Можно тебя навсегда

Жить в просторной квартире, среди воспоминаний, Богдан попросту не мог, продать тоже — подобной милости он себе не позволит. Оставалась раздолбанная квартира на Бурденко, родительская дача, гостиница, хотя бы на первое время. Или вернуться в комнатушку в большой, нефункциональной квартире с беременной хозяйкой…

В любом случае, необходимо туда съездить, Богдан оставил там вещи, главное — паспорт и ноутбук.

Дверь открывал своим ключом в полной уверенности, что Женя спит. Два часа ночи, любой нормальный человек видит пятый сон в это время. Однако в гостиной-кухне горел свет.

Рядом с диваном появился невысокий столик с водружённой современной швейной машинкой, за ней корпела Женя, сосредоточенно следя за строчкой. Вокруг валялись лоскуты разноцветной ткани, пуговицы, ножницы, нитки. Абсурдная картина на самом деле. Москва, двадцать первый век, женщина, выводящая строчки на швейной машинке.

— Что ты делаешь? — он встал рядом, переводя взгляд со всклокоченной макушки с небрежным пучком на руки, придерживающие голубую тряпицу.

— Ай! — Женя подскочила, задев ногой кривенький стол, хватая обеими руками живот в оберегающем жесте.

— Прости, — Богдан машинально подхватил запнувшуюся, мягко удержал и автоматически погладил по плечам, краем сознания отмечая, какая она крошечная.

Не худая — телом он почувствовал мягкую, вовсе не маленькую грудь и живот, — а всё же впечатление, что в его объятиях кроха, было острым и неправильным. Он убрал руки, убедившись, что Женя уверенно стоит.

— Нет-нет, ничего. Я сейчас всё уберу, я быстро, — засуетилась она, собирая тряпочки в потёртый полиэтиленовый пакет, туда же бросая катушки ниток.

— Зачем? Мне не мешает, шей, если хочется, — Богдан пожал плечами.

— Вроде как… общее пользование. Просто там неудобно, — она показала рукой на дверь в свою комнату. — Не думала, что ты придёшь сегодня, — продолжала она бубнить. — Сейчас! — Женя рванула вилку из розетки и подхватила машинку, намереваясь отправиться в комнату.

— Давай сюда, — Богдан забрал ношу и направился без приглашения в комнату Жени.

Не хватало ещё, чтобы на его глазах беременные таскали тяжести. Машинка оказалась лёгкая, белый пластик и близко не напоминал старый Зингер в квартире бабушки.

Комната Жени оказалась просторнее снятой Богданом. Со старой, со времён Союза, мебелью — лакированным столом-книжкой у окна, заваленным книгами, журналами по рукоделию, ящичками с мелочью для шитья, кроватью с такими же лакированными спинками, с цветастым покрывалом определённо ручной работы.

Легко поверить, что квартира принадлежала бабушке Жени, из достижений современности в ней лишь относительно новый кухонный гарнитур, диван в гостиной, телевизор на стене и швейная машинка.

— Куда поставить? — он вопросительно посмотрел на неуверенно топтавшуюся в дверях Женю. Только сейчас он обратил внимание, что на ней надето нелепо короткое, широкое платье в чудовищный, ярко-синий горох. Машинально глянул на полноватые голые ноги, отметив их стройность для телосложения и положения женщины, и тут же перевёл взгляд на лицо.

Чёртов ад! Ещё на ноги беременных баб он не смотрел!

— На тумбочку, — Женя показала на допотопную тёмную тумбочку у кровати, напоминающую мебель в спортивном лагере, куда Богдан ездил в детстве.

— Хорошо.

Он быстро поставил машинку и стремительно вышел из комнаты, тут же отправляясь в свою.

На тахте его ждал сюрприз — лежавшие ровной, аккуратной стопочкой купюры. Ровно столько, сколько он заплатил за проживание за месяц и залог.

— Жень, а это что? — он вернулся в гостиную, там хозяйка квартиры — уже в трикотажных штанах и бесформенной футболке — продолжала собирать тряпичное богатство.

— Ну, — она уставилась на Богдана, как перепуганный олень в свете фар. — Ты ведь не будешь здесь жить… вот.

— Почему? — он подошёл ближе к Жене, смотря сверху вниз, не совсем понимая, что происходит.

— Тебе же всё это, — она обвела рукой пространство, — подходит, как корове седло.

— Про коров я знаю немного, а с сёдлами знаком.

— Чего?

— Мне подходит, — он вложил деньги в тёплую ладошку Жени. — Рядом работа, парк, о парковочном месте сегодня договорился, невероятная удача, сама понимаешь. Мне определённо подходит. Или ты передумала мне сдавать? Я не подхожу?

— Нет. То есть да! Подходишь, очень подходишь! — тут же взвизгнула Женя, сжимая деньги.

— Отлично, — он невольно улыбнулся, смотря на кругловатое лицо с ямочками на щеках. — А что ты шила? — спросил просто так, вдруг захотелось поговорить, а темы иной не придумалось.

— Кроша.

— Чего?

— Крош из Смешариков. Голубой кролик.

— Кролик-гей? — толерантность шагает по стране семимильными шагами…

— Просто голубой! — засмеялась Женя. — Сейчас! — рванула она в свою комнату.

Женя вернулась, держа сшитые очертания кролика, во всяком случае, по ушам можно было заподозрить мультяшное млекопитающее семейства зайцевых. Будущая тряпочная игрушка.

— Потом времени не будет шить, — пояснила она. — Да и нервы успокаивает.

— Красиво, — Богдан задумчиво крутил тряпочку в руках, приподнимал по очереди уши, в кончиках которых шелестело, а на месте пуза был вшит зеркальный винил.

— Хочешь, подарю, когда дошью?

— Думаю, тебе нужнее, — Богдан улыбнулся и вернул недошитую куклу Жене.

Для чего ему тряпичный Крош? Ребёнку Жени придётся в самый раз.