Остров сирен

Каждый год в день рождения Красовский осуществлял свою мечту.

Может, ради нее он и вел изнурительный, полный стрессов бизнес.

В детстве он мечтал стать принцем.

И не где-нибудь. А в «Щелкунчике».

Мама отдала Игоря в балет, когда ему исполнилось 4 года. Сказала: надо реализовывать такие гены, раз уж достались.

Про гены Игорек ничего не понял. А балет полюбил.

Открыли тогда при ДК быстро набравшую в Москве известность хореографическую студию, руководил ею бывший солист Большого Александр Петрович Княжин. Сам Княжин особых высот не достиг — сольные партии танцевал только в юности. Но у него была отличная школа. И огромная любовь к занятиям с малышней.

На занятиях он был строг. Мог и по попке шлепнуть. За дело. А после уроков устраивал студийцам праздники: выезды на природу, веселые дни рождения с конкурсами, смешными танцевальными номерами. Говорил: ребята, запомните: наша студия — это одна большая семья.

Семьи Игорю не хватало.

Отец ушел от матери, когда сыну не исполнилось и года. Как потом сказал: не поладил с тещей. Теща не могла простить, что Ирина — умница, красавица, знает три языка! — выбрала лимитчика. Отец был родом из Воронежа.

У бабки была другая версия: нашел твой отец партию повыгодней. Какую-то дочку члена ЦК КПСС. Ха-ха. И пролетел. Папашку из состава ЦК вывели. Обещанную квартиру в центре молодоженам не дали. Работу потерял.

Зато мать Игоря вдруг резко рванула по карьерной лестнице. Заняла солидный пост в министерстве иностранных дел. С чьей-то там высокой помощью получила хорошую двушку на Соколе.

Дома она почти не бывала. Совещания, командировки, заседания. Возвращалась поздно, скидывала обувь в коридоре и бросалась на диван со словами: ох, устала!

Тревожить ее в эти минуты было нельзя.

— Игорек, дай маме передохнуть! — слащаво увещевала его очередная нянька.

Все эти тетки из ближнего Подмосковья или из соседних республик при матери с Игорьком противно сюсюкали. А когда ее не было, обзывали неслухом, неряхой, били тряпкой по рукам и кидались оставленными не на месте тапками.

Игорек сначала жаловался матери. Злился, что она верит не ему, а этим чужим злым притворщицам. Потом чутьем одинокого ребенка понял, что она просто не желает ничего знать. Все ее интересы были на работе. Дома она хотела только покоя.

Игорек приставать к матери перестал. Но обиду затаил.

Хореографическая студия давала Игорю то тепло, которого не хватало дома. Княжин выделял его из всех: высокий, красивый мальчишка с гордой осанкой обладал прекрасными балетными данными.

— Давай, старайся! Ты еще станцуешь у меня Принца в Большом! — говорил ему Княжин. И без всяких денег оставался с ним на дополнительные занятия. Он готовил его к поступлению в Московскую академию хореографии — главный балетный вуз страны.

В своей же студии он начал репетировать большой концерт со сценами из «Щелкунчика. Один номер должны были показать по телевизору. У девочки-солистки на телевидении работал папа.

Принца, конечно, танцевал Красовский. И он, и Княжин многого ждали от этой записи. Какой плюс при поступлении в академию, где почти 10 человек на место!

В школе у Игоря все о концерте знали: отпрашивался на репетиции. Девчонки вились вокруг него с суетливой радостью только что вылупившихся мотыльков. Мальчишки насмешливо дразнили: «Наш прынц», но была в этом «прынце» и доля завистливого уважения.

Скандал разразился, когда до премьеры оставалось десять дней.

Прямо на занятиях, когда Александр Петрович в который раз заставлял армию мышей дружнее наступать на армию солдатиков, открылась дверь, и в зал вошли два милиционера.

— Выйдите из зала! У меня репетиция! — закричал и без того раздраженный педагог.

Но милиционеры не вышли, один из них, маленький, кругленький, с любопытством оглядел зал, достал какую-то бумажку, заглянул в нее и спросил:

— Вы Княжин? Александр Петрович? Пройдемте с нами.

Руководитель студии еще огрызнулся:

— В чем дело? Вы что, не могли подождать до конца занятий?!

Но вышел.

Больше в студии его не видели.

А в коридорах закружились разговоры: оказывается, заботливый Александр Петрович, который заменил Игорю отца, пылко любит не только искусство балета. Но и балетных мальчишек.

Кто-то пожаловался дома, возмущенные родители побежали в милицию.

Премьеру, конечно, отменили. И начался кошмар. Мальчишек таскали на допросы. Толстый следователь с сальными глазками выспрашивал: он тебя поглаживал? За попу хватал? А вот вы вдвоем на занятия оставались. Что он делал? Ничего нехорошего не предлагал?

Это было отвратительно, унизительно и дико. Ни разу за все время Княжин не позволил себе с Игорем ничего, что могло бы его насторожить или оттолкнуть. Ничего из того, что сладенько перечислял следователь.

Но ощущение глобального вселенского предательства обрушилось на плечи и придавило к земле, над которой еще недавно он летал в своих воздушных больших жете.

В газетах тогда про такие скандалы не писали. Но слухи расходились грязными кругами. И вскоре у Игоря в классе тоже зашептались.

Мальчишки стали дразнить его педиком. Девчонки прыскали от смеха и насмешливо сторонились.

Игорь сначала рыдал дома по ночам. А однажды утром твердо сказал убегающей на работу матери: «Я больше в эту школу не пойду.»

Его перевели в другую. Математическую. У Игоря оказалось много талантов. А про балет мать велела забыть.

— Все, хватит мне позора! Зря я тебя в балет отдала. При таких генах. — все так же загадочно сказала она. И кивнула на старую фотографию в серебряной рамке, которую перевезла от бабушки. Там двое — балерина в пачке и невысокий танцор в обтягивающем трико — обнимались на вершине скалы над серым, стершимся от времени морем. Тогда он еще не знал, что именно эта фотография завертит, закружит его судьбу.

Игорь забыл про балет на тридцать лет. А потом, перед сорокапятилетием, вспомнил.

У него только что появились большие деньги и большие возможности. Дома за границей. Женщины — любые.

Он размышлял, чем бы порадовать себя в такую приятную дату: еще все хочешь, уже все можешь. Зашел навестить мать — она в свои 76 жаловалась на боли в спине, и на его деньги бодро бегала теперь по элитным докторам и чудо-массажистам.

Зацепился взглядом за старую фотку.

В их семье, как и во многих в СССР, почти не говорили о предках. Так, туманные фразы: погиб, умер, пропал без вести. У матери вообще при любых расспросах о прошлом начиналась страшная мигрень. Как Игорь теперь понял — дипломатическая. Он знал только, что женщины в их роду всегда воспитывали детей в одиночку. Мужики не приживались.

А тут впервые за все годы Игорь спросил: — »Кстати, мама, кто там, на фотке?»

— Твой прадед с твоей прабабкой. — усмехнувшись, ответила мать.

— Как?! Ты же говорила, что прадед был рабочий-путиловец и его убили немцы на Первой мировой?

— А что я тебе должна была сказать? Что твой прадед был эмигрантом? Знаменитым танцовщиком? Любовником Дягилева? При моей работе? Я сама ничего не хочу про это знать. Хватит с нашей семьи и прабабки — балерины императорского театра. Чуть всю семью из-за нее в тридцать седьмом не расстреляли.

— Так кто был мой прадед?

— Прабабка Нина утверждала, что великий танцовщик Мясин. Но слава богу, никаких подтверждений этому нет.

— В смысле?

— Ну что ты пристал? Я сама уже плохо помню. Мама мне когда-то шепотом рассказывала, что ее мать приезжала к Мясину на репетиции в Италию. На какой-то его личный остров. И там у них случилась внезапная любовь. Чуть ли не на этой скале.

Потом она уехала в Сорренто. Как-то с помощью Горького — он был другом семьи — сумела вернуться к своей матери в Россию. Только Нина была уже беременной.

— В каком году это было?

— Кажется, в 1923. В тридцать третьем арестовали Нинину мать. А в тридцать седьмом пришли за Ниной с дочкой. Но им повезло. Они в этот день были на даче у подруги. Вернулись, а соседи говорят: за вами воронок приезжал. Ну, они сразу на поезд. И поехали на Дальний Восток. Бардак тогда многих спас. Вернулись только в 50-е, когда Сталин помер.

— Подожди. Выходит, я потомок знаменитого Мясина?!

— Успокойся. Так говорила прабабка. А что там на самом деле… Документов никаких нет.

С этой фразы и началась новая жизнь Красовского.

Как отметить сорокапятилетие, он решил сразу, едва нашел название принадлежавшего Мясину острова. С тех пор каждый год на день рождения он снимал этот остров и устраивал там представление. В память о греческой истории Ли Галли праздник открывали сирены: лучшие молоденькие оперные певицы исполняли пылкие любовные арии. Только в самый первый раз Игорь просчитался. С «Русалкой» Дворжака. Решил выпендриться с редкой оперой, да и сюжет показался ему близок. Холодная русалка из других неведомых миров влюбилась в принца. Все поставила на карту. А холодность свою преодолеть не смогла. Принц ее быстро разлюбил и предал. И тогда она его убила. Поцелуем. С его же согласия.

Красовского самого тянуло к опасностям в любви. Но с солисткой вышла неприятная история. Еле выпутался. Да и музыка по большому счету ни к черту. Больше он с выбором арий не экспериментировал. Заказывал самые известные. А вот балетные номера воссоздавал только из придуманных Мясиным.

Созывал на остров гостей — всегда 20 человек. Больше не вмещал длинный стол у самого парапета над обрывом: все должны были сидеть лицом к морю, чтобы видеть закат. Когда камешек-блин солнца булькал в море, оставляя на воде только розовые импрессионистские всполохи, представление начиналось. Прямо здесь, на террасе над морем. Участников к гостям Игорь всегда выводил сам.

Он был в камзоле Принца из «Щелкунчика».