Исправленному верить

Большой, большой секрет! И не расскажем мы о нем…» — твержу я себе под нос. Это помогает мне не спятить от всего того, что со мной происходит. А происходит следующее. Немолодая мадам, можно сказать, бабушка (как же без кокетства, даже наедине с собой) с дубинкой и мешком (привет Дане! Он тоже писал о человеке, который пошел куда-то с такой экипировкой, правда все закончилось плохо, но не будем суеверными) отправляется (нет, я все же закончу это предложение) добывать старинный клад! Если припомнить в каких исторических реалиях все происходит, то мне остается только одно, напевать песенку Пятачка. Елизавета вполне справедливо косится на меня с опаской. Она до конца не уверена в моем психическом здоровье после контузии. «Голова — предмет темный и исследованию не подлежит» — заявила я, желая пошутить, но, похоже, мои слова восприняли всерьез. Делиться же ходом рассуждений, которые помогают мне вспомнить место старинного клада, не стоит вовсе. Они любому покажутся бредом.

Мы отправляемся на место, которое я вычислила, (надо же, в буквальном смысле вычислила) засветло.

2-я Красноармейская улица

С августа 1941 года в городе установлен комендантский час с 10 часов вечера до 5 часов утра. Передвижение по городу в это время запрещено, а тех, кто нарушает порядок, задерживают. Нам нужно дойти до улицы Красноармейская, которая под номером 2, зайти в парадную дома под номером16, дождаться темноты и начинать поиски. Идти далеко, а сил у нас мало, силы нужно беречь. Мы берем санки, лом, лопату, мешки, веревки и в последнюю минуту я вспоминаю про фонарь. Он самодельный, вроде коптилки, но без него у нас ничего не получится.

До улицы 2-й Красноармейской мы добираемся в полном изнеможении и уже в сумерках. Дорогу по городу я помню плохо. На улицах тихо и почти безлюдно.

На бугристых, местами обледенелых и скользких панелях изредка встречаются прохожие. Везде следы осколков, множество домов с разрушенными фасадами, открывавшими квартиры как будто в разрезе. Кое-где удерживаются на остатках пола кровать или комод, на стенах висят часы или картины. Я заставляю себя не смотреть по сторонам, а сосредоточится на поиске клада и вспомнить все, что знаю. В газете писали, что на третьем этаже дома на Красноармейской между лестницей и комнатами одно из помещений было перекрыто антресолями так, чтобы внизу образовалось потайная комнатка, а в комнатке тайник. Над тайником сделана кладовка или дворницкий чулан, о котором все знали. Получалось, что кладовка — на третьем этаже, а тайник — под ней уже на втором. В тайник можно было попасть через потолок нижней квартиры, в котором в 1985 году обнаружили три доски, поднимающиеся на шарнирах. Но в квартиру мы пробраться не сумеем, а вот в чулан можно попробовать. И вот мы стоим перед мрачным коричневым домом в пять этажей на 2-й Красноармейской улице. Удивительно, но многое я угадала.

— Что делать будем? Куда идти, знаешь? — Лизавета толкает меня в бок.

Я осматриваю дом и вижу, что парадная в нем только одна.

— Давай, я сама поднимусь, посмотрю, есть ли на этой лестнице чулан. Вдруг я ошиблась. — предлагаю я.

— Ты что, артистка? Как это ошиблась? Зря что ли через весь город тащились? Нет уж, иди и ищи, подруга! — говорит Лизавета, тяжело дыша.

И я ныряю в темную парадную, в которую сумеречный свет с трудом проникает через разбитые цветные витражи окон. Однако, среди этих остатков былой роскоши между вторым и третьим этажами ничего похожего на чулан не обнаруживается.

— Кладовки я не нашла! — только и могу выговорить я, ожидавшей меня на улице Лизе, и приваливаюсь к косяку двери. — два раза всю лестницу прошла. Ничего.

— Вот же…!!! — И дальше следуют, не скажу ненормативные, скорее простонародные, крепкие выражения, которых во множестве знает Елизавета и неожиданно хорошо понимаю я. Они даже оказывают на меня тонизирующее воздействие.

— Не ругайся! — я вдруг легко перехожу на «ты», — Клад, я уверена, существует. Просто надо подумать. — и прибавляю аргумент для простого человека совершенно неотразимый: «Про это даже в газете писали!»

— Ну так думай, если есть чем! — сердито отвечает Лиза, — Только недолго, комендантский час скоро.

— Надо посмотреть со двора. Может, чулан устроен на черной лестнице, подальше от лишних глаз? — предполагаю я.

— Вместе пойдем, чего мне тут перед домом торчать? — решает Лизавета.

Кладовка и впрямь отыскивается на черной лестнице, что выходит во двор. Низкую дверь черного входа сильно прибило снегом, а это значит, что ею мало пользуются.

Небольшой дворницкий закуток обнаруживается на третьем этаже. Он отделен от лестничной площадки дощатой дверью, запертой на деревянную палку, воткнутую в ржавую петлю для навесного замка. В закутке-чулане тесно от ящиков, метел и лопат. Странно, что до ящиков еще никто не добрался и не унес их на дрова. Усевшись на такой ящик, Лизавета начинает налаживать фонарь — коптилку, а я выкидываю из дворницкой на лестницу лишний инвентарь и помятое ведро с мерзлыми грязными тряпками.

— Одну-то метелку оставь — мусор с пола сгрести! — говорит мне она, примеряясь ломом, откуда лучше начинать работу. Мы в четыре руки, поддев ломиком, довольно быстро разламываем деревянные половицы, под которыми обнажаются балки перекрытий и засыпка. Но дальше дело идет хуже. Елизавета, более привычная к такой работе, отнимает у меня лом. Громкие звуки ее ударов о перекрытия гулко раздаются по всему дому, и я боюсь, что они могут привлечь внимание.

— Хоть бы воздушный налет! — глупо думаю я, — Тогда, может, никто не услышит. И тут лом Лизаветы чуть не целиком проваливается в открывшуюся под полом дыру.