Медные лбы. Картинки с натуры

Субботний спектакль. Партер, бенуары и бельэтаж Михайловского театра заняты высшим обществом. Изредка попадается француз-перчаточник или семейство разбогатевшего французского ресторатора. В креслах обращают на себя внимание нарядно одетая дама внушительных размеров и ее муж, кругленький лысый человечек. Они спорят. Дама ест его поедом. Он пробует защищаться.

— Нечего сказать, уж и выбрал пьесу! — говорит дама. — Есть на что портнихе посмотреть! Пришли наблюдение над модными женскими нарядами актрис делать, а они в каких-то отрепьях играют.

— Но, душечка, пойми ты, что здесь актрисы бедный класс изображают, на манер как бы наши чиновницы-цикорницы с Петербургской стороны, так как же они могут такую симфонию, чтоб в роскошных платьях?.. Совсем не та модель. Слышишь, они только и говорят: «Кафе, кафе». Люди переварками кофейными питаются, а ты хочешь, чтоб они в нарядах по последней моде… — робко отвечает муж.

— Да ведь я вам толком сказала, что мне аристократическую пьесу надо или, к примеру, где кокотки во всех своих нарядах действуют, а вы меня на кофейные переварки привезли. Какой я здесь фасон с их платьишек сниму! Французского языка не знаем — сиди и глазами хлопай. Велик интерес.

— Действительно зевота одолевает, но что ж делать, надо потерпеть. Суди сама: разве можно по афише узнать, в последних парижских фасонах будет игра или в нищенском виде? Вот ежели бы я читал по-французски, то дело иное, а то вся моя французская грамматика состоит из двух словесностей, которые у тебя на портнихинской вывеске написаны: «Модес е робес». Эти два слова, действительно, я могу французскими буквами прочесть и понимаю, что они обозначают.

— Но все-таки вы знаете, что значит «мусье» и «мадам» или «мамзель». Это выставляется на афише, как же вы берете билет на такую пьесу, где супротив актерских фамилий только «мусье» стоит. Сижу и вижу перед собой только фраки и сертуки. Вот ежели бы я была мужской портной, а то вы сами знаете, что у меня дамская мастерская. Ни жилеток, ни брюк дамы не заказывают. Час сидим, и только две актрисы на сцену.

— Ну, проглядел, ну, прости, ну, что ж делать…

— Однако три-шесть гривен мы за кресла-то отдали ни пито, ни едено. Лучше бы я на эти деньги ногу телятины себе купила.

— Мамочка, и на старуху бывает проруха.

— Так ведь то на старуху, а ты старый дурак!

— Но, мой ангел, не петушись. Ежели тебе так денег жалко, то я кресла на свой счет приму.

— Скажите, какой богач выискался! Да и откуда это у вас деньги завелись, коли вы на труды мои праведные питаетесь?

— Как на твои труды? Все-таки я частный поверенный, адвокат.

— Два гроша стоит ваше адвокатство! Держи карман, много ты наковыряешь, горничным да лакеям на своих господ кляузы писавши. Кого ты из путных людей защищал у мирового? Ну-ка, скажи?

— А майора-то того, что извозчика побил…

— Нечего сказать, хороша заработка! Ты его от тюрьмы защитил, а он тебя два раза до зеленого змея коньяком нарезал да легавого щенка подарил.

— Но ведь легавый щенок десять рублей стоит.

— Молчать! Какой ты адвокат! Портнихин муж вы и больше ничего.

— Мерси. Вот так одолжила!

— Нечего меня мерсикать. Я и сама намерсикаюсь. Меня этим не удивишь. Приду домой да и заставлю своих мастериц с девчонками по десяти раз «мерси» мне сказать.

Соседям по местам надоело слушать спор. Сначала они все оглядывались и пристально смотрели на шумящих, как бы приглашая их взором умолкнуть, но наконец начали шикать.

Жена и муж умолкли. Вышла пауза. Муж зевал и вертел в руках афишу. Жена первая прервала молчание.

— Скажете ли вы мне наконец, есть ли хоть впереди на афишке актрисы, а то я только одних актеров вижу, — снова начала она точить мужа.

— Да ведь кто ж их, душка, разберет? — пожал тот плечами. — У них афиша-то какая-то темная с обманным обозначением. Вот смотри: на афише стоит — Едмонд Барб. Барб ведь — имя женское, а тут перед именем — мусью. Значит, актер, а не актриса. Просто надувают. Актрис у них нет в запасе, вот они для приманки публики и пускают актера с женским именем. Хоть я и адвокат, а уж иначе ничем не могу этого объяснить. Потерпи, может быть, какая-нибудь франтиха и выскочит на сцену. На афишке действительно есть пара мадамов и одна мамзель, которые еще не показывались.

— Потерпи! Зачем терпеть, коли можно у сведущих людей спросить? Спроси у своего соседа, — шепчет жена. — Поклонись поучтивее, скажи «пардон» и спроси.

Муж оборачивается к соседу, седенькому старичку.

— Пардон, мусье…

— Plait-il, monsieur?^[1] — наклоняется к нему тот.

— Извините, но мы с женой хотели узнать, будут в этой самой пьесе актрисы выходить на сцену. Только в таком смысле, чтоб в роскошных нарядах по последнему французскому фасону.

— То есть как это? — недоумевает старичок.

— А так, чтоб такое изображение… Тепереча они, эти самые актрисы, голь перекатную играют, а нам нужны аристократки во всем параде или эти самые… кокотки… Изволите видеть, супруга моя — портниха и имеет мастерскую дамских нарядов, а я ее муж и привел ее, чтоб фасоны женских платьев скопировывать, потому дамы, ейные заказчицы, или, по-нашему, давальцы, к ней уж очень пристали: «Сходите да сходите, Анна Петровна, и посмотрите, какой у французских актрис вкус, а то вы нам платья на манер как бы к корове седло строите». Конечно, это один дамский каприз, но все-таки мы вот пришли, чтобы их потешить, а элегантных фасонов не видим. Так жена бы хотела знать: появятся такие актрисы, которые модниц изображают?

— Ах, вы для наблюдения за высшими новостями парижских мод? — догадался старичок.

— За этим самым-с, потому госпожи давальцы очень уши нам протрубили. Изволите видеть: в первом ярусе генеральша Мамолкина с дочерью сидит; они тоже у нас платья заказывают и тоже завсегда французскими актрисами жене глаза колят.

— Тогда вам нужно бы было выбрать салонную пьесу, а сегодня пьеса бытовая, — дал совет старичок.

— На такую мы и думали потрафить, да ведь как по афишке-то… На ней не сказано: салонная пьеса или нет. Пардон, еще один вопрос… Не перерядятся эти кофейницы в богачих? Ведь по пьесе все может быть: вдруг такая игра, что они будто бы двести тысяч выиграли или за богатых графов замуж вышли.

— Нет, сегодня роскошных нарядов вы не увидите.

— Покорнейше вас благодарю, — сказал муж и обратился к жене: — Нет, Анна Петровна, модниц в сегодняшней пьесе не будет. Вот господин объяснили.

— Тогда вставайте и идите домой. Нечего нам здесь делать! — огрызнулась жена. — А уж эти три-шесть гривен я вам припомню!

Жена и муж начали уходить. Муж поклонился соседу и произнес:

— Беда по ейному мастерству с давальцами! На актрисины наряды насмотрятся, что те из Парижа привозят, да потом и бунтуют перед русской портнихой!