Давайте все убьем Констанцию

Путь наверх был сущим безумием. Трава высохла от жары до состояния созревшей пшеницы, и машина с ужасающим хрустом продиралась через нее, уже почти в темноте. Пару недель назад во всех газетах и по телевизору сообщали, что кто-то устроил здесь пал травы, и якобы весь склон погорел. Даже показали бушующий огонь. Сейчас о пожаре напоминал только легкий запах гари.

— Хорошо, что тебе не видно пейзаж по левому борту, — сказал Крумли через какое-то время. — Высота метров триста.

Я невольно сжал колени.

— Ну, хорошо, — сто пятьдесят, — уступил Крумли.

Я зажмурился и просканировал архивы.

— Трамвайная ветка Маунт-Лоу работала на электричестве и еще дублировалась канатной дорогой.

— Так-так? — Крумли изобразил любопытство.

Я разжал колени и продолжил свой поток сознания.

— На открытие железной дороги в июле 1983 года прибыли тысячи людей, всем раздавали бесплатную выпечку и мороженое. Для первого подъема в вагончик загрузили Пасаденский духовой оркестр, который исполнял «Привет, Колумбия!». Правда, эту композицию они играли только вначале, а когда скрылись в тучах, перешли на «Ближе, Господь, к Тебе». В этот момент плакали все — все десять тысяч человек. А потом, уже на самой вершине, они сыграли «Вверх, только вверх». Следующим заходом в вагончики загрузился Симфонический оркестр Лос-Анджелеса в полном составе: струнные — в первый, медные духовые — во второй, а литавры и деревянные духовые — в третий. В суматохе забыли кондуктора вместе с жезлом. Но и это было еще не все. Ближе к вечеру в путь отправился хор Обители мормонов из Солт-Лейк-Сити — тоже в трех вагонах. В первом — сопрано, во втором — баритоны, а в третьем — басы. Они пели «Вперед, Христовы воины!», что выглядело особенно символично, когда они скрылись в густом тумане. Как писали в прессе, на многие километры все было украшено разноцветными флажками — красными, белыми и голубыми. Вечером во все газеты попала цитата из пламенной речи некой экзальтированной дамы, которая бурно восторгалась заслугами профессора Лоу, создавшего эту прекрасную железную дорогу вместе с тавернами и отелями. «Хвала Господу за все его благодеяния — и профессору Лоу!» — возвестила она. И опять все рыдали…

— Меня сейчас стошнит, — сказал Крумли.

— Тихоокеанская трамвайная дорога проходила через Маунт-Лоу, Пасаденскую страусиную ферму, Селегский львиный питомник, Миссию св. Гавриила, Монровию, ранчо Балдвина и Виттиер…

Крумли что-то прошамкал и выразительно замолчал.

Кажется, он хотел этим что-то сказать.

— Мы что — приехали? — спросил я.

— Разуй глаза, слизняк…

Я присмотрелся.

— Кажется, приехали.

О том, что мы прибыли на место, красноречиво говорили руины железнодорожной станции и остатки сгоревшего павильона.

Мы с Крумли вылезли из машины, и перед нами открылся живописнейший вид: окрестные земли, которые простирались до самого моря.

— Такого, наверное, не видывал сам Кортес^[13], — сказал Крумли. — Просто блеск. Остается только удивляться, почему это все до сих пор не восстановили.

— Политика, однако…

— Как всегда. Ну, и где, скажи на милость, мы должны искать здесь абонента по фамилии Раттиган?

— Везде!

Примерно в двадцати метрах, среди перечных деревьев, мы заметили небольшой дом, наполовину вросший в землю. Огонь его пощадил, зато непогода отыгралась по полной: краску смыло дождем, а крышу местами сорвало ветром.

— Значит, труп находится там, — сказал Крумли, как только мы двинулись к дому.

— Почему сразу труп?

— Дальше иди один. Я останусь здесь переживать по поводу того, что взял так мало выпивки.

— О’кей, поиграем в детектив… — Я решительно подошел к дому и рывком распахнул дверь. Когда она открылась, я на всякий случай отпрыгнул назад, а уж потом заглянул внутрь.

— Крумли! — крикнул я.

— Что? — отозвался он издалека.

— Иди сюда.

— Что там — труп?

— Не то слово.