Эд и Шут знает кто

Шут казался стариком, но не жаловался на здоровье. Был он в меру худой, довольно прыткий, на вид ухоженный, опрятный, чуть лысоват, седовлас, но всегда подстрижен, и с небольшой седой бородкой.

Я тоже не молод, но странно, что находясь рядом с ним, я постоянно чувствовал себя прекрасно.

Временами он заходил ко мне попить кофе, и мы разговаривали. Как-то я сказал ему:

— Знаешь, я зарёкся спрашивать, как тебя звать, да и не буду из вредности. Меньше знаешь — крепче спишь. Но вот ты, я вижу, не в ладах со сном… Ой, прости, не сдержался!.. Да пару раз всего… До нужника и обратно.

Дело в том, что однажды он попросил меня не ходить к нему по ночам. Я, конечно, обещал, так как больше ни о чём он меня не просил, и, собственно, почитай ни разу и не нарушил своего обещания. Всего лишь проходил мимо. Его комната располагалась далеко от моей. И где-то там находился туалет с исправной канализацией — мне же зачастую приходилось выбегать на улицу. И всегда у него горел свет.

— Шут знает, как меня зовут, — усмехнувшись, ответил он.

— Так и я о том же, — сказал я. — Значит ты не против быть Шу́том?

— Да хоть шуто́м.

— Ладно, дед, замётано!

Обычно Шут говорил мало. На вопросы отвечал односложно. Спрашивать — почти ни о чём и не спрашивал. Но иногда, очень редко и неожиданно, произносил длиннейшие монологи, для меня почти непонятные, говорил при этом сбивчиво и витиевато. Вероятно, он очень много думал, прежде чем решиться на подобный разговор.

Как-то вечером позвал меня к себе и сходу начал говорить.

В его комнате тоже не было окон. Дверь не запиралась. Кровать всегда была заправлена. А перед небольшим круглым столом стояло кресло и пара стульев. В одном из углов располагалась кофемашина.

— Знаешь, Эд, — начал он, упав в кресло и кивнув мне на стул, — я тут подумал… В общем, о жизни. Жизнь, знаешь ли, — это непрестанный выбор. Вчера одно, сегодня другое, а завтра… Ведь скучно тебе, наверное… Изо дня в день одно и то же… Должно быть, не очень интересная у тебя жизнь.

Я слушал молча, не перебивая. Такими вечерами мне было в кайф просто посидеть на крепком, мягком стуле, вытянув ноги и втихаря подрёмывая под его старческие мудрёные разглагольствования. Не скрою, поначалу я завидовал ему, что у него такие стулья. И даже позлился было, что он никак не соглашался на кажущийся мне справедливым обмен. Ведь я предлагал ему целых две табуретки за один стул. Но хозяин — барин. Ничего не попишешь!

— Так я что подумал, — продолжал он. — Может хватит тебе мечтать о стуле, а задаться какой-нибудь определённой целью? Ну, там… Захотеть чего-то большего.

«Ага, — тянулось в моей сонной голове. — Кресло, пожалуй. И — кофе с сахаром».

— Променять жизнь на кресло с сахаром не так уж и сложно, на самом-то деле, — ворковал дед. — Да только обратно уже не получится. Жизнь течёт и утекает. И только вперёд. А назад — никак. Вот ведь какая штука! Надо остановиться на чём-то одном. Чтобы жизнь наполнялась, а не растекалась попусту. Та унылая конура, в которой ты живёшь, не заменит тебе дом, если её не озарит настоящая живая мечта.

«Ну хотя бы кровать отдай — всё равно ведь на ней не спишь. — Думал я. — А кресло… Хрен с ним! Оно твоё по праву. Да тебя разве с него сгонишь? Ишь! Сам сутками не вылезает, а ещё учить меня вздумал, старый хрыч!»

Я давно уже прочухал, что он телепат, но не стеснялся при нём думать, о чём хотел.

Затем он вовсю ударился во что-то книжное. Что-то всё цитировал на каком-то мало понятном языке, сопровождая каждую цитату словами, типа: «А ведь сказано» или «сказано же». Кем сказано? Что сказано — хоть бы перевёл для приличия! В общем, я не заметил, как заснул.

Проснулся уже в своей комнате, лёжа на кровати Шу́та. «Вот ведь пройдоха!» — теперь мне по-настоящему было стыдно.

И с тех пор кофе по утрам мне подавали с сахаром. Правда на поведение Шу́та и на наши с ним отношения это никак не повлияло.