Красная пирамида

Это снова Картер. Извините, нам тут пришлось на время прервать запись, потому что за нами гнались… ну ладно, лучше все по порядку.

Сейди как раз рассказывала, как мы покинули Лондон, верно?

В общем, мы спустились следом за Амосом к той странной лодке, пришвартованной у набережной. Я не выпускал из рук отцовскую сумку. Мне все еще не верилось, что папы больше нет. Я никак не мог отделаться от чувства вины за то, что покидаю Лондон без него, но в одном Амос точно был прав: прямо сейчас мы ничем не могли помочь отцу. Особого доверия этот Амос у меня не вызывал, но я не сомневался: если я правда хочу выяснить, что случилось с папой, я должен держаться поближе к нашему таинственному дядюшке. Кажется, он был единственным, кто понимал, что происходит.

Амос спокойно шагнул на папирусную палубу, Сейди отважно прыгнула следом, а я все никак не мог решиться. Я уже видел похожие челноки в Египте, на Ниле, и они, честно говоря, казались мне довольно хлипкими суденышками.

По сути дела, такая лодка представляет собой пучки связанных вместе стеблей папируса, вроде большого тростникового плота. И мне тут же пришло в голову, что держать горящие факелы на этом плавучем пучке соломы — не самая лучшая идея: не потонем, так обязательно сгорим. Возле руля на корме топтался невысокий парень в длинном пальто и шляпе Амоса. Шляпа съехала ему на лоб так низко, что я никак не мог разглядеть его лицо, а руки и ноги полностью утонули в чересчур длинных рукавах и полах пальто, оказавшегося ему сильно не по росту.

— И как эта лодка движется? — спросил я Амоса. — У нее даже паруса нет.

— Доверься мне, — только и сказал Амос, протягивая мне руку.

Ночь была холодная, но как только я перешагнул через борт челнока, мне сразу стало тепло, как будто огня факелов хватало, чтобы обогреть все вокруг. Посреди палубы возвышалась каюта — точнее, шалашик из папирусных циновок. Пышка завозилась на руках у Сейди, принюхалась и заурчала.

— Забирайтесь внутрь и садитесь, — предложил Амос. — Плавание может оказаться бурным.

— Нет уж спасибо, я постою, — сказала Сейди и кивнула в сторону фигурки на корме: — А кто там у тебя за рулевого?

Амос, однако, сделал вид, что не услышал вопроса.

— Теперь держитесь крепче! — велел он, а потом кивнул рулевому, и лодка сорвалась с места.

Даже не знаю, как описать свои ощущения словами. Вам знакомо чувство пустоты в животе, когда катаешься на американских горках и резко срываешься вниз? Так вот, тут было то же самое, только ощущение падения никак не проходило. Лодка мчалась вперед с какой-то невероятной скоростью. Огни города позади нас сначала смазались в одно сплошное пятно, а потом растаяли в ночи облачком тумана. Из темноты вокруг нас то и дело доносились странные звуки: шорохи и шипение, далекие крики и шепот на незнакомых языках, слов которых я никак не мог разобрать.

Вскоре меня начала одолевать тошнота. Голоса вокруг звучали все громче, так что я уже сам едва удерживался, чтобы не закричать. Вдруг лодка замедлила ход. Таинственные голоса стихли, мрак рассеялся, и вокруг нас снова засиял огнями большой город — даже ярче, чем прежде.

Над нашими головами медленно проплывал мост — высоченный, гораздо выше любого лондонского моста. В животе у меня словно что-то перевернулось. Слева вырастали знакомые силуэты небоскребов: Крайслер-билдинг, Эмпайр-стейт-билдинг.

— С ума сойти, — нервно хихикнул я. — Мы в Нью-Йорке.

Слегка позеленевшая после путешествия Сейди (я сам, наверное, выглядел точно так же) все еще крепко сжимала в объятиях Пышку, которая безмятежно мурлыкала, прикрыв глаза.

— Быть такого не может, — сказала Сейди. — Мы же всего несколько минут как отплыли.

И все-таки глаза меня не обманывали: мы и правда были в Нью-Йорке и теперь плыли через пролив Ист-Ривер, прямо под Вильямсбургским мостом. Постепенно замедляясь, мы подошли к небольшому доку на Бруклинском берегу. Вокруг простирался невзрачный пустырь, заваленный грудами металлолома и всяким строительным мусором. Посреди этой разрухи у самого берега высился огромный фабричный склад — видимо, давно заброшенный, с заколоченными окнами и густо расписанными граффити стенами.

— Не похоже на фамильный особняк, — заметила Сейди.

Проницательная девчонка, ничего не скажешь.

— Взгляни-ка еще раз, — сказал Амос, указывая на крышу здания.

— Но как… как ты… — бессвязно забормотал я.

Не понимаю, как я раньше этого не увидел? Теперь-то сомнений не было: на самой крыше склада, как второй слой на торте, возвышался большой пятиэтажный дом.

— Как ты умудрился построить дом на крыше другого строения?

— Долгая история, — отмахнулся Амос. — Просто нам очень хотелось, чтобы наше жилище было скрыто от посторонних глаз.

— А здесь тоже восточный берег? — неожиданно спросила Сейди и тут же пояснила: — Ты что-то говорил насчет этого в Лондоне. Про то, что мои бабушка с дедушкой поселились на восточном берегу.

— Молодчина, Сейди, запомнила, — улыбнулся Амос. — В древние времена египтяне селились только на восточном берегу Нила, там, где восходит солнце. А умерших всегда хоронили на западном берегу. Считалось, что жить там нехорошо, а то и опасно. Эта традиция все еще очень сильна… среди наших.

— Кого это — наших? — неуверенно поинтересовался я, но Сейди уже успела влезть со своим вопросом:

— Значит, на Манхэттене тебе жить нельзя?

Амос, нахмурившись, посмотрел в сторону Эмпайр-стейт-билдинга.

— У Манхэттена другие проблемы. И боги тоже другие. Нам лучше держаться в стороне друг от друга.

— Другие что? — насторожилась Сейди.

— Да нет, ничего, — оборвал разговор Амос и направился к своему рулевому. Снял с него пальто, сдернул шляпу… и оказалось, что под ними никого нет. Никакого рулевого попросту не было. Амос нахлобучил шляпу себе на голову, перебросил пальто через руку и махнул в сторону металлической лестницы, которая поднималась вдоль стены склада до самого особняка на его крыше.

— Прошу, — сказал он, приглашая. — Добро пожаловать в Двадцать Первый ном.

— Гном? — переспросил я, взбираясь вслед за ним по стальным ступенькам. — Это вы про таких низкорослых человечков?

— О боги, нет, конечно, — хмыкнул Амос. — Терпеть не могу гномов. Воняет от них — ужас…

— Но ты только что сам сказал…

— Я сказал ном, н-о-м. Это слово обозначает район или округ. Оно тоже пришло из древности, когда Египет был разделен на сорок две провинции. Сегодняшняя система районирования немного отличается от древней. Теперь она охватывает весь земной шар. Современный мир разделен на триста шестьдесят номов. Египет, само собой, находится в Первом, а Нью-Йорк — в Двадцать Первом.

Сейди искоса глянула на меня и выразительно покрутила пальцем у виска.

— Ошибаешься, Сейди, — сказал Амос, не оборачиваясь. — Я вовсе не сошел с ума. Просто вы еще слишком многого не знаете.

Лестница наконец кончилась, и теперь мы могли как следует разглядеть представший перед нами дом. Трудно даже сказать, на что он был похож. Футов пятьдесят в высоту, сложенный из громадных блоков известняка, с окнами в стальных рамах, вокруг окон — иероглифы. Стены подсвечивались снаружи, что делало здание похожим не то на современный музей, не то на древний храм. Но самое поразительное заключалось в том, что стоило хоть чуть-чуть отвести взгляд, и здание исчезало из виду. Я проделал этот трюк несколько раз, чтобы убедиться, что мне не померещилось. Если смотреть на особняк уголком глаза, он пропадал. Если снова перевести взгляд на него и попытаться сфокусироваться, он становился виден, но для этого требовалось немалое усилие воли.

Амос остановился перед входом, широким, как гаражные ворота: темный квадрат массивного дерева без всякого подобия дверной ручки или замка.

— Давай, Картер. После тебя.

— Эй, а как я должен…

— А как ты думаешь?

Так, очередная загадка. Больше всего мне хотелось предложить использовать голову Амоса вместо тарана и посмотреть, что из этого получится. Но тут я снова взглянул на дверь, и у меня возникло такое странное чувство… Я вытянул вперед руку и, не касаясь двери, медленно поднял ее. Я даже почти не удивился, когда дверь послушно подчинилась моему движению и заскользила вверх, пока не исчезла под потолком.

Сейди таращилась то на нее, то на меня.

— Как это ты…

— Не знаю, — признался я озадаченно. — Может, тут какие-нибудь сенсоры движения встроены…

— Интересно. — Голос Амоса звучал немного взволнованно. — Я бы действовал иначе, но у тебя тоже неплохо получилось. Прямо-таки отлично.

— Спасибо, — ответил я, не зная, что еще сказать.

Сейди, естественно, попыталась войти первой, но стоило ей перешагнуть порог, как Пышка вдруг завопила не своим голосом и отчаянно забила лапами, пытаясь вырваться из рук хозяйки.

Сейди отпрыгнула назад.

— Что это такое с кошкой?

— Ах да, конечно, — спохватился Амос. — Прошу прощения.

После чего он положил руку Пышке на голову и торжественно изрек:

— Дозволяю тебе войти.

— А что, кошке нужно особое разрешение? — удивился я.

— В особых обстоятельствах — да, — сказал Амос и умолк, видимо, считая подобное объяснение исчерпывающим.

Я, например, так не считал.

Мы потопали за ним внутрь, и на этот раз Пышка вела себя вполне спокойно.

— Вот это да-а…

Сейди так и застыла с разинутым ртом, закинув голову и глазея на потолок. Я даже испугался, что она сейчас жвачку выронит.

— Да, — веско сказал Амос. — Это Большой Зал.

Понятно, почему его назвали Большим. Высоченные колонны из резного камня с высеченными на них иероглифами возносили потолок из кедровых балок на уровень четвертого этажа. Стены вокруг нас украшала колоритная коллекция музыкальных инструментов и древнеегипетского оружия. Стены зала опоясывали три яруса галерей с выходящими на них рядами дверей. В камине можно было при желании парковать грузовик, по сторонам от него располагались массивные диваны с кожаной обивкой, а поверх каминной полки красовался огромный плазменный телевизор. Пол устилала узорчатая дорожка — я бы решил, что это выделанная змеиная кожа, не будь она длиной в сорок и шириной в пятнадцать метров, а таких огромных змей, как известно, не бывает. Сквозь стеклянные стены я видел прилегающую к дому террасу, где были и бассейн, и навес со столами и стульями, и очаг с огнем для приготовления пищи. В дальнем конце Большого Зала виднелись высокие двустворчатые двери с изображенным на них Глазом Гора, опутанные тяжелыми цепями и запертые на полдюжины замков. Я, конечно, сразу задумался — что же там такое может быть, за этими дверями?

Но больше всего захватывало дух от огромной статуи, которая возвышалась в самом центре зала. Футов тридцать в высоту, не меньше, высеченная из черного мрамора. Я сразу понял, что это какое-то египетское божество, потому что тело у него было человеческое, а голова птичья — напоминающая не то журавля, не то аиста, с длинной шеей и еще более длинным клювом.

Одеяние бога соответствовало древним канонам: юбка, закрепленная на талии поясом, воротник-ожерелье. В одной руке он держал палочку для письма, а в другой — развернутый свиток, словно только что начертал на нем большой иероглиф: анх — египетский крест с петлей — и прямоугольник в его верхней части.

— Это он! — воскликнула Сейди. — Пер Анх!

Я так и вытаращился на нее.

— Слушай, откуда ты знаешь? Ты что, можешь читать иероглифы?

— Не знаю, — сказала она, чуть растерявшись. — Но разве это не очевидно? Верхняя часть иероглифа по форме похожа на план этого дома.

— С чего ты это взяла? По-моему, это просто прямоугольник.

Но вообще-то я и сам понимал, что она права. Я узнал этот символ. Он и в самом деле представлял собой стилизованное изображение дома с входной дверью. Согласен, для большинства людей это вовсе не было очевидно. Тем удивительнее, что Сейди сразу догадалась. И ни капли не сомневалась в своей правоте.

— Это дом, — настойчиво повторила она. — А нижний знак — это анх, символ жизни. Пер Анх означает Дом Жизни.

— Молодец, Сейди. — Амос, кажется, был искренне впечатлен. — А эта статуя представляет собой изображение единственного божества, которому позволено пребывать в Доме Жизни, — по крайней мере, обычно. Узнаешь его, Картер?

У меня в голове что-то щелкнуло, и сразу все встало на свои места. Длинноклювая птица — это ибис, обитатель берегов Нила.

— Это Тот, — сказал я. — Бог знания. Египтяне считали, что это он создал письменность.

— Так и есть, — кивнул Амос.

— А почему у него птичья голова? — заинтересовалась Сейди. — Почему-то у всех египетских богов головы от разных животных. Очень глупо выглядит, по-моему.

— Ну, обычно они так не выглядят, — сказал Амос. — Я имею в виду, в реальной жизни.

— В реальной жизни? — фыркнул я. — Да ладно. Можно подумать, ты лично с ними встречался.

Я вроде не сказал ничего такого, но у Амоса вдруг сделалось такое лицо, будто он вспомнил что-то очень-очень неприятное.

— Боги могут являться в разных обличьях, — заговорил он после паузы. — Иногда в человеческих, иногда в звериных, а иногда и в виде… м-м… гибрида. Понимаете, боги — это первозданные стихии, что-то вроде мостика между человеком и природой. Поэтому их и изображали с головами животных, чтобы показать, что они существуют сразу в двух мирах. Теперь понятнее?

— Ни капельки, — сказала Сейди.

— Хмм. — Амос несколько озадачился. — Ясно, придется нам с вами всерьез позаниматься. Говоря вкратце, Тот, которого вы видите перед собой, является основателем Дома Жизни, а этот особняк, если угодно, его местная штаб-квартира. Или, по крайней мере… была ею раньше. Сейчас в Двадцать Первом номе остался только я один. Точнее, был один, пока не появились вы двое.

— Погоди немного.

Вопросы теснились у меня в голове, так что я даже не знал, с чего начать спрашивать.

— Что это такое — Дом Жизни? И почему только Тоту позволено в нем находиться? И почему ты…

— Картер, поверь, я знаю, каково тебе сейчас. — Амос сочувственно улыбнулся. — Но такие вещи лучше обсуждать при свете дня. Вам сейчас непременно нужно поспать, и я не хочу, чтобы вам снились кошмары.

— Ты правда думаешь, что я смогу уснуть?

— Мурр.

Пышка на руках у Сейди сладко потянулась и зевнула во всю пасть.

Амос хлопнул в ладоши и крикнул:

— Хуфу!

Поначалу мне показалось, что он просто громко чихнул, а не позвал кого-то, — слишком уж странное это имя — Хуфу^[5]. Однако на лестнице тут же показался торопливо спускающийся к нам коротышка в пурпурного цвета одежке — футов трех ростом, весь заросший золотистой шерстью. Я не сразу сообразил, что это не человек, а павиан. Причем наряженный в футболку с логотипом лос-анджелесского спортклуба «Лейкерс».

Павиан одним прыжком преодолел последние ступеньки и приземлился прямо перед нами. После чего показал длиннющие клыки и издал какой-то угрожающий звук — не то зарычал, не то рыгнул. От него за милю несло сырными чипсами.

Я не придумал ничего лучше, чем ляпнуть:

— «Лейкерс» — моя любимая команда!

Павиан в ответ похлопал себя руками по макушке и еще раз рыгнул.

— О, ты Хуфу понравился, — сказал Амос. — Думаю, вы отлично поладите.

— Потрясно, — отреагировала слегка ошеломленная Сейди. — Значит, за дворецкого у тебя обезьяна. Что дальше?

Пышка как ни в чем не бывало мурлыкала у нее на руках, как будто павиан в доме был чем-то совершенно обыденным и нестрашным.

— Агх! — рыкнул на меня Хуфу.

— Это он хочет сыграть с тобой один на один, Картер, — со смешком перевел Амос. — Оценить, так сказать, твой уровень.

Я переступил с ноги на ногу.

— Э-м-м… да, ладно. Конечно. Только, может, не сегодня, а? А как ты понял, что…

— Картер, боюсь, тебе еще ко многому придется привыкнуть, — сказал Амос. — Но если ты намерен побороться за свою жизнь и спасти отца, тебе нужно как следует отдохнуть и набраться сил.

— Эй, извини, — вмешалась Сейди. — Кажется, ты сказал «побороться за жизнь и спасти отца»? А поподробнее нельзя?

— Завтра, — решительно пресек разговоры Амос. — Непременно введу вас в курс дела, но только утром. Хуфу, покажи, пожалуйста, ребятам их спальни.

— Агх-ухх! — заворчал павиан, тут же разворачиваясь и направляясь вверх по лестнице. Как я не замедлил убедиться, майка «Лейкерс» оказалась чересчур коротка, чтобы скрыть от нас его разноцветный зад.

Мы двинулись за ним следом, но тут Амос окликнул меня:

— Картер, отдай мне сумку, пожалуйста. Будет лучше, если я запру ее на ночь в библиотеке.

Я заколебался. Сумка так и болталась у меня на плече без дела, но она была единственным, что у меня осталось от папы, и мне не хотелось с ней расставаться. У меня вообще никаких вещей при себе не оказалось — весь наш багаж так и остался в Британском музее. Честно говоря, я удивился, что полиция не изъяла у меня и эту сумку, но почему-то на нее никто не обратил внимания.

— Ты непременно получишь ее обратно, — пообещал Амос. — Когда придет время.

Дядина просьба звучала вполне дружелюбно, но по его глазам я сразу понял, что выбора у меня на самом деле нет.

Я протянул ему сумку, и Амос взял ее — бережно и очень аккуратно, как будто в ней лежала тикающая бомба.

— Увидимся утром, — попрощался он и направился к скованным цепями дверям в конце зала. При его приближении цепи сами собой распались и створки приоткрылись — ровно настолько, чтобы Амос мог проскользнуть внутрь, так и не показав, что же скрывается по ту сторону. Цепи за его спиной сомкнулись обратно.

Я покосился на Сейди, не зная, что делать дальше. Оставаться в Большом Зале наедине с жутковатой статуей Тота нам не хотелось, так что мы поплелись следом за Хуфу вверх по лестнице.

Нам с сестрой достались смежные комнаты на третьем этаже, и должен признать, что они были куда круче, чем все прочие места, где мне доводилось останавливаться.

В моей комнате оказалась встроенная кухонька, битком набитая моими самыми любимыми лакомствами: банками с имбирным элем… (Нет, Сейди. Имбирный эль пьют не только старикашки. И вообще помолчи!)…и всякими сластями, вроде «Твикс» и «Скиттлс». Просто невероятно… Когда Амос успел узнать, что именно мне нравится? В самой спальне, конечно, большой телевизор, компьютер, стереосистема — все самое новое и навороченное. В ванной — зубная паста, дезодорант и все прочие необходимые принадлежности, и тоже все привычных мне марок. Кровать просто поражала воображение: огромная и пружинистая. Только почему-то вместо пухлой удобной подушки в изголовье оказался твердый подголовник из слоновой кости, какие я видел в древнеегипетских гробницах. Его украшали резные фигурки львов и (кто бы сомневался!) целое изобилие иероглифов.

Еще в комнате был балкон с видом на Нью-Йоркскую бухту. Я хотел было выйти полюбоваться Манхэттеном и светящейся вдали статуей Свободы, но раздвижные стеклянные двери оказались заперты. Тут я впервые насторожился, почуяв опасность.

Я обернулся к Хуфу, но того уже и след простыл. Наружная дверь была закрыта. Я подергал ручку, и тут выяснилось, что моя комната заперта снаружи.

Из соседней комнаты донесся приглушенный голос:

— Картер?

— Да, Сейди, я здесь.

Я попробовал дверь, соединяющую наши комнаты, но и она тоже не открывалась.

— Кажется, мы тут не гости, а пленники, — сказала сестра. — Как ты думаешь, этот Амос… По-твоему, ему можно доверять?

После всего, что случилось с нами сегодня, я не мог доверять абсолютно никому. Но неподдельный страх в голосе Сейди пробудил во мне какое-то странное чувство. Я словно ощутил потребность утешить ее и подбодрить. Даже смешно как-то. Сейди всегда вела себя гораздо смелее, чем я. Делала что хотела, не заботясь о последствиях, а я часто робел дать волю своим желаниям. А сейчас я вдруг почувствовал себя в роли, о которой почти успел позабыть: роли старшего брата.

— Все будет хорошо, — сказал я, стараясь, чтобы мои слова звучали уверенно. — Ну сама подумай: если бы Амос хотел сделать нам что-то плохое, у него была бы куча возможностей. Так что ни о чем не беспокойся и постарайся заснуть.

— Картер?

— Что?

— Это ведь было волшебство, правда? То, что случилось в музее с папой, и лодка Амоса, и этот дом… Все это какая-то магия.

— Мне тоже так кажется.

Я услышал, как она вздохнула.

— Хорошо. По крайней мере, я не сошла с ума.

— Ага. А теперь ложись. Сладких снов, — пожелал я ей. И тут же сообразил, что не говорил Сейди этих слов давным-давно — с тех самых пор, когда мама была еще жива и мы все вместе жили в Лос-Анджелесе.

— Я скучаю по папе, — услышал я вдруг. — Знаю, мы с ним почти не виделись последнее время, но все равно… мне очень его не хватает.

У меня защипало в глазах, и я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Не хватало еще раскиснуть — сейчас, когда Сейди нуждается в моей поддержке, а папа — в помощи.

— Мы найдем его, — пообещал я. — Спокойной ночи.

Я еще постоял возле стены, прислушиваясь, но все, что мне удалось расслышать, — довольное мяуканье и резвые прыжки Пышки, осваивающейся на новом месте. Что ж, хотя бы кто-то из нас не унывает.

Я разделся и забрался в постель. Одеяло было чудесное — легкое и теплое, но устроиться уютно на могильном подголовнике у меня так и не получилось. Когда у меня окончательно свело шею, я просто спихнул его на пол и заснул, подсунув под голову руку.

Это была моя первая серьезная ошибка.