Клетка

Мне девять. В кухне источает ароматы индейка. Нэнни всегда маринует ее в особых специях и не выдает секрета никому, даже маме, даже в качестве рождественского подарка. Можно часами исходить слюной в ожидании угощения. Но оно того стоит.

Мы с Ло стащили печенье и довольные, как тюлени, дурачимся у себя в комнате.

Папа что-то пишет в кабинете.

Мама укладывает спать Патрика — братишке что-то опять нездоровится, и он капризничает.

А в гостиной раскинула пушистые лапы огромная ель. Мы наряжали ее полдня и вволю нахохотались. Родителям даже пришлось несколько раз повторить, что смех до плача доводит. Но не понимаю, почему бы не хохотать, если все хорошо.

Звонит телефон…

Если бы можно было вернуть прошлое, я бы перерезала телефонный провод или разбила этот проклятый аппарат. Но в тот момент мне весело.

— Отлично! Приезжайте! — громко говорит папа.

И пословицы про смех и слезы снова мимо ушей, потому что Ло начала меня щекотать, чтобы отобрать последнюю печеньку.

— Нэнни, как у нас с продуктами?

Папа еще что-то спрашивает на кухне, но я улавливаю лишь обрывки фраз. И не делаю выводов.

Это все прошлое. Давнее прошлое. Как говорит мой психоаналитик, надо отпустить и забыть. Но я не могу. Я прокручиваю в голове заезженную пленку воспоминаний и хочу выцепить те моменты, когда еще можно было все исправить. Вот, например, сейчас. Не хохотать, а сбежать. Прочь. Куда угодно. Возможно, в Сибирь. Или на Аляску. Оставив нераскрытыми рождественские подарки. Я же не пятилетняя дурочка, как Патрик, я уже не верю в Санта-Клауса. Значит, в этих шуршащих обертках нет ничего волшебного. Они не спасут. Не помогут. Не заставят взрослых прислушаться к моим словам!

— Девочки! — Папа заглядывает к нам. Его глаза блестят, одна бровь приподнята — это всегда сигнал предвкушения. — Звонила бабушка. Они с Отто решили провести Рождество у нас.

Мы с Ло хлопаем в ладоши. Хотя, признаться, бабушку и Отто — четвертого бабушкиного мужа — мы почти не знаем, так как видим раз в год. Но она всегда привозит отличные подарки. Можно будет похвастаться перед девочками в школе.

Однако папа подозрительно улыбается:

— Но это еще не все!

В романах всегда пишется о предчувствии. О том, что у главного героя леденеют руки или он ощущает присутствие рока за спиной.

Я не почувствовала ничего. Мне было весело.

— Тетя Джейн и дядя Альберт тоже приезжают. Разумеется с Шоном.

Когда машина едет на скорости, сразу не затормозишь. Даже полностью выжав газ! На асфальте останутся следы расплавленных покрышек.

Мой смех повис в комнате стальными канатами. На каждом из них болталась дохлая птица: ожидания праздника, счастья, предвкушения…

Ло взяла меня за руку. Но я почувствовала это, только когда пальцам стало больно. Папа к тому времени уже вышел, приказав нам расправлять постели и готовиться ко сну.

— Если он к тебе подойдет, мы расскажем родителям! — твердо пообещала сестра.

Я кивнула…

Почему мне не пришло в голову разбить копилку, выгрести оттуда все деньги и пойти к Салли О’Майли? Поговаривали, что у него можно купить все: оружие, яд, наркотики. И моральные принципы его не волновали. Его бы не смутило, что к нему пришла маленькая девочка. А с Шоном наверняка можно было справиться с помощью оружия, яда, наркотиков.

Если бы я пригрозила ему пушкой? Или посыпала кусок пудинга мышьяком? Или просто подбросила в карман пакетик дури и нажаловалась взрослым?

У. Меня. Бы. Все. Получилось.

Но я кивнула Ло, мы расправили постели, приняли душ и легли спать.

Наутро у меня разболелись горло и живот. Поднялась температура. Тело покрылось мелкой зудящей сыпью. Мама разрывалась между мной и гостями. Сестра — между мной и Патриком, которого на нее повесили. Нэнни — между мной и кухней. Папа — между Отто и дядей Альбертом. Патрик — между елкой, гостями и печеньем. Им приходилось нелегко.

А я надеялась, что Шону будет по фиг, где я. Он будет важно расхаживать среди взрослых, пожимать им руки и даже не сунется в нашу с Ло комнату. Может, у меня что-то заразное. Корь. Ветрянка. Сыпной тиф. Чума. Хотя сейчас она неактуальна. Желудочный грипп — самое то. Кузен ведь не захочет все каникулы проваляться больным?

Но моя надежда разбилась вечером этого же дня. Когда все спустились в гостиную, я услышала шаги возле своей двери. Не Ло. Не Патрик. Не родители. Гость. Тот, которого бы я хотела видеть разве что лежащим в гробу.

— Привет. — Шон заглянул в комнату, оставаясь за порогом.

Я мысленно взмолилась, чтобы он там и оставался. Покашляла вместо приветствия.

— Мне сказали, что ты болеешь. Бедная моя маленькая девочка, — сладко запел он.

Не твоя! Не твоя! Не твоя…

— Представляю, как тебе грустно: ни угощений, ни подарков, ни игр.

Я бы могла поспорить. Все самые лакомые кусочки мне уже принесла Нэнни, бабушка подарила мне плеер, стопку книг и набор юного художника, а с Ло мы играли буквально полчаса назад.

Шон шагнул через порог. Я съежилась под одеялом и закашляла еще громче.

— Я пожалею тебя, малышка. Кому-то же надо это сделать. — Его голос лился, как сахарный сироп. — Мы поиграем в доктора.

— Шо-он! — От страха я даже не поняла, кто именно кричит из гостиной.

Кузен дернулся обратно в коридор, поспешно бросил мне, что скоро придет.

И вернулся, будь он проклят! Вернулся!

— Испугалась? Что оставлю тебя? Моя маленькая девочка.

Шон пробежался пальцами по моим ногам, все выше и выше.

Я вцепилась в край одеяла и натянула его до носа. Зря. Это движение привлекло Шона. Он дернул одеяло в свою сторону. И разумеется, оказался сильнее.

— Какая миленькая пижамка. Она к лицу моей малышке. Сейчас мы расстегнем кофточку и пощупаем животик. Быстро-быстро. Ведь доктора уже зовут.

От его ледяных рук я мгновенно покрылась мурашками. Хотела закричать, но из горла вырвался только рваный хрип.

— Славная девочка, — ухмыльнулся Шон. — Очень славная.

Где был в тот момент Бог? Отвернулся к какой-то другой девочке?

Мне стало больно от воспоминаний, впрочем, как всегда. Я подошла к окошку в цоколе, аккуратно отворила ставни, дотронулась до решетки и мгновенно отдернула руку, словно меня ударило током.

Конец ознакомительного фрагмента.