Красная пирамида

Даже не знаю, как это описать. Это был не кошмарный сон: мое видение оказалось куда реальнее и от этого еще страшнее.

Засыпая, я почувствовал, как мое тело становится легким, почти невесомым. Я воспарил над кроватью, обернулся и увидел внизу свое собственное спящее тело, укрытое одеялом.

Моей первой мыслью было: «Я умираю». Но вскоре я осознал, что вовсе не умер и не превратился в привидение. Просто мое тело стало другим — золотисто-сияющим, с крыльями вместо рук. Я превратился в птицу. (Нет, Сейди, не в цыпленка. В золотую птицу. Слушай, ты дашь мне рассказать или нет?)

И я знал, что не сплю, потому что я никогда не вижу цветных снов. И уж точно в моих снах не бывает такого богатства ощущений. Комната благоухала жасмином, тихо шуршали пузырьки газа в банке с имбирным элем на прикроватном столике. Я почувствовал, как прохладный ветерок ерошит мои перья, и понял, что окно открыто. Мне не хотелось улетать, но сильный порыв ветра подхватил меня, как сухой листок, и вынес в распахнутую створку окна.

Освещенные окна особняка скрылись вдали, вслед за ними померкли огни Нью-Йорка. Я мчался сквозь ночную мглу, сквозь шелестящий шепот странных голосов, звучавших неведомо откуда. Внутри снова появилось ощущение пустоты, как тогда, когда мы плыли на лодке Амоса. Потом мгла рассеялась, и я оказался в совершенно незнакомом месте.

Я парил в темном небе над какой-то бесплодной горой. Далеко внизу, в долине, мерцали огни большого города, но я сразу понял, что это не Нью-Йорк. Несмотря на темноту, я точно знал, что нахожусь в пустыне. Ветер был таким сухим, что кожа на моем лице натянулась, как пергамент. Знаю, что это звучит дико, но хотя тело у меня теперь было птичье, лицо так и оставалось нормальным, человеческим. (Отлично, Сейди, валяй. Можешь звать меня картероголовым цыпленком. Теперь довольна?)

Прямо подо мной на гребне горы стояли две фигуры. Меня они вроде бы не замечали, и я понял, что мое золотистое сияние пропало. Я парил во тьме невидимкой. Толком разглядеть стоящих я не мог, понял только, что выглядят они не как люди. Приглядевшись старательнее, я увидел, что один из них — невысокий коротконожка, лысый, с влажно поблескивающей кожей, похожий на лягушку или жабу, вставшую на задние лапы. Второй, наоборот, был высокий и костлявый, с когтистыми петушиными лапами вместо ног. Лицо его я видел плохо, понял только, что оно красное, какое-то влажное и… и… короче, я только рад был, что не могу рассмотреть его получше.

— Ну и где же он? — нервно проквакал жабоподобный.

— Он еще не нашел себе постоянного хозяина, — проворчал когтеногий, — и может появляться лишь ненадолго.

— Ты уверен, что это то самое место?

— Конечно уверен, дурья твоя башка. Он вот-вот явится…

Недалеко от них на гребне возникла еще одна фигура, сотканная из огня. Ожидавшие ее рухнули ничком на землю, пресмыкаясь в грязи, и я от души порадовался, что меня не видно.

— О повелитель! — сдавленно поприветствовал пришельца жабоподобный.

Даже в темноте огненного гостя было почти не разглядеть — лишь силуэт человека, окаймленный пламенем.

— Как называется это место? — спросил огненный.

Едва он заговорил, я сразу узнал его. Это был тот человек, который напал на отца в Британском музее. И весь ужас, который я испытал тогда, обрушился на меня снова, сковывая и парализуя. Я со стыдом вспомнил, как потянулся за камнем, чтобы бросить его во врага, но не смог сделать даже этого. Как же я подвел папу…

— Мой повелитель, — почтительно подал голос когтеногий, — эта гора называется Верблюжий Горб. А город у ее подножия зовется Финикс^[6]. На здешнем языке это означает «феникс», мой повелитель.

Огненный человек разразился громоподобным смехом.

— Феникс. Очень подходящее название! И пустыня так напоминает родной дом. Для полного сходства нужно всего лишь очистить ее от всякой жизни. Пустыне надлежит быть бесплодной, согласны?

— О да, повелитель, — не стал спорить жабоподобный. — А что же остальные четверо?

— Один уже погребен, — сказал огненный. — Вторая слаба и неопасна. Ее легко подчинить своей воле. Остаются только двое, но с ними мы скоро покончим.

— Э-э… а как? — спросил жабоподобный.

Огненный силуэт вспыхнул ярче.

— Не слишком ли много вопросов, головастик? — громыхнул он и направил на жабоподобного раскаленный палец. Бедная тварь тут же задымилась.

— Нет, пожалуйста! — взмолилась она. — Не-е-ет!

Я отвел взгляд, чтобы не видеть этого. Даже описывать не хочется. Может, вы когда-нибудь слышали, что случается, когда дети в своих жестоких играх посыпают солью улиток? Тогда можете догадаться, что случилось с бедной жабой. Вскоре от нее ничего не осталось, кроме горстки пепла.

Когтеногий опасливо попятился.

— Здесь мы и возведем мой храм, — объявил огненный, как будто ничего не произошло. — Эта гора станет местом, где мне будут поклоняться. А когда все будет готово, я вызову невиданную по силе бурю, которая сметет все. Все без остатка.

— Да, мой повелитель, — поспешно согласился когтеногий. — Позволено ли будет мне, господин, предложить кое-что, что увеличит ваше могущество…

Почтительно склонившись, он приблизился к огненной фигуре, словно хотел нашептать что-то ей на ухо.

Я уже ждал, что когтеногого тоже поджарят, но, видимо, то, что он сказал, огненному понравилось. Он заполыхал так, что глазам стало больно.

— Превосходно! Если ты сделаешь это, тебя ждет награда. А если не сделаешь…

— Я все понял, мой повелитель.

— Тогда ступай, — велел огненный. — Высвободи нашу силу. Пошли вперед длинношеих, они могут сломить любое сопротивление. Потом забери детей и принеси их мне. Я хочу заполучить их живыми и поскорее, до того, как они успеют понять, какая в них таится сила. Не подведи меня.

— Ни в коем случае, повелитель.

— Феникс, — раздумчиво произнес огненный. — До чего мне это нравится.

Он обвел рукой горизонт, словно уже представлял себе лежащий внизу город в объятиях пламени.

— Скоро, скоро я восстану из твоего пепла! Это будет чудесный подарок к моему дню рождения.

Я снова очнулся в собственном теле, с отчаянно бьющимся сердцем. Меня мучил жар, как будто тот огненный человек жег меня своим пламенем. Только потом до меня дошло, что мне жарко от кошки, устроившейся на моей груди.

Пышка смотрела на меня, прикрыв неподвижные глаза.

— Мурр.

— Эй, ты как сюда пробралась? — проворчал я.

Я приподнялся и сел, в первое мгновение не узнав, где нахожусь. Опять какой-то отель, какой-то новый город? Я чуть не позвал папу… и тут же все вспомнил.

Вчерашний день. Музей. Саркофаг.

Осознание того, что случилось, обрушилось на меня всей тяжестью, так что даже дыхание перехватило.

«Стоп, — велел я себе. — Сейчас не время предаваться горю». Наверно, это звучит странно, но мне показалось тогда, что этот голос в моей голове принадлежит не мне, а кому-то другому — более взрослому, более сильному. Может, я и впрямь стал меняться к лучшему. А может, у меня просто крыша поехала, не знаю.

«Вспомни, что ты видел, — сказал голос. — Он охотится за тобой. Ты должен быть наготове».

Я содрогнулся, припомнив свои видения. Очень хотелось верить, что это был всего лишь страшный сон… но я знал, что это не так. Я слишком много пережил вчера, чтобы сомневаться в том, что видел. Каким-то образом я покинул собственное тело, пока спал. И я действительно был в Финиксе — а это в штате Аризона, за тысячи миль от того места, где находился сейчас. И огненный человек был там. Я далеко не все понял, но он точно говорил о каких-то силах… и отправил своего подручного изловить детей. Нетрудно догадаться, кого именно он имел в виду.

Пышка спрыгнула с кровати и принялась обнюхивать валяющийся на полу подголовник, то и дело поглядывая на меня, как будто хотела что-то сказать.

— Можешь забрать его себе, — разрешил я. — Жутко неудобная штука.

Пышка потыкалась в подголовник лбом и уставилась на меня с укором в круглых глазах.

— Мурр.

— Ладно-ладно, как скажешь.

Я встал и принял душ. Потом собрался одеться, но обнаружил, что вся моя одежда за ночь куда-то подевалась. В шкафу оказалось полно других вещей, и все были мне впору, только очень уж необычные: все сплошь мешковатые штаны, затягивающиеся шнурками, и просторные рубахи из такого же белого льняного полотна. Обычно такие носят феллахи — египетские крестьяне. Одним словом, это был совсем не тот стиль, к которому я привык.

Сейди, конечно, вечно талдычит, что у меня вообще нет никакого стиля и что я одеваюсь как старик: сорочки с воротничками на пуговицах, брюки, кожаные туфли. Что ж, может быть, это не очень модно и не очень современно, но тут опять же дело в отце. Он все время внушал мне, что я должен всегда и везде одеваться прилично.

Я помню, как он заговорил об этом впервые. Мне было десять лет. Мы ехали в аэропорт в Афинах, жара стояла просто одуряющая, и я тогда пожаловался — почему я должен париться в длинных брюках, когда все остальные путешествуют в шортах и майках? Это ведь так удобно! К тому же никаких ответственных встреч у нас в тот день не намечалось — просто обычные переезды с места на место.

Папа тогда положил руку мне на плечо и серьезно так сказал:

— Картер, ты ведь уже взрослый и прекрасно все понимаешь. Ты родился афроамериканцем, а значит, люди всегда будут судить тебя строже. Именно поэтому мы должны при любых обстоятельствах выглядеть безупречно.

— Но это несправедливо! — возмутился я.

— Справедливость вовсе не означает, что всем достается одинаково, — сказал папа. — Справедливость означает, что каждый получает то, что ему нужно. А единственный способ получить то, что тебе нужно, — это добиться всего самому. Понимаешь?

Я сказал тогда, что ничего не понял, но с тех пор старался делать все, что он мне говорил. Это касалось и увлечения Египтом, и баскетбола, и музыки. А также обыкновения путешествовать налегке, с одним чемоданом. И одевался я всегда так, как хотел папа, потому что папа обычно не ошибался. Да я вообще не припомню, чтобы он когда-нибудь в чем-нибудь ошибался… до того самого вечера в Британском музее.

Выбора у меня не оставалось, и я вырядился в холщовую одежду из шкафа. Обнаруженные там же шлепанцы оказались очень даже удобными, вот только бегать в них плохо, подумал я.

Дверь в комнату Сейди оказалась не заперта, но самой ее в спальне не было.

Дверь в мою комнату тоже кто-то отпер, так что у меня отлегло от сердца. Пышка выскочила на галерею вместе со мной, и мы отправились на первый этаж, минуя по пути множество пустующих спален. Наверно, в этом особняке можно разместить кучу народу, но сейчас он был пуст, и от этого становилось грустно.

В Большом Зале мы обнаружили павиана Хуфу: он восседал на диване, зажав в задних лапах баскетбольный мяч, а в передних — кусок странного на вид мяса. Он был с ног до головы засыпан розовыми перьями и смотрел телевизор: по спортивному каналу как раз передавали результаты вчерашнего матча.

— Привет, — поздоровался я, хотя беседовать с обезьяной было немного непривычно. — Ну как там «Лейкерс»? Выиграли?

Хуфу уставился на меня и, оживленно заворчав, принялся стучать по мячу, как будто приглашая поиграть.

К подбородку у него тоже прилипло белое перо, отчего у меня в животе что-то неприятно заворочалось.

— Хм, да-да, — сказал я. — Обязательно поиграем, только попозже, ладно?

Я уже видел Сейди и Амоса: они сидели на террасе снаружи, возле бассейна, и завтракали. Погода наверняка была прохладная, однако в очаге горел уютный огонь, и по виду сестры и дяди мне не показалось, что они мерзнут. Поэтому я тоже направился к ним, задержавшись немного возле изваяния Тота. При свете дня ибисоголовый бог уже не казался таким жутким, и все же я готов был поклясться, что его птичьи глазки внимательно следят за мной, словно чего-то выжидая.

Что там говорил ночью тот огненный человек? Насчет того, что нас нужно схватить прежде, чем мы осознали собственное могущество. Звучало довольно смехотворно, но в тот момент я вдруг почувствовал, будто на меня в самом деле снизошла небывалая сила, — совсем как накануне вечером, когда я открыл дверь особняка простым движением руки. И сейчас мне почудилось, что я мог бы поднять все, что угодно, если бы захотел, — даже это тридцатифутовое каменное изваяние. Словно в трансе, я шагнул вперед…

Пышка нетерпеливо мяукнула и ткнулась мне в ноги. Странное чувство тут же рассеялось.

— Ты права, — кивнул я кошке. — Дурацкая была идея.

Снаружи до меня донеслись аппетитные запахи: свежие тосты, жареный бекон, горячий шоколад… Понятно, куда так торопится Пышка. И правильно делает.

— А вот и Картер, — поприветствовал меня Амос. — Счастливого Рождества, мой мальчик. Садись к столу.

— Наконец-то, — буркнула Сейди. — Сколько можно ждать. Я уже сто лет назад проснулась.

Хоть она и ворчала, но когда наши глаза встретились, я понял, что мы с ней подумали об одном и том же: Рождество. Мы не встречали Рождество вместе с тех самых пор, как умерла мама. Я задумался — помнит ли Сейди, как мы с ней мастерили украшения «око бога» из разноцветной пряжи и палочек от мороженого…

Амос налил себе кофе. Одет он был примерно так же, как и накануне, и я был вынужден признать, что уж он-то знает, что такое стиль. Отлично пошитый костюм из синей шерсти, такого же цвета фетровая шляпа, в обновленные косички вплетены бусины лазурита — синего камня, из которого любили мастерить украшения египтяне. Даже очки были подобраны по цвету, с темно-синими стеклами. На подставке возле очага покоился тенор-саксофон — и я тут же живо представил себе, как дядя выводит серенады над просторами Ист-Ривер.

Сейди же была одета в просторные холщовые штаны и рубаху вроде моих, только ей каким-то образом удалось оставить при себе армейские ботинки. Наверно, она так и спала в них, не снимая. Со своими красными прядями смотрелась она в этом наряде довольно комично, но поскольку я и сам выглядел ничуть не лучше, дразнить ее мне не хотелось.

— Э-э… Амос? — окликнул я дядю. — Ты, случайно, не держишь дома каких-нибудь птиц? А то Хуфу слопал кого-то с розовыми перьями.

— Ммм. — Дядя явно наслаждался кофе. — Прости, если тебе это показалось неприятным. Хуфу, знаешь ли, очень привередлив в еде. Ему годится лишь та пища, название которой кончается на «о». Дорито, буррито, фламинго…

Я растерянно моргнул.

— Хочешь сказать, что…

— Картер, — вмешалась Сейди с таким видом, будто ее подташнивает, и я сообразил, что она, наверное, уже успела побеседовать с дядей на эту тему. — Пожалуйста, не спрашивай.

— Ясно, — кивнул я. — Не буду.

— Прошу тебя, Картер, угощайся, — сказал Амос, махнув рукой в сторону буфетной стойки, заставленной всякой вкуснятиной. — А потом приступим ко всяким объяснениям-разъяснениям.

Блюда с фламинго я не заметил, но не сильно огорчился, потому что там было полно всего другого. Я навалил себе целую тарелку блинчиков с маслом и кленовым сиропом, добавил жареной ветчины и прихватил стакан апельсинового сока.

Таща все это к столу, я заметил краем глаза какое-то движение в бассейне. Что-то длинное и бледное скользнуло под самой поверхностью воды.

Я чуть не выронил тарелку.

— Это что…

— Крокодил, — сообщил Амос. — Наш талисман. Он альбинос, но не стоит упоминать об этом при нем. Он очень чувствительный.

— Его зовут Филип Македонский, — известила меня Сейди.

Меня, признаюсь, сильно удивило, что Сейди восприняла присутствие крокодила так спокойно. Но раз уж ее это не шокирует, решил я, то и я сделаю вид, что в соседстве с живым крокодилом нет ничего необычного.

— Длинноватое у него имя, — заметил я.

— Он и сам довольно длинный, — сказала Сейди. — И кстати, очень любит ветчину.

В подтверждение своих слов она швырнула ломтик ветчины через плечо. Филип свечкой выскочил из воды, ловко схватив добычу в полете. Я наконец разглядел его. И впрямь альбинос: шкура чисто-белого цвета, глаза розовые. А пасть он раскрывал так широко, что в нее легко поместился бы целый поросенок.

— Для моих друзей он совершенно безобиден, — успокоил меня Амос. — Знаете, в прежние времена при каждом храме непременно было озеро с крокодилами. Эти существа наделены большой магической силой.

— Понятно, — сказал я. — Значит, павиан, крокодил… Может, у тебя есть и еще какие-нибудь экзотические питомцы, о которых мне стоило бы знать?

Амос на минутку задумался.

— Если ты про видимых, то это все, других нет.

Я сел к столу, стараясь разместиться подальше от бассейна. Пышка с урчанием крутилась у моих ног. Я от всей души понадеялся, что ей хватит здравомыслия держаться в стороне от магического крокодила по имени Филип.

— Ну так что, Амос? — проговорил я, уплетая блины. — Ты обещал объяснения-разъяснения.

— Обещал, — согласился он. — С чего бы только начать?

— С нашего папы, — тут же сказала Сейди. — Что с ним произошло?

Амос сделал глубокий вдох.

— Джулиус попытался призвать бога. И, к сожалению, ему это удалось.

Довольно трудно было воспринять разговор про богов всерьез, глядя, как Амос деловито намазывает маслом рогалик.

— Какого-нибудь определенного бога? — поинтересовался я тоном светской беседы. — Или ему сгодился бы любой?

Сейди насупилась и пнула меня под столом. Судя по всему, она действительно верила в то, о чем говорил Амос.

Амос с аппетитом откусил от рогалика, пожевал.

— Египетский пантеон насчитывает множество богов, Картер. Но твоему отцу был нужен один. Вполне определенный.

И он многозначительно посмотрел на меня.

— Осирис, — вспомнил я. — Когда папа стоял перед Розеттским камнем, он сказал: «Осирис, приди». Но ведь Осирис — это всего лишь легенда. Выдумка.

— Хотел бы я, чтобы это было так, — негромко сказал Амос, задумчиво окидывая взглядом пролив и небоскребы Манхэттена на той стороне, освещенные утренним солнцем. — Но знаешь, Картер, древние египтяне были не дураки. Они построили пирамиды, создали первое могущественное государство, и их цивилизация просуществовала не одно тысячелетие.

— Ага, — сказал я. — Но сегодня-то от нее ничего не осталось.

— Столь великое наследие не исчезает бесследно, Картер, — покачал головой Амос. — По сравнению с египтянами греки и римляне с их империями — просто дети. А современные державы вроде Великобритании и Америки — и вовсе мгновение в масштабах истории. Вся современная цивилизация, по крайней мере западная, выросла из египетского корня. Вспомни изображение пирамиды на долларовых купюрах или Монумент Вашингтона, построенный в виде огромного египетского обелиска. Наследие Древнего Египта можно увидеть повсюду. И их боги тоже, к сожалению, никуда не исчезли.

— Да ладно тебе. В смысле… я, конечно, верю, что существуют вещи, которые иначе как магией не объяснишь. Но все-таки вера в древних богов — это уже чересчур. Ты ведь пошутил, верно?

Уже произнося эти слова, я подумал о том огненном человеке из музея и вспомнил, как сквозь его человеческое лицо проступал оскал зверя. Да еще эта статуя Тота, которая так и следила за мной глазами…

— Картер, — снова заговорил Амос, — египтяне были не настолько глупы, чтобы верить в придуманных богов. Существа, которые описываются в древних мифах, вполне реальны. В древние времена египетские жрецы умели призывать богов, черпая от их силы и творя великие чудеса. Именно от них пришло в мир явление, которое мы сегодня назвали бы волшебством. Египтянам принадлежит множество удивительных изобретений, и магия в их числе. При каждом храме существовало собрание магов, которое носило название Дом Жизни. И слава этих магов гремела по всему древнему миру.

— Значит, ты тоже египетский маг?

Амос кивнул.

— И я, и ваш отец тоже. Прошлой ночью вы могли убедиться в этом собственными глазами.

Я заколебался. Трудно отрицать, что прошлой ночью в музее отец и впрямь творил странные вещи, действительно похожие на магию.

— Но он же археолог, — упрямо возразил я.

— Это скорее его легенда, прикрытие. Ты же помнишь, что в основном он специализировался на расшифровке древних заклинаний, которые очень трудно понять, если сам не владеешь магией. Наш род, род Кейнов, принадлежит к числу основателей Дома Жизни. И семья твоей матери — почти такие же древние маги.

— Фаусты? — поразился я.

Я тут же попытался представить себе бабушку и дедушку за проведением магических обрядов, но воображение мне отказывало. Если, конечно, эти обряды не заключались в просмотре матчей регби по телевизору или приготовлении несъедобного печенья.

— Они не практиковали магию уже много поколений, — признал Амос. — Пока на свет не появилась твоя мама. И все равно, это очень старинный магический род.

Сейди с недоверием потрясла головой.

— Так что, мама тоже была волшебницей, что ли? Это шутка такая?

— Никаких шуток, — твердо сказал Амос. — А вы оба… в вас сочетается кровь двух древних семейств, у каждого из которых своя долгая и непростая история взаимоотношений с богами. Вы самые могущественные из потомков рода Кейнов, родившиеся за последние столетия.

Я подавленно молчал, пытаясь усвоить сказанное. Пока что никакой великой силы я в себе не чувствовал. Скорее наоборот — чувствовал слабость, страх и неуверенность.

— Хотите сказать, что наши родители тайно поклонялись богам с головами животных? — мрачно спросил я.

— Нет, не поклонялись, — поправил меня Амос. — Египтяне давным-давно поняли, что их богам поклоняться не следует. Это могущественные существа сродни первобытным стихиям, но, несмотря на свою сверхъестественную природу, они не имеют в себе ничего истинно божественного. Они во многом подобны смертным, только наделены гораздо большими возможностями. Мы можем почитать их, бояться их, пользоваться их силой и даже сражаться с ними, чтобы они не выходили из-под контроля…

— Сражаться с богами? — ошарашенно перебила его Сейди.

— Мы все время этим занимаемся, — пожал плечами Амос. — Но мы не поклоняемся им. Так научил нас Тот.

Нет, у дядюшки определенно не все дома. Я посмотрел на Сейди в поисках поддержки, но она во все глаза следила за Амосом, жадно ловя каждое его слово.

— Но тогда… — заговорил я, — зачем тогда папа разбил Розеттский камень?

— О, я не думаю, что он собирался делать это, — заверил меня Амос. — Сама эта идея привела бы его в ужас. Впрочем, думаю, члены нашего братства в Лондоне уже исправили нанесенный камню ущерб. Полагаю, что когда смотритель музейной коллекции в очередной раз наведается в хранилище, то обнаружит, что Розеттский камень чудом уцелел при взрыве.

— Но его же разнесло на мелкие кусочки! — заспорил я. — Как же его можно восстановить?

Вместо ответа Амос взял со стола блюдце и уронил его на каменный пол. Блюдце тут же разлетелось вдребезги.

— То, что я продемонстрировал, есть разрушение, — пояснил Амос. — То же самое я мог бы проделать с помощью магии — заклинанием ха-ди, — но так проще. А теперь… — Амос поднял руку. — Воссоединение. Хи-нем.

Над его ладонью прямо в воздухе вспыхнули синим фигуры иероглифа.

Осколки блюдца тут же поднялись в воздух, влетели Амосу в руку и собрались воедино, как кусочки головоломки. Даже мельчайшие отколовшиеся пылинки нашли свое место. Амос вернул безупречное блюдце на стол.

— Отличные фокус.

Я старался говорить небрежно, но на самом деле в эту минуту я вспоминал все те странности, которые приключались с папой и со мной за прошедшие годы. Вроде тех вооруженных арабов, которые напали на отель в Каире и бесславно повисли вверх ногами на люстре. Неужели папа добился этого с помощью каких-то магических заклинаний?

Амос как ни в чем не бывало налил в «воскрешенное» блюдечко молока и поставил его на пол. Пышка тут же устроилась рядом с ним и принялась лакать.

— Твой отец ни за что и никогда не стал бы нарочно уничтожать бесценную реликвию. Он просто не осознавал, какую мощь таит в себе Розеттский камень. Понимаешь ли, когда величие Египта стало угасать, древняя магия стала накапливаться и концентрироваться в различных артефактах. Большинство из них по-прежнему находится в Египте, однако кое-что можно отыскать практически в каждом крупном музее за его пределами. А любой мало-мальски сведущий маг умеет использовать эти артефакты в качестве фокусной точки для усиления своих заклинаний.

— Ничего не понимаю, — признался я.

— Уж прости, Картер, — развел руками Амос. — Чтобы научиться хоть немного разбираться в магии, нужны годы упорного труда, а я пытаюсь объяснить тебе базовые принципы за одно-единственное утро. Самое же главное, что тебе следует знать, заключается вот в чем: последние шесть лет твой отец неустанно искал способ вызвать Осириса, и наконец вчера ночью он решил, что нашел именно тот артефакт, который нужен для проведения обряда.

— Подождите… А зачем ему понадобился Осирис?

Я перехватил взгляд Сейди, и он меня насторожил.

— Картер, Осирис ведь является повелителем загробного мира. Помнишь, папа говорил, что хочет все исправить? Так вот, он говорил о маме.

В воздухе вдруг повеяло холодом, пламя в очаге затрепетало от налетевшего с реки ветра.

— Он что, хотел вернуть маму из мира мертвых? Что за безумие!

— Да нет, Картер, — негромко сказал Амос. — Замысел твоего отца можно назвать рискованным, сомнительным, даже попросту глупым… но не безумным. Не забывай, твой отец — могущественный маг. И если уж он всерьез за это взялся, он вполне мог достичь своей цели, используя силу Осириса.

Я уставился на Сейди.

— Ты что, правда веришь в эту ахинею?

— Ты ведь видел, как отец творил магию в музее. И видел того огненного типа. Наш отец вызвал кого-то из камня.

— Ага, — протянул я, вспоминая свой сегодняшний сон. — Только это оказался не Осирис, верно?

— Верно, — согласился Амос. — Ваш отец получил больше, чем просил. На самом деле ему удалось освободить дух Осириса. По сути дела, я полагаю, что он успешно слился с божеством…

— Слился? Как это?

Амос беспомощно вскинул руки.

— Это опять-таки сложно объяснить в двух словах. Пока позвольте просто сказать, что он принял силу Осириса в себя. Однако воспользоваться ею так и не сумел. Насколько я понял со слов Сейди, Джулиус высвободил из Розеттского камня не одного бога, а сразу пятерых. Пять божеств, которые оказались заперты в этой ловушке все вместе.

Не выдержав, я в гневе повернулся к Сейди:

— Ты что, все ему рассказала?

— Картер, но он же хочет нам помочь!

Я пока не был готов полностью довериться Амосу, хоть он и приходился нам родным дядей. Однако, похоже, выбора у меня не было.

— Ладно, пусть, — смирился я. — Тот огненный человек сказал что-то вроде «Ты выпустил всех пятерых». Что он имел в виду?

Амос с отстраненным видом хлебнул кофе, неожиданно напомнив мне отца, каким я часто видел его в последнее время.

— Не хочется мне вас пугать.

— Да поздно уже.

— Ну хорошо, тогда слушайте. Боги Древнего Египта очень опасны. Последние пару тысяч лет мы, маги, практически только тем и занимались, что сдерживали их, не давая проникнуть в наш мир, и изгоняли обратно. Вообще-то самый главный закон нашего магического братства, изданный Верховным Чтецом Искандаром еще во времена римлян, запрещает высвобождать богов или использовать их силу. Ваш отец уже однажды нарушил этот запрет.

Сейди резко побледнела.

— Это имеет какое-то отношение к маминой смерти? И к Игле Клеопатры в Лондоне?

— Имеет, и еще какое. Понимаешь, Сейди, ваши родители… Они были убеждены, что действуют во благо. Они пошли на огромный риск, и в итоге вашей маме это стоило жизни. Ваш отец принял всю вину на себя. Его исключили из братства, можно сказать, отправили в изгнание. Дом не спускал с него глаз, следил за каждым его шагом, поэтому ему приходилось все время переезжать с места на место. Они опасались, что он снова примется за свои… изыскания. А он их и не оставлял.

Мне сразу вспомнилось, как часто отец тревожно оглядывался через плечо, копируя какие-нибудь древние письмена, или ни с того ни с сего вытаскивал меня из постели в три часа ночи, твердя, что нам срочно нужно переехать в другую гостиницу. Вспомнилось, как он запрещал мне заглядывать в его сумку или срисовывать какие-нибудь изображения со стен старых храмов — так строго, будто от этого зависела наша жизнь.

— Так ты поэтому никогда не появлялся рядом? Потому что папу изгнали и ты больше не хотел с ним знаться? — напустилась на Амоса Сейди.

— Дом запретил мне общаться с ним. Я очень любил Джулиуса, Сейди. И мне было очень больно, что я вынужден держаться в стороне и от брата, и от вас, моих племянников. Но я просто не имел возможности с вами видеться, вплоть до вчерашнего вечера, когда я попросту не мог оставаться безучастным и не попытаться помочь. Джулиус уже несколько лет с навязчивым упорством разыскивал Осириса. Горе и чувство вины за то, что случилось с вашей мамой, совсем извели его. Когда же мне стало ясно, что Джулиус собирается снова нарушить закон Искандара, чтобы попытаться исправить прежние ошибки, я понял, что должен его остановить, ведь повторное преступление против главного закона магии карается смертью. Увы, моя попытка вразумить его провалилась. Хотя уж я-то должен был знать, до чего он упрям.

Я сидел, уставившись в тарелку с давно остывшей едой. Пышка вспрыгнула на стол и с урчанием потерлась о мою руку, косясь на недоеденный завтрак. Не встретив возражений с моей стороны, она нахально подсела поближе и принялась за бекон.

— Вчера ночью, — снова заговорил я, — в музее появились девушка с ножом и мужчина с раздвоенной бородой. Они тоже маги? Из Дома Жизни?

— Да, — кивнул Амос. — Как раз им поручено следить, чтобы ваш отец не натворил ничего запретного. Вам повезло, что они вас не тронули.

— Вообще-то девушка хотела нас прикончить, — вспомнил я. — А тот дядька с бородой сказал, что еще не время.

— На убийство они идут только в случае крайней необходимости, — сказал Амос. — Пока они будут ждать, выясняя, представляете ли вы угрозу.

— А какая в нас может быть угроза? — удивилась Сейди. — Мы же просто дети! И про вызывание богов мы ничего не знали.

Амос со вздохом отодвинул тарелку.

— Как вы думаете, почему вас растили по отдельности?

— Потому что Фаусты привлекли папу к суду, — сказал я как само собой разумеющееся. — И он проиграл.

— На самом деле тому есть и другая причина. Это Дом настоял, чтобы вас держали врозь. А ваш отец мечтал оставить себе вас обоих, хоть и понимал, насколько это опасно.

— Правда? Он так хотел?

У Сейди был такой ошалелый вид, словно кто-то как следует треснул ее по макушке.

— Ну конечно, очень хотел. Но тут вмешался Дом и устроил так, чтобы ты оказалась на попечении бабушки с дедушкой. Дело в том, что если бы ты и Картер росли вместе, ваша общая сила могла бы стать колоссальной. Возможно, за последние дни вы и сами почувствовали в себе какие-то перемены.

Я тут же подумал о странных приливах силы, которые почувствовал в этом доме, а еще о невесть откуда взявшемся умении Сейди читать древнеегипетские иероглифы. И тут мне вспомнилось еще одно событие — куда более давнее.

— Помнишь твой день рождения, когда тебе исполнилось шесть? — спросил я Сейди.

— Торт, — тут же откликнулась она, и общее воспоминание вспыхнуло между нами электрическим разрядом.

На семейном празднике в честь шестого дня рождения Сейди — последнего, которое мы справляли все вместе, — мы с сестрой здорово поссорились. Я уже даже не помню из-за чего. Из-за какой-то ерунды, точно. Кажется, я попытался задуть свечки вместо нее. Мы разорались, она вцепилась в мою рубашку, я толкнул ее… Помнится, папа кинулся нас разнимать, но не успел: именинный торт Сейди взорвался. Все вокруг было заляпано кремом: стены, наши родители, приглашенная в гости к Сейди малышня… Мама с папой растащили нас в стороны, и меня прогнали к себе в комнату. Потом родители говорили, что мы случайно столкнули торт во время потасовки, но я-то знал, что дело не в этом. Торт правда взорвался сам по себе, словно в ответ на нашу злость. В памяти всплыла куча красочных подробностей: Сейди голосит с куском бисквита на лбу, к потолку прилипла свечка, и ее фитиль каким-то чудом продолжает гореть, и кто-то из взрослых, приглашенных родителями, стряхивает с очков белые хлопья глазури.

Я резко повернулся к Амосу.

— Ты тоже там был. На дне рождения Сейди.

— Ванильный крем, — тут же отозвался он. — Вкусная штука. Однако уже тогда нам стало ясно, что растить вас обоих под одной крышей будет непросто.

— И что же… — Я запнулся. — Что же нам делать теперь?

Я бы в жизни в этом не признался, но мысль о повторном расставании с Сейди показалась мне просто невыносимой. Конечно, она не подарок, но, кроме нее, у меня никого не осталось.

— Придется всерьез заняться вашим обучением, — сказал Амос. — Хотя Дом вряд ли это одобрит.

— А почему они могут этого не одобрить? — спросил я.

— Не беспокойтесь, об этом мы тоже поговорим. Однако, если мы намерены разыскать вашего отца и исправить все, что он натворил, ваше обучение нужно начинать немедленно. В противном случае весь мир окажется под угрозой. Если бы только знать, где…

— Финикс, — внезапно вырвалось у меня.

— Что ты сказал? — уставился на меня Амос.

— Сегодня ночью я видел… в общем, это был не совсем сон…

Чувствуя себя полным идиотом, я все-таки пересказал ему все, что случилось со мной, пока я спал.

По мере моего рассказа лицо Амоса все больше мрачнело, так что я понял: новости оказались еще хуже, чем мне подумалось вначале.

— Ты уверен, что он сказал «подарок ко дню моего рождения»? — переспросил он.

— Уверен, но что это значит?

— А насчет постоянного хозяина, — продолжал допытываться Амос, — он точно пока им не обзавелся?

— Ну, по крайней мере, так сказал тот когтеногий тип…

— Это был демон, — сказал Амос. — Посланец хаоса. И если демоны во плоти расхаживают по миру смертных, значит, времени у нас осталось совсем мало. Плохо, очень плохо.

— Для тех, кто живет в Финиксе, уж точно ничего хорошего, — согласился я.

— Картер, наш враг не остановится на Финиксе. И если он достиг такого могущества так быстро… Что он там говорил насчет бури, дословно?

— Он сказал: «Я вызову невиданную по силе бурю».

Амос помрачнел еще больше.

— Последний раз, когда он говорил такое, на Земле появилась Сахара. Буря такой силы может начисто уничтожить весь североамериканский континент, а порожденная ею энергия хаоса сделает нашего врага почти неуязвимым.

— Да о ком вообще вы говорите? Кто он, это тип?

Амос только отмахнулся.

— Сейчас меня гораздо больше интересует другое: почему ты вдруг решил спать без подголовника?

— Да просто он очень неудобный, — ответил я, пожимая плечами, и обратился за поддержкой к Сейди:

— Ты ведь тоже не стала им пользоваться?

Сейди округлила глаза.

— Само собой, я им воспользовалась. Очевидно же, что он лежал на кровати не просто так.

Так иногда и придушил бы свою сестрицу. (Эй, хватит пинаться! Больно же!)

— Картер, — сказал Амос, явно стараясь держать себя в руках. — Ты должен понимать, что когда человек спит, он особенно уязвим. Сон — это врата в Дуат.

— Опять начинается, — буркнула Сейди. — Нельзя выражаться яснее?

— Да… прошу прощения, — спохватился Амос. — Дуат — это мир духов и магии. Он находится под нашим миром и представляет собой огромный океан, только состоящий из разных слоев и областей. Прошлой ночью мы только чуть-чуть погрузились в него, чтобы попасть в Нью-Йорк, потому что путешествовать через Дуат гораздо быстрее. Когда ты заснул, Картер, твое сознание было подхвачено мельчайшим из течений этого океана и перенесено в Финикс. Тебе очень повезло, что ты не пострадал. Но чем глубже ты погружаешься в Дуат, тем более страшные видения предстают твоим глазам и тем труднее вернуться обратно. В этом мире есть целые царства, населенные демонами, и немыслимые дворцы, в которых обитают боги в своем истинном обличье, от одного взгляда на которое человека может испепелить на месте. Там есть темницы, в которых заперто такое страшное зло, что о нем даже говорить нельзя, и есть глубочайшие пропасти и расселины, в которые не отваживаются погружаться даже боги. Сейчас, когда твоя сила пробуждается, ты просто не имеешь права засыпать без надежной защиты. В противном случае на тебя могут напасть какие-нибудь враждебные сущности из Дуата… или ты сам рискуешь невольно попасть в него. Поэтому впредь обязательно пользуйся подголовником. На него наложены особые чары, которые не дадут твоему сознанию отделяться от тела.

— То есть ты хочешь сказать, что я и в самом деле…

Во рту у меня появился мерзкий металлический привкус — наверно, от ужаса.

— Значит, он мог убить меня там?

Взгляд Амоса посуровел.

— Тот факт, что твоя душа способна совершать столь дальние путешествия, означает, что ты делаешь большие успехи, и гораздо быстрее, чем я ожидал. Пожалуй, даже быстрее, чем это вообще считалось возможным. И если Красный Властелин заметил тебя…

— Красный Властелин? — перебила Сейди. — Это он и есть, тот огненный?

Амос решительно поднялся на ноги.

— Мне нужно срочно кое-что выяснить. Мы не можем просто сидеть сложа руки и ждать, пока он найдет тебя. А если он вызовет бурю в день своего рождения, когда его могущество достигнет вершины…

— Ты что, собрался в Финикс? — не веря своим ушам, ахнул я. — Амос, тот огненный человек расправился с папой в два счета, как будто вся его магия была просто шуткой. А теперь у него еще демоны в подручных, и сам он стал гораздо сильнее. Амос, он тебя убьет!

Амос в ответ сухо улыбнулся. Надо полагать, он и сам прекрасно сознавал все угрожающие ему опасности и в напоминаниях не нуждался. Глядя на его решительное лицо, я снова с болью вспомнил папу.

— Зря ты так быстро списал своего дядюшку со счетов, мой мальчик. Не так уж я безнадежен. Моя магия кое-чего стоит, а кроме того, я просто обязан выяснить, есть ли у нас шансы спасти твоего отца и остановить Красного Властелина. Обещаю, что буду осторожен и вернусь как можно скорее. А вы ждите меня здесь. Пышка будет вас охранять.

Я растерянно замигал.

— Ты оставляешь нас одних под охраной кошки? Но ты не можешь сейчас уйти! А как же наше обучение?

— Как только вернусь, мы продолжим, — пообещал Амос. — И не бойтесь, этот дом надежно защищен. Только никуда не выходите и никому не открывайте дверь. А самое главное — ни при каких обстоятельствах не входите в библиотеку. Это категорически запрещено, слышите? Я вернусь к закату.

Прежде чем мы успели возразить, Амос преспокойно подошел к краю террасы и спрыгнул.

— Нет! — завопила Сейди.

Мы бросились к перилам, огораживающим край террасы, и со страхом глянули вниз. В ста футах внизу поплескивали волны Ист-Ривер… и все. Никаких следов Амоса. Он попросту испарился.

В бассейне громко плюхнул Филип Македонский. Пышка вспрыгнула на перила и принялась настойчиво тыкаться в наши руки, требуя, чтобы ее почесали.

Мы остались одни в странном доме в компании с павианом, крокодилом и чудаковатой кошкой. И с сознанием того, что всему миру угрожает страшная опасность.

Я поглядел на Сейди.

— Ну и что нам делать?

— А разве не ясно? — заявила моя сестренка, решительно скрещивая руки на груди. — Пойдем исследовать библиотеку!