью…

Студент. Ну-с, девица-то была не вредная. Она бы могла развиться еще. В ней были заложения… Да среда ее подрезала. Поеду в Москву — скучно… Послушаю лекции, буду работать.

Катерина Матвеевна. Позвольте. Ведь в Москве слушать некого. Все неразвитой народ профессора. Я бы сама поехала в Москву или Петербург позаняться физиологией… Да, я разделяю это убеждение. Кого слушать? В Петербурге нет никого.

Студент. Ну, все — товарищи хоть живые личности, не такие затхлые субъекты, как здесь.

Катерина Матвеевна. Да, вы счастливее… А нам, женщинам, как устроить свою жизнь? Я сама думала ехать в университет, но ежели бы знать положительно те новые условия, в которые встанешь? а то трудно нам, людям передовым, найти путь в жизни, на котором бы не давили нас ретроградство, застой и закоснелость. Здесь я не могу более оставаться. Я чувствую, что все те честные и либеральные заложения моей натуры, которые составляют мою силу, глохнут здесь, и я — страшно сказать! — я скоро стану не похожа, а близка всем этим принципам… Что делать! Алексей Павлович! Вы широкая, свежая и неиспорченная натура, вы яснее видите. Спасите меня! Спасите погибающую свободную — может быть, единственную вполне свободную женщину. Да, я чувствую, что гибну, гаснет этот свет свободы от суеверия, с которым я жила. Этот человек нанес мне страшный удар! Он поколебал во мне веру в прогресс. Спасите меня, Алексей Павлович, вы чистый человек, вполне человек!..

Студент(тронутый). Какая вы честная личность!..

Катерина Матвеевна. Нет, позвольте! Я гибну, и они все будут торжествовать! Они все скажут: вот она хотела быть свободной, — и она такая же, как мы все. Им радость будет… Научите меня, что делать?… Я глубоко уважаю вас одних изо всей толпы, окружающей меня!..

Студент (жмет ей руку). Я могу сказать, что не знал вас до сей минуты. Мне казалось — я буду откровенен вполне, — что вы не до корня проникнуты нашими убеждениями. Я теперь только вполне вижу всю высоту и искренность ваших воззрений.

Катерина Матвеевна(жмет руку до боли). Да, я много передумала и пережила. Для меня нет возврата, я ненавижу отсталость, я вся принадлежу новым идеям. Нет ничего, что бы могло остановить меня, и я уважаю вас, глубоко уважаю. Научите меня, куда бежать, где мне будет легче дышать. Здесь душит меня все окружающее. Я послушаю одного вашего совета. Я жду.

Студент(задумывается). Да, я знаю кружок людей, в котором бы вы могли занять то место в жизни, к которому вы призваны. Да. Но я боюсь, что все-таки вы увлекаетесь, что вы побоитесь…

Катерина Матвеевна. Позвольте, позвольте, чем вы это докажете?

Студент. Вот видите ли. Для меня самого жизнь в Москве наскучила: бедность, отсутствие труда, постоянно вознаграждаемого… По аудиториям шляться прискучило, слушать болтовню профессоров (все пустые башки)… Упитанных барчонков учить — еще глупее. У меня в виду была другая жизнь. В Петербурге, изволите ли видеть, есть кружок людей, которые затеяли некоторое хорошее дело. Они устроили коммуну. Вот к этим людям и я хотел присоединиться…

Катерина Матвеевна(хватая его за руку). Алексей Павлович, высказывайтесь! Я чувствую, что эта коммуна составлена именно из тех личностей, которых я ищу… Алексей Павлович, я дрожу от волнения… Спасите меня!

Студент. Вот изволите видеть: живут в Петербурге эти господа. Один из них мне приятель. Он из семинарии (как всем известно, что в наше время быть из семинарии почти чин, так как лучшие головы и таланты все из семинарии). Он известен даже в литературном мире своей критикой на повесть «Чижи». Вы читали, может быть? Замечательная статья: «Чижа не уничижай». Он тут проводит мысль о прогрессе идей в наших семинариях.

Катерина Матвеевна. Замечательная. Я читала. Великолепная, великолепная статья.

Явление шестое
Петруша входит и слушает незамеченный.

Студент. Ну-с, вот этот господин пишет мне, что они в Петербурге устроили коммуну. Их трое было сначала: один медик, один «так» и студент. Весьма важное предприятие. Дело в том, что они соединились для общей жизни. Квартира, стол, доходы и расходы — у них все общее. Они занимают порядочную квартирку, две женщины живут вместе с ними. Каждый работает по своему выбору, у каждого своя комната и потом общая комната. Женщины, живущие с ними, не связаны никакими обязательствами. Они свободны, работают… кто хозяйством мужчин… кто литературными трудами… Супружества не существует, а совершенно свободные отношения. Началось с малого, а теперь у них уже, мне говорили, до восемнадцати членов коммуны и все прибавляется. Вы понимаете, какое это должно иметь громадное значение. Кроме того, товарищ писал мне, что были маленькие неудовольствия, которые, однако, были устранены, но что дух этой коммуны невообразимый. Члены ее, пишет, становятся совсем другими людьми, как только поступают в нее.

Катерина Матвеевна. И женщина свободна?

Студент. Вполне. Одна опасность угрожает от правительства, потому что понятно, какое громадное значение должно иметь такое учреждение. Так вот какое дело затеялось, и вот как я бы мог жить вместо того, чтоб обучать откормленного барчонка. Были бы только маленькие средства. Так вот-с. Про это дело я никогда никому не говорил, потому что слишком задушевное дело. Но теперь сказал вам, потому что вижу, что у вас не увлеченье, а убежденье сильное…

Катерина Матвеевна(ударяя себе по голове, с азартом). Это великолепно! Коммуна — это великая идея. Это удивительно! Да, я вижу зарю истинного прогресса в России. Да, Твердынский, я — ваша!

Студент. Вот как видна честная натура! Но подумайте — оно, несомненно, дело весьма хорошее, но…

Катерина Матвеевна. Я — член коммуны. Пишите вашему другу, что два члена, вы и я, вступаем в коммуну. Я же беру те деньги, которые у меня есть, еду с вами в Петербург и пишу Ивану Михайловичу, чтоб он продал мою землю и прислал деньги в коммуну. Я буду работать над своим сочинением о значении женского умственного труда. Твердынский, я один раз уже жестоко обманулась! Вы не измените нашим основаниям!

Студент. Я бы не уважал себя, если б я мог изменить; мы едем, и чем скорее, тем лучше.

Катерина Матвеевна. Прощайте, я иду писать письмо Ивану Михайловичу. Я не хочу его видеть, я письменно выражу ему все.

Студент. Есть еще одно скверное обстоятельство, я взял тридцать рублей денег вперед.

Катерина Матвеевна. У меня нет тридцати рублей, но я напишу, что предоставляю ему вычесть их из продажи моих земель.

Студент. Без сомнения, дело, которое мы затеваем, так важно, что эти соображения могут быть отстранены. Наша цель оправдывает средства.

Петруша(появляясь). Позвольте вам сказать: я не упитанный барчонок, а человек, постигающий свое призвание так же, как и вы. Вы очень напрасно так думаете.

Студент. Я говорил вообще, не относя ничего к вам.

Петруша. И неблагородно, даже скверно! А я пришел сказать вам, что я сам не хочу оставаться в этом доме. Я вдумался в свое положение и убедился, что семья есть главная преграда для развития индивидуальности; отец посылает меня опять в гимназию, а я убедился, что стал выше всех преподавателей по своему развитию. Я сейчас читал Бокля. Он это самое говорит. Я поеду в Москву.

Студент. Вы учините скандал, больше ничего. Вас не пустят.

Петруша. Я не ребенок уже. Я говорил с отцом. Он требует, чтоб я оставался в гимназии, а я не хочу и поеду один в Москву.

Студент. Петр Иванович, вы произведете только велюю путаницу и более никакого… вас нельзя взять.

Петруша. Я слышал ваш разговор. Я хочу ехать с вами в коммуну и буду заниматься естественными науками. Мне невыносим гнет отцовской власти.

Студент. Вы несознательно говорите. Еще вы слишком молоды.

Катерина Матвеевна. Твердынский, вы забываете свое призвание. Мы не имеем права подавлять молодое чувство, просящее свободы и размаха. Петр Прибышев, я предложу вас в члены коммуны.

Петруша. Катерина, я уважаю тебя. Когда вы едете? Нынче? Так я соберу свои вещи. Я заеду только к Венеровскому: я желаю видеть всю эту гнусную церемонию, чтоб сильнее негодовать.

Студент(Катерине Матвеевне тихо). Напрасно вы присовокупили его. Он мальчишка.

Катерина Матвеевна. Твердынский, все люди равны, все люди свободны. Пойдемте, надо собираться и писать письма. Петр Иванович, изложи отцу свои убеждения.

Петруша. Я уже обдумываю содержание… Семья преграда… (Уходят.)

Занавес
а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я