Можно тебя навсегда

После бесцельного просмотра телевизора наконец-то заснул, а проснулся от чьего-то пристального взгляда. Рядом, сидя на стуле, находилась Женя, в той же мятой широченной футболке и трикотажных штанах со скалящимися бананами.

Волосы в этот раз были расчёсаны и убраны в высокий хвост, который вился во все стороны. Солнечный луч, минуя тахту у стены, скользил по круглому лицу, аккуратному носу со вздёрнутым кончиком, придавая какой-то нежно-розовый оттенок девичьим щекам. Глаза смотрели пристально, самую малость настороженно. Аккуратный, едва заметный макияж, полноватые губы, яркие, словно немного припухшие.

— Привет, — Женя улыбнулась и наигранно помахала рукой.

— У? — нечленораздельно, вместо приветствия, пробурчал Богдан. Вот уж кого не ожидал встретить у своей постели, так это хозяйку квартиры. Интересно, она всегда такая бесцеремонная или для него сделала исключение?

— Я там ем, пытаюсь есть, во всяком случае, — улыбнулась Женя.

— Приятного аппетита? — солнечный луч соскользнул со щеки говорящей и устремился прямо на лицо Богдана, пришлось сощурить глаза.

— Я подумала, может, ты тоже хочешь?

— Спасибо, — Богдан с трудом сдержал раздражение, мотнул головой. Он хотел спать и никого не видеть, а ещё лучше — сдохнуть, чтобы не чувствовать больше выкручивающей суставы боли, мучившей его не первый год. Сейчас же, по возвращению в Москву, эта боль не давала дышать, думать, разрывала аорту, загоняла раскалённый кол в сердце и давила, давила, давила, оставляя на поверхности лишь одно желание — сдохнуть.

— Богдан?

— Чего? — он накрыл лицо подушкой. Твою мать! Что ей надо?!

— Пойдём, поедим? — голос звучал совсем робко, будто извиняясь, от этого злость накатывала ещё сильнее.

Богдан в раздражении сел, машинально прикрывая пах одеялом. Спал он в трусах, стыдливостью не страдал, но утро есть утро, даже ближе к обеду. Стояк никто не отменял, любопытные взгляды его не интересуют. Не сейчас.

— Спасибо, — проговорил он по слогам. — Спасибо, я не голоден, — последнее не отчеканил, а выплюнул, скрипнув зубами от раздражения.

— Ты приехал вчера до обеда, сейчас обед следующего дня. Не ел, не выходил никуда, чтобы можно было подумать, что был в кафе. Понимаешь, я не могу сидеть и есть, зная, что человек голодает.

— Женя, я не голодаю, — она будто испытывала его терпение, нарывалась на скандал, а то и специально провоцировала. Мало ли что на уме у этой ненормальной. Богдан ничего не знал о девушке, сидевшей рядом с его постелью.

— Пусть так, но я-то всё равно не могу есть, — Женя наигранно вздохнула. — В моём положении нельзя голодать, — добавила она и посмотрела с вызовом на Богдана.

— Даже так, — Богдан окинул оценивающим взглядом хозяйку квартиры. Лишь сейчас он обратил внимание, что широкая футболка скрывает небольшой, но довольно очевидный живот, который не припишешь крепкому телосложению, как круглый зад или оформленные, широкие бёдра.

— Раз в твоём положении, тогда, конечно, сейчас приду, — он замолчал, ожидая, когда Женя уйдёт, но она продолжала сидеть и с каким-то нездоровым вниманием разглядывать Богдана. — Может, ты выйдешь? — с большим трудом удалось сдержать раздражение.

Вот напасть! Теперь-то что? Навязчивая или просто дура?

Ели молча, вернее, Женя ела, а Богдан смотрел в тарелку, размазывая макароны с сыром, гоняя три несчастные фрикадельки по керамике. С трудом пересилив себя, он съел половину порции, бросая взгляды на сосредоточенную Женю, время от времени скользившую взглядом по нему. Просто перекрёстная война какая-то.

Нелепость. Что он вообще делает в этом доме? В чужой квартире, с посторонней беременной женщиной? Зачем ему это нужно? Легче не становится, да и не станет. Возможно, никогда в жизни.

Всё, что нас не убивает — делает сильнее. Злее, несчастнее, и продолжает убивать каждый час адового существования. Об этом не говорят. Об этом умирающие каждый день своей жизни молчат.