Вечная Мировая

Сложилось так, что жизнь не удалась.

И можно дальше не ловить удачи.

Спасибо, рыбка. Оставляю снасть

на берегу. Я не могу иначе.

Отложенное с детства на потом

в конце концов мне перестало сниться.

Я ухожу, не запирая дом.

Не всё ль равно куда. Спасибо, птица.

Шорох волн похож на выдох, на движение ладони

по спине, на скрип качели в детском сне (там звук теплей).

То, что не смогла заполнить, обязательно запомни:

ты сюда ещё вернёшься на всё те же десять дней.

Так устроена природа, что погода повторится.

Так устроена свобода, что тебе она тесна.

Вот тебе перо Жар-птицы, Шамаханская царица,

вот тебе твоё корыто и Москва, красным-красна.

Мироздание — такая-растакая барахольня:

всё потратила на воздух, гладиолус и грейпфрут.

Это ангелу расскажешь, как здесь любят добровольно,

как потом кричат от горя и от радости орут.

Словно вымокшую кошку,

согреваю на груди

ту серебряную ложку.

Лучше бы не находил,

не терзался воровато:

совершил ли я грабёж —

этой ложке нет возврата,

и своей не назовёшь.

Я живу, простоволосый,

неухожен и небрит.

Даже в печь её не бросить:

не сгорает, а горит.

Горькое ядрышко сентября.

Августа мякоть.

Я призываю весь дождь на себя.

Чтобы заплакать.

Если по кодексу недопустим

выброс желёзный,

я буду вынужден, небо, прости,

жить несерьёзно.

Рубище пастыря, гонор шута,

ярость озимых —

из паутины со дна решета

в невыносимость.

Нет особых времён, время — плоский и гибкий огонь,

обернувший собой ноздреватую ёмкость потери,