Фасты

прошли года. была война, погибли — ясно — лучшие.

потом поменьше войны, голод, СПИД, эбола,

кто был живой — остался, остальные

достались сапрофитам. Твой любимый Деррида —

настала дЭконструкция, противоречья вскрылись.

А живые продолжили что делают живые —

быть хуже, мельче, недостойней что ли.

в общем, как сказал учёный — основное свойство жизни

производить и сохранять тепло.

Итак, я еду в Хельсинки в тепле в библиотеку,

после войны архив перевезли туда.

свозили все, там — терабайты данных,

и никакой бумаги, пленки, только сервера —

тепло дают, но нет, не сохраняют.

поэтому не жизнь, а лишь

экран, разъём для диска, батарейка,

настольная периферия — весь интерфейс.

письменность довольно рано отошла машине.

«мы все тогда писали с голоса» —

из двухтомника голосового агрегатора Cortana.

нам оставались только образы и звук.

нам оставались только образы и звук.

ах, как мне нравится в пыли архива на полу

смотреть кино, кино и слайды,

ведь это почти все что нам осталось:

собачки, дети, кошечки, собачки,

люди, которые хотят понравится машине, что их снимает.

хаос, энтропия максимальная.

любой на видео как тысячи меня.

все на экране равновероятно — и я смотрюсь как в зеркало.

в грязи архива на полу

отверткой кто-то нацарапал:

не нажимай на паузу

не нажимай на стоп

не перематывай

и не копируй

возьми отвёртку со стола

и в ухо загони —

«Да, барышня, — алло!»