Ни слова больше!

Школа ничуть не изменилась. Красное кирпичное здание с белыми колоннами. Вокруг тщательно ухоженный газон и железная ограда, отделяющая территорию школы от сбегающих по склону домишек, которыми усеяна округа. Я паркую свой «Фольксваген» на единственном свободном месте за главным корпусом. В гипотетическом рейтинге машин на стоянке он находится точно посередине между новехоньким «БМВ» и насмерть проржавевшим старьем, у которого и марки-то не разглядеть.

У лестницы перед черным входом курит группа ребят.

— Найди себе крутого бойфренда на пять месяцев, — нашептывает Элли, когда мы подходим ближе. — И развесь его в соцсетях — пусть Квентин подавится.

— Отличная мысль. Нырну с головой в котел знакомств Сент-Амброуза, — отзываюсь я сухо. — Только и ты подыщи себе новую подружку.

— Я сама отшила предыдущую! — зло шипит Элли. — Меня не бросали, и мне не перед кем выпендриваться.

Когда мы проходим мимо, один из парней — здоровенный бугай с коротко стриженными волосами и щетиной на подбородке — поднимает голову. Пристально на нас смотрит, потом толкает локтем приятеля.

— Глянь-ка, новые девчонки, — говорит он, затем обращается ко мне: — Привет, красотка. Ты элита или плебс?

Я замираю на первой ступеньке:

— Не поняла?

— Ты элита или плебс? — повторяет он, откровенно сканируя меня взглядом. Слава богу, на мне пальто.

— Все еще не понимаю, — говорю я и решительно поднимаюсь по ступенькам.

— Элита, — заключает один из парней, и все дружно заливаются смехом.

— Что за фигня, — цежу сквозь зубы и открываю перед Элли дверь.

— По-моему, он ничего, — ехидничает сестра и проскальзывает внутрь. — Я бы присмотрелась.

В коридорах школы столпотворение. Мы с Элли отмечаемся в секретариате, получаем номера шкафчиков, расписание уроков и схему расположения классов, хотя знаем здесь каждый угол.

— Желаю приятного знакомства со школой, — говорит неизвестная мне администраторша. Наши документы она явно не читала.

— Ну что, разделяемся и ищем шкафчики или тащим пальто с собой на собрание? — спрашиваю я, когда мы вливаемся в поток учеников в коридоре. Все в темно-синих блейзерах с золотыми пуговицами и гербом Сент-Амброуза на левом нагрудном кармане: «Вместе сильнее».

— Пальто с собой, — отвечает сестра и вцепляется мне в руку, проявляя нехарактерную для нее уязвимость.

То и дело мелькают знакомые лица, словно искаженные в каком-то кривом зеркале: все здорово изменились, и пока я силюсь вспомнить их имена, они исчезают. От мельтешения тел кружится голова, я заворачиваю за угол и врезаюсь в мгновенно и безошибочно узнаваемую личность.

— Ай! — Шарлотта Холбрук останавливается как вкопанная. — Значит, все-таки ты.

— В смысле? — не понимаю я.

Шарлотта, как всегда, неотразима. Голубые глаза, фарфоровая кожа, идеальные скулы. Вместо положенной в Сент-Амброузе белой оксфордской рубашки на ней блузка с легким кружевом на воротнике — изящное дополнение к жемчужного цвета повязке на блестящих каштановых волосах. В Шарлотте Холбрук все рассчитано на контраст с блеклостью, заурядностью и невзыскательностью простых смертных.

— Бринн Галлахер, — объявляет она, будто я нуждаюсь в представлении. — Я видела твое имя в списке класса, но не знала, ты это или просто тезка. — Пока я повторяю в голове ее слова, она с улыбкой добавляет: — С возвращением! — и проходит мимо.

Странно, что Шарлотта движется не в том направлении. Оборачиваюсь и вижу, как она бросается на шею темноволосому парню. Если это Шейн Дельгадо, ей наконец удалось захомутать его.

— Не представляю, как можно жить с таким лицом… — шепчет Элли. Сине-клетчатая волна вносит нас в зал.

— Бринн!

У самой сцены, во втором ряду, стоит Мэйсон Рафферти и машет нам рукой. Он по-прежнему на голову выше большинства наших одноклассников — непомерно высокий, как он сам говорит, — у него отросшие темные кудри и щербатая улыбка. Он приставляет ладонь ко рту и перекрикивает гул зала:

— Мы тебе место заняли.

Расталкиваю толпу, радуясь ощущению причастности, и протискиваюсь к нему и сидящей рядом Наде.

— А для Элли место найдется? — спрашиваю.

— Конечно, — отвечает Мэйсон и берет разложенное на свободных стульях пальто. — Привет, Элеонора. Рад тебя видеть. Ты все еще терзаешь флейту?

— Привет, Мэйсон. Не уверена, кто кого терзает, но все еще играю.

Оба радостно улыбаются. Они всегда хорошо ладили — рыбак рыбака, как говорит Элли. Когда мы переехали в Чикаго, ей было десять лет и о своих предпочтениях она не ведала. Однако с Мэйсоном всегда чувствовала себя более комфортно, чем с другими.

Сестра переходит к обмену новостями, а я подсаживаюсь к Наде.

— Как тебе на старом месте? — спрашивает та с легким британским акцентом.

Надя родилась в Англии. В десять лет переехала в Америку, после того как ее родители погибли в автомобильной катастрофе, и живет у тети с дядей. У них шикарно отреставрированный колониальный дом в Стаффорде, но не знаю, чувствует ли себя Надя там как дома.

— По-твоему, школа изменилась? — продолжает она.

— Не особо, — говорю. — Только что такое «плебс»?

— Хлебс? — озадаченно переспрашивает Надя.

Рядом усаживается Мэйсон, кладет себе на колени пальто и вытягивает длинные ноги под впередистоящий стул.

— Нет, плебс, — поправляю я, невольно хмурясь при воспоминании. — Какие-то парни у входа спросили нас с Элли, мы элита или плебс.

— А-а, — тянет Надя и закатывает глаза. — Смотрю, ты уже познакомилась с нашим растущим «классовым» расколом.

Элли выглядывает из-за Мэйсона.

— И что, теперь все друг друга так называют? — поражается она.

— Нет, конечно. — Надя отводит прядь ровно подстриженных волос. — Просто Сент-Амброуз стал более… поляризованным. Требования для получения субсидий смягчили, так что теперь в старших классах больше ребят из округи, не особо настроенных учиться. Вот они и противопоставляют себя платникам.

— Элите то есть. — Я перевожу недоумевающий взгляд с Нади на Мэйсона и обратно. — И к какому же разряду относитесь вы?

Надя из довольно обеспеченной, но далеко не богатой семьи, а Мэйсон живет на соседней улице в Стерджисе и всю жизнь учился здесь на субсидию.

— Мы как Швейцария, — заявляет подруга, — сохраняем нейтралитет и считаем раскол полной дурью. Только смотри не проболтайся об этом Колину Джеффрису. — Следую за ее взглядом и вижу в конце зала того самого парня, который приставал к нам у лестницы. — А то он не сможет изображать из себя мученика, незаслуженно притесняемого власть имущими.

— А кто у нас власть имущие?

Надя кивает в сторону дверей:

— Вон троица с вершины мира.

Представшая моим глазам картина не удивляет. Я знала, что увижу Шарлотту. Она ступает как королева под руку с красивым парнем, не оставляющим сомнений в том, что он — Шейн Дельгадо. Слева от нее высокий широкоплечий блондин, которого я непременно приняла бы за очередного избалованного судьбой принца, если бы не просиживала часами в его доме, обставленном в стиле семидесятых.

— С каких это пор Трипп Тэлбот заделался элитой?

Прикусываю губу, сообразив, что, узнав его сразу, выдала себя с головой.

Мэйсон понимающе усмехается:

— Трипп причислен к элите за компанию. Правила бессмысленные, но такова логика парий.

— Как я рада, что вернулась, — бурчу и плюхаюсь обратно на стул.

В это время на сцену поднимается директор школы мистер Грисуэлл. Рядом с подиумом — покрытый тканью мольберт. Директор берет стоящий перед ним стакан с водой и не спеша пьет.

— Его-то хоть не переименовали? — спрашивает Элли.

— Гризли? Ну нет! — отзывается Мэйсон.

Мистер Грисуэлл окончательно поседел, а в остальном ни капельки не изменился: безупречный костюм, под пиджаком шерстяная жилетка, здоровый загар в любое время года. Директор невысок, но импозантен.

— Приветствую, Сент-Амброуз! — произносит Гризли, наклонившись к микрофону. Аудитория притихает. — Надеюсь, вы отлично отдохнули и запаслись энергией на новый семестр. Для нас большая радость видеть всех снова вместе, потому что мы, как известно, вместе сильнее.

Я отключаюсь и начинаю глазеть по сторонам. Узнаю знакомые детали, подмечаю перемены. Высокий потолок украшают новые полосатые вымпелы баскетбольной команды, скучный серый занавес на сцене заменен на сочный синий бархат, и даже стулья, похоже, обиты заново. Вспоминаю полузабытые лица. Вот Кати Кристо, с которой мы дружили, пока она не начала обзывать меня Трилипалой. Естественно, после выходки Триппа на физкультуре. А вот Мартина Зилински — она отличница и наверняка в конце года выступит с прощальной речью. Ну и Паван Дешпанде — мой первый поцелуй в седьмом классе за лабораторным корпусом.

— И последнее. — Я заставляю себя сосредоточиться на словах Гризли. Его голос утопает в нарастающем гуле быстро теряющего интерес зала. — В этом семестре мы отмечаем печальную годовщину в истории школы. Почти четыре года назад погиб учитель восьмого класса Уильям Ларкин. В память о его самоотверженной работе и богатом академическом наследии мы планируем создать мемориальный сад. Наша завуч мисс Келсо возглавляет комитет, который ближе к весне займется реализацией плана, и призывает принять участие в проекте всех, у кого есть время.

Выпрямляюсь на стуле. Комитет по созданию мемориального сада? То что надо! Идеальная возможность собирать информацию о мистере Ларкине, не вызывая подозрений.

Элли опять высовывается из-за Мэйсона и шепчет:

— У тебя же есть время, правда?

— Заткнись, — цежу сквозь зубы.

Мэйсон косится на меня с любопытством, а Гризли на сцене показывает на мольберт.

— Следуя давней школьной традиции, мы заказали портрет мистера Ларкина для галереи почетных преподавателей в административном корпусе. — Директор подходит к мольберту. — Сегодня я с огромным удовольствием представляю вам этот портрет.

Он театральным жестом откидывает ткань с мольберта и застывает под испуганный вздох зала.

— Что за?.. — Надя подается вперед, щурится. — Что там сказано?

Я всегда отличалась хорошим зрением.

— «Подонок», — читаю ярко-красные буквы поперек лица и вечного лимонного галстука мистера Ларкина.

— Кошмар! — ахает Надя. — У кого только рука поднялась?

Гризли пытается успокоить публику громкими заверениями, что ответственного за этот бесчестный поступок найдут и накажут. Мэйсон сидит бледный — похоже, ему физически плохо, и я вспоминаю, как он боготворил мистера Ларкина.

Элли поправляет выбившийся из пучка локон и не спускает глаз со сцены, где взволнованно кричащий Гризли водворяет ткань на место.

— Добро пожаловать в Сент-Амброуз, — мрачно произносит сестра. — Контингент — проблемный.