Зовите меня Джин Миллер

Саша Емельянова из параллельного и Вадим Сухов уже почти год вели «Телеболталку» — дикую смесь школьных новостей и слухов, подкрепленных абсурдностью Сухова и разумностью Емельяновой.

«Мой любимый телепсиходел» — часто говорил Вадик про эти эфиры, но отказаться от них уже не мог. Как только в школе появилась телестудия, а потом на каждом этаже повесили плазменные экраны, «Телеболталка» стала неотъемлемой частью школы.

Они выходили в эфир каждое утро перед первым уроком и на большой перемене. И каждый день должны были рассказывать что-то новое, и желательно так, чтобы было интересно. Поэтому абсурдный и болтливый Вадик здесь блистал. И поэтому Саша тоже была здесь, чтобы вовремя остановить поток его мыслей. Оба они занялись этим делом лишь по просьбе классных руководителей, которых администрация попросила найти активных ребят в качестве ведущих школьного телевидения — временно, чтобы понять, приживется ли эта идея. В итоге временная занятость превратилась в постоянную, от которой и Вадим, и Саша уже не знали, как отделаться. Но, наверное, и не хотели тоже.

— Ты опять опоздал, — сказала, раскачиваясь в кресле, Саша, когда Сухов ввалился в студию перед уроками.

— Я покупал покушать. Я голодный.

— Поздравляю, — фыркнула Саша. — Текст написал?

— Не было вдохновения.

— И, конечно, оно проснется только во время эфира.

Вадик, улыбаясь, плюхнулся в кресло напротив и принялся отрывать целлофан от трубочки сока.

— Я — король импровизации.

— Скорее абсурда. И психодела. Сколько раз повторять, что импровизации тоже надо учиться! Однажды тот бред, что ты несешь, просто перестанет прокатывать.

— Поговорим, когда перестанет, ладно?

Сухов увернулся от карандаша, нацеленного в его голову, но, увернувшись, не удержался на стуле и рухнул на пол. Саша всё еще злорадно смеялась, когда в студию вошли Славка и Женька. Причем последняя выглядела так, будто вообще никуда не хотела идти.

Так всё и было. Она не хотела никуда идти. Славка притащила ее за собой на аркане.

— Наконец-то Сухов нашел свое место в мире, — прокомментировала Мирослава.

Мирослава была ответственной за эфиры, и более неподходящего и вместе с тем подходящего на эту роль человека представить себе было невозможно. Юркая, меняющая цвет волос каждый месяц, попадающая в неприятности по собственной вине, увлекающаяся до фанатизма и внезапно равнодушная — Славка.

Сейчас она деловито пнула кресло, под которым лежал и смеялся Вадим, и забралась с ногами в соседнее. Светлые волосы (пока что светлые) упали на плечи, когда она откинула голову и уставилась в потолок.

— Думаю, вчерашнюю тему с конверсами надо развить. Напишу сегодня знакомым семиклассникам — ну, знаете, что говорят в школе… Кто под подозрением… Нам не хватает конкретики!

— Знакомым. Семиклассникам, — откликнулся Сухов, выползая на свет. — И кто эти знакомые? Кем они тебе приходятся, а? Слушай…

— Можно я уже пойду? — прервала их Женька. — Вообще не понимаю, почему ты меня притащила.

— Потому что ты должна рассказать всю правду, — строго сказала Славка, переведя на нее взгляд. — Правду, о которой так мило умолчала вчера.

— Какую правду? — Женя отодвинулась к стене.

— А что с тобой творилось весь вчерашний день! — подхватил Вадик. Саша с любопытством посмотрела на Высоцкую.

— Что она может такого творить? Она же ангел…

— Кто? Высоцкая? — Мирослава расхохоталась, но тут же оборвала себя: — Этот ангел пропустил половину уроков. И не говорит нам, в чём дело.

— Один! Я пропустила один! — взорвалась Женька. — И на один опоздала. Всего-то.

Ее одноклассники переглянулись. Взгляд Емельяновой стал еще более любопытным.

Высоцкая вздохнула. Нельзя сказать, что они были близкими друзьями, факт дружбы Женька всегда держала под сомнением, а со вчерашнего дня особенно. С Мирославой они сидели за одной партой и близко приятельствовали. С Вадиком общались, потому что с ним невозможно не общаться. Общение их длилось с начальной школы и каким — то чудом всё никак не могло затихнуть. А вот Емельянова — та училась в параллельном классе, и при ней Женьке меньше всего хотелось откровенничать. И вообще, почему она должна кому-то о чём-то рассказывать? Она же не требует от Вадика подробностей его бурной личной жизни или от Славки — всей тысячи приключений, в которые она ежедневно влипает.

Но открыто взбунтоваться Женька не решилась.

— Может, хотя бы не сейчас? После вашего ненаглядного эфира?

— Э! Так не пойдет. После ты опять свалишь, придумав новый предлог. Урок там или еще какая ерунда…

— Но вообще-то времени у нас и так нет, — Саша зевнула. — Эфир через две минуты.

— Я ухожу, — Женька, радуясь, что отделалась, вскинула руки. — Пойду посмотрю на вас снаружи.

— Паршиво осознавать, что, кроме нас и учителей, в школе реально никого нет, — вздохнул Вадик, когда она выходила. — А ведь я никогда никому — даже совсем отдаленно — не напоминал ботаника. Что за жизнь пошла?

Женька только улыбнулась, выходя за дверь. Вадик Сухов, в отличие от Высоцкой, чьи дни систематически меняли свой цвет, уж точно не страдал такой ерундой. Складывалось впечатление, что все дни его жизни напоминали полотно абстракциониста, на котором преобладали в основном яркие, экспрессивные цвета. Причем сам Вадим очень органично вписывался в эти полотна, варился в чехарде своей жизни, ни о чём не переживая и ничего не боясь. Он не анализировал каждый прожитый день, не готовился к новому и уж точно не считал себя парнем из пузыря. А еще Женька просто поражалась, как ловко он переключался с одного на другое. Эфиры «Телеболталки» — выступления перед невидимой публикой — были частью его повседневности.

Вот и сейчас, стоило Женьке подойти к телевизору в холле, полились пестрые картинки заставки и на экране появились Саша и Вадик, которые словно продолжали свой разговор, прерванный с её уходом из студии.

— На дворе двадцать первое марта, восемь часов утра, и для тех ранних пташек, которые предпочитают приходить в школу за полчаса до начала уроков, мы начинаем нашу утреннюю телеболтовню! Прилипните к огромным плазменным экранам школьных телевизоров, с вами я, неподражаемый Вадик Сухов, и моя бессменная соведущая, Саша Емельянова.

— Мне кажется или в твоей славной приветственной речи можно уловить нотки сарказма?

— Сарказма?! Успокойся, Саша, не думаю, что кто-то что-то заметил, ведь в такое время в школе действительно почти никого нет. Поэтому я взываю к тебе: так для кого мы ведем этот ежедневный утренний эфир?

— Задаваться этим бессмысленным вопросом стало для тебя традицией, Вадик. Для тебя это залог хорошего дня?

— Нет, это предпосылки для хорошего журналистского расследования, Емельянова. Неужели школа тратила безумные средства на оснащение коридоров телевизорами лишь для того, чтобы каждый день все могли лицезреть мою физиономию? Мысли об этом наполняют меня невероятной гордостью за себя!

— Не знаю как с гордостью, но самомнения тебе точно не занимать, медийная персона. Можно я теперь только так к тебе и буду обращаться?

— Вот за что я тебя люблю, Емельянова. За то, что ты способна поддержать диалог и помочь мне убить добрую половину нашего эфирного времени! И, кажется, стрелка часов действительно доползла до той отметки, когда нас кто-то может услышать. А посему — здравствуйте еще раз!

— Если вы приплелись в школу сонными, мы вас немедленно разбудим. А потом еще раз разбудим на большой перемене, чтобы вы — вдруг — не забыли наши лица.

— А пока я вангую — сейчас в школьном холле и без нас полно кутерьмы. Кто-то наверняка пришел без сменки, кто-то успел нахамить дежурному завучу, и у этого кого-то, конечно, нет дневника, чтобы вписать туда замечание, а кто-то стоит посреди коридора и слушает нас с замиранием сердца…

— В основном тебя, медийная персона. Кстати, о сменке. Похоже, история с конверсами вышла на новый оборот.

— Я тоже слышал об этом. Одна птичка, имени которой мы здесь не назовем, принесла на хвосте, что нашим таинственным вором был кто-то из одноклассников пострадавшего. По крайней мере, в среде семиклассников зреют волнения. Наш таинственный вор — верни то, что взял, на место, пока не поздно. И лучше сознайся — облегчи нечистую совесть, и все, включая и красные конверсы, простят тебе прегрешение.

— Боже, уймись, Сухов! Даже у меня от тебя уже уши закладывает. Передохни. Попей водички. А я пока отвлекусь от темы с обувью. Давайте-ка я быстренько расскажу, какие внеучебные мероприятия нам всем предстоят на этой неделе.

— И как это вам еще не запретили говорить о краже, — удивилась Женька, когда после эфира Саша, Вадик и Мирослава спустились на первый этаж.

— Вот! И я о том же, — Емельянова пожала плечами. — После сегодняшнего точно запретят.

— Ой, да ладно, расслабьтесь, — Мирка зевнула, не заметив, как толкнула какого-то пятиклашку, оказавшегося на ее пути. — Когда запретят, тогда и перестанем говорить. А вот сведения были проверенными. Семиклашки реально своего подозревают. Я провела суперрасследование.

— Ага, — фыркнул Вадик. — Расследование! Два вопроса в ВК!..

— Слушай, ты…

— Высоцкая!

Они как раз проходили через заполненный холл школы, так что все, кто был на этаже, тут же начали озираться.

Женька поняла, что обращаются к ней, только когда взгляды Саши, Мирки и Вадика уже начали высверливать в ней огромную дырку. Ну не привыкла она, чтобы ее кто — то звал!

— Что за… — Женька обернулась, и тут ее схватили за руку.

— Идем поговорим, — сказал Артур Раевский и без лишних слов потащил ее за собой.

— Эй!

Ноль реакции.

— Сбрендил?! — прошипела Женька. Не хотелось орать на весь коридор. Артур дошел до угла, завернул, и вокруг стало тихо. Они оказались возле дверей в малый спортзал.

— Через три минуты звонок! — Женька вырвала свою руку из руки Артура.

— Мы успеем.

— Что случилось?

— Что случилось? — переспросил Раевский. — И ты еще спрашиваешь. Только не надо из себя дуру строить.

— А на человеческом языке можно?

— Что это за фигня по телеку про конверсы, а?

— Я что, говорила что-то по телеку?

— Я упустил из виду, с кем ты общаешься. Разболтала уже всё своим друзьям, да? Сделала поспешные выводы и давай трепаться!

— Я ничего им не говорила.

— Конечно. Сегодня они сказали, что во всём виноват кто-то из семиклассников, а завтра назовут его имя? А ты не думаешь, что мой брат ни при чём?

— Слушай, — Женька и сама не поняла, что разозлилась, пока не почувствовала, что ее трясет. — Ты всегда такой? Всегда нападаешь без разбору? Я никому ничего не рассказывала и не собираюсь. Я своих обещаний не нарушаю. А ты, если не хочешь, чтобы мои «опасные» друзья начали меня обо всём расспрашивать, больше так не делай.

Женька развернулась и пошла на урок. Звонок прозвенел, когда она входила в класс. Артур явился следом за ней. Плюхнул сумку на заднюю парту и сел, даже не глядя в ее сторону.

Мирослава ткнула Женьку в бок.

— Что за приколы?

— Приколы по имени Артур.

— Я и не знала, что вы такие друзьяшки.

— Арсеньева у нас за первую парту захотела пересесть? — спросила учительница английского, спасая Женьку от вольного сочинительства.

— Я молчу, Елена Геннадьевна, — Мирка скривилась и открыла учебник, тут же забывая о своем допросе.

— Это ненадолго, — вставил кто-то с задней парты, вызывая волну смешков, разлетевшихся по классу.

— Stop talking please^[2], — сказала англичанка, устанавливая в классе тишину, и Женька нагнулась над своей тетрадью еще ниже. Не то чтобы она была не готова, английский — один из тех немногих предметов, в котором она всегда уверена и к которому всегда готова, но меньше всего ей хотелось бы сейчас выходить и перед классом что-то вещать у доски.

— Открываем тетради, будем писать эссе.

Дружный стонущий вздох класса не произвел на англичанку ни малейшего впечатления.

— Тема эссе — «Your dreams»^[3].

— Ну зачем? — еще дружнее простонал класс.

— Я бы очень хотела узнать о ваших мечтах немного больше. Поэтому открываем тетради и пишем. Время — 20 минут.

Эссе о мечтах. Да кому вообще интересны чьи-то мечты, и особенно на английском? Но вот англичанке интересны. К большому сожалению всего класса.

Минуты утекали так ощутимо, как будто над десятым классом туда-сюда двигался маятник больших напольных часов. Скрипели ручки в тетрадях, кто-то забыл выключить звук клавиш в планшете или телефоне и его жульничество в интернете уже не было тайной. Женька стучала ручкой по пустому листу, пока Мирослава не толкнула ее в бок.

— Ты почему ничего не пишешь?

Та пожала плечами. Наконец глубоко вздохнула и наклонилась к своей тетради, выводя легко льющиеся слова. Через несколько минут учительница английского начала ходить по классу и, заглянув мельком в Женину тетрадь, застыла на месте.

— Это что, Евгения?

— Мое эссе, — невозмутимо сказала та.

— Хочешь сказать, что закончила?

— Да. — Женька кивнула, сложила руки на груди.

— Тогда будь добра, прочти его классу.

Высоцкая замешкалась, но послушно взяла в руки тетрадь, встала с места.

— My dreams^[4], — прочитала она. Посмотрела по сторонам. Все были рады прерваться и послушать, как ругают не их. Женька вздохнула и прочитала:

— I have no dreams. — Добавила, помолчав: — And that’s all what I want to tell you^[5].

Высоцкая опустилась на место под осторожное хихиканье класса.

— И ты считаешь, это уровень человека, который будет сдавать ЕГЭ по английскому языку через год?

— Нет. Но я считаю, что ответила на поставленный вопрос. Мне больше нечего сказать.

— А что она сказала-то? — удивленно захлопал ресницами Илья Котлов, каким-то чудом переведенный в группу английского из класса с немецким языком. Вокруг уже откровенно захохотали.

— Да, у меня нет мечты, и я не хочу ничего придумывать! — отрезала Женька.

Минуту учительница и ученица смотрели друг на друга. Затем Елена Геннадьевна обвела взглядом класс.

— Возвращаемся к своим работам. У вас осталось мало времени.

— Эй! — снова пихнула ее в бок Мирослава, призывая к ответу, но Женька не повернулась. В это время на парту перед ней опустился поспешно сложенный листок бумаги. Женька развернула.

«Это было искренне, Высоцкая? Разве такое бывает? Тогда ты еще более неинтересная, чем все думают».

Почерк был красивым, размашистым и… незнакомым. Женя обернулась по сторонам, но так и не узнала владельца. Все головы были опущены к тетрадям.

Со звонком с урока все были рады выскочить вон, подальше от английского и глупых мечтаний. Женька запихивала тетради и ручки в сумку, предчувствуя, что стоит ей поднять голову, и она тут же встретится взглядом с Мирославой. Но она медлила, глядя на всё что угодно и медленно пробираясь мимо рядов к выходу.

Дело, кстати, было довольно безнадежным — она же знала, что любопытство Мирославы всё равно настигнет ее и случится это совсем скоро…

— Высоцкая, — окликнула ее англичанка, став неожиданным спасением. — Не могла бы ты остаться на минутку? Пошевеливайся, Арсеньева, нечего топтаться!

— Я Женьку жду, Елена Геннадьевна, — миленьким голосочком заметила Мирослава. Таким миленьким, что незнакомый с ней преподаватель принял бы всё за чистую монету и непременно сдался. Но англичанку сложно было провести.

— Вот за дверью и подождешь. Заодно проследишь, чтобы никто не входил.

Несмотря на мрачное Женькино настроение, она едва сдержала улыбку, глядя на потуги Мирославы. Арсеньева в своем репертуаре! Жалко, «Оскара» за это не дадут. Они явно были достойны какой-нибудь награды.

Но вот дверь кабинета захлопнулась, отгородив его обитателей от звуков перемены, и Женька оказалась лицом к лицу с серьезным разговором. Что он предстоит — она не сомневалась с того момента, как ее эссе продемонстрировали всему классу. Серьезный разговор предстоял про ее, Женькино, несерьезное отношение к предмету, про разрушенные учительские надежды и потенциально упущенные шансы. Между прочим, ее, Женькины, шансы. Так и чего, спрашивается, все в них лезут?

— Что-то случилось, Женя? — неожиданно мягко спросила учительница, и Высоцкая, приготовившаяся давать яростный отпор в ответ на яростные замечания, не сразу нашлась с ответом.

— С чего вы взяли? — ответила она наконец.

— Твое эссе. Обычно ты любишь писать тексты на английском.

— Вам кажется. На самом деле нет.

— Я не уверена во многих вещах, но обычно не ошибаюсь, когда кому-то нравится мой предмет. Это всегда видно.

— Я…

— Ты уже думала, куда будешь поступать?

— Думала, — хмуро сказала Женя, глядя в окно. Разговор пошел именно по тому пути, который она представляла. — И ничего не знаю. У меня нет особых способностей. И конкретных желаний тоже нет.

— Тогда почему бы тебе не попробовать себя в чём-то, чего ты никогда не пробовала? Какое-то новое дело. То, чем ты раньше и не думала заниматься. Заодно будешь нарабатывать портфолио.

Портфолио! Все уши про него прожужжали. Как будто портфолио при поступлении может заменить конкретного человека или результаты ЕГЭ! И что Женька туда должна вкладывать? Победы в конкурсах, которых у нее нет? Результаты олимпиад по английскому? Она не Мирослава или Вадик с Сашей, у которых этих достижений выше крыши…

— И да, Женя, — напоследок сказала Елена Геннадьевна, прежде чем отпустить ее. — Не забрасывай английский. Я уж не знаю по поводу всего остального, но с иностранными языками у тебя точно всё в порядке.

Языки… Языки — это не увлечение! Точнее, увлечение, конечно, но… для нее это всегда было чем-то несложным. А увлечение — оно же зажигает тебя изнутри, вдохновляет… вот как родителей вдохновляет их работа, их творчество! То, что просто дается тебе легко, нельзя считать делом всей жизни.

— Чего ты там бормочешь? — ткнула ее в бок Мирослава.

Они были в столовой. Большая перемена, толпы учеников, гомон и гвалт. Отличное время, чтобы не думать ни о чём серьезном.

— Вот вы можете себе представить что-то более бесполезное при поступлении, чем портфолио? — спросила Женька, продолжая думать о разговоре с англичанкой.

— Почему бесполезное? — неожиданно хором ответили Вадик и Мирослава и, переглянувшись, рассмеялись.

— Только не говорите, что у вас обоих оно есть, — застонала Женька.

— Ну…

— Погоди, а что такого?

— Да ничего, просто я никчёмыш! — констатировала Высоцкая мрачно. — Если судить по наличию портфолио, я совершенно не готова к взрослой жизни.

— Да и не только по наличию портфолио…

— Вадик! — Мирослава с возмущением пихнула одноклассника в бок. Тот не смутился, только голову набок склонил и, зажмурив один глаз, с любопытством уставился на Женьку.

— Задаем серьезные вопросы, Высоцкая? Жаждем получить на них серьезные ответы? Кажется, наша крошка стала совсем взрослой!

— Хватит паясничать, Сухов! — Мирослава с щедростью близкой подруги отвесила Вадику подзатыльник. Затем перевела взгляд на Женьку. — Так. А теперь к тебе. Ты сейчас серьезно? Это тебе англичанка мозги промыла? И что сказала-то?

— Неважно! — отрезала Женька, уже жалея, что вообще раскрыла рот. — Если всем так нужно это идиотское портфолио, я его сделаю, но для этого…

— Для кого делать-то собралась? Насколько я знаю, ты даже с примерной специальностью не определилась, — опять влез Сухов, отпрыгивая на стуле от длиннорукой Мирославы. — Может, из тебя физик получится или медик! Так зачем тогда портфолио будешь делать? Увлечения в себе какие-то выискивать?

— Женька физик? Или медик? — Мирослава зафыркала.

— Нет, судя по вашей реакции, я всё-таки никчёмыш, — Женька с тоской легла на сложенные руки. Разговаривать о себе с друзьями оказалось совсем не весело. Лучше бы и не начинала. — Давайте просто переведем тему.

— Да ладно тебе, Жень… — начала Мирослава, но Сухов ее перебил:

— А мне вот очень интересно, что у вас за секреты с Раевским.

Женька, которая только выкинула утреннее происшествие из головы, дернулась, взмахнув волосами, и едва не расплескала суп.

— Сухов, блин! Нечем мне больше настроение испортить?

— Мне тоже интересно, — поддержала его Мирка.

Высоцкая вздохнула. Артур сидел через два стола от них. Как и всегда, создавалось ощущение, что он смотрит на всех и ни на кого конкретно.

— Нет никаких секретов. Он всего лишь спрашивал меня о домашке.

— О чём? — фыркнула Славка. — Артур? Не могу представить, что он кого-то просит дать ему списать.

— Ну вот уж представь, — ехидно ответила Женька. — А какие секреты вы себе уже нарисовали?

Ее забавляли и вопросы одноклассников, и собственное легковесное вранье, которое ничего ей не стоило. Вся эта ситуация с Артуром виделась Женьке всего лишь недоразумением, которое разрешится и забудется, не оставив следа. Она почти не знала Арта, поэтому ее и веселило, что друзья выискивали тайны и интриги там, где их не было. Какими значительными порой видятся нам со стороны события, совсем не важные для их участников…

Дальнейшим расспросам помешала Ирка Ларшина, которая плюхнулась к ним за столик со своим подносом.

— О нет, — успел выдавить из себя Вадик, прежде чем Ларшина обратила на него взгляд своих красивых зеленых глаз.

Ира и правда была красивой. С ровной оливкового цвета кожей, длинными темными волосами и зелеными глазами — ей с детства говорили, что она очень красива, и наперебой прочили ей карьеры модели, актрисы и телеведущей (нужное подчеркнуть).

Она училась на класс младше и была бессменным и вечно пропадающим ведущим школьного радио. Причины ее пропадания были всегда разными, но, несомненно, очень и очень важными. Мирослава, которая отвечала так — же и за ее выходы в эфир, звала ее просто — Отговорка. И вот теперь ее отговорки заметила даже школьная администрация.

— И почему? — потребовала ответа Ира, пока Вадик корчил Мирке рожи. Эти рожи, очевидно, служили заменой какому-то сообщению, которое Мирослава игнорировала.

— Почему что? — переспросила она. — Я тебя с полуслова еще пока не научилась понимать.

— Почему радиостудия закрыта? — потребовала ответа Ларшина.

— А потому что у нас больше нет радиоведущей.

— Эй!

— Мы же предупреждали. И не раз.

— Это всё из-за тебя, да, Арсеньева?

— Да ладно тебе, — вступился Сухов. — При чём тут Славка? Она просто отвечает за выходы в эфир.

— Просто вы меня не любите, — проныла Ларшина. Женька вдруг поймала себя на мысли, что это красивое лицо уродуют негативные эмоции.

— Ага, — согласилась Мирка и одним глотком допила компот, якобы апельсиновый. — Так не любим, что терпели целый год.

— Да. Просто вы не хотите, чтобы я заняла место Емельяновой.

— О, — Славка закатила глаза. — Начался бред.

Она поднялась с места, захватив свой поднос.

— Все вопросы — к завучам. Чао.

Женька успела подскочить раньше, чем Арсеньева отошла от стола. А вот Вадик замешкался и был схвачен Ларшиной, очень цепкой, когда нужно. Бросив на Сухова умоляющий взгляд, Высоцкая проскочила между столами и на выходе из столовой столкнулась с Максом Стрельниковым.

Сердце тут же заколотилось как безумное, а руки стали влажными, и Женька только порадовалась тому, что в них сейчас нет ничего, что она могла бы уронить.

— А вот и наша палочка-выручалочка, — протянул Макс с улыбкой. — Куда торопишься, Женечка?

— А тебе интересно?

— Почему ты думаешь, что нет? Меня интересуют не только ответы на тесты и контрольные.

— Всё шутишь, — не стала подыгрывать ему Женька. — Смотри, дошутишься — перемена закончится, а пообедать не успеешь.

Максим усмехнулся. Когда он вот так мило усмехался, глядя на нее, или просто смеялся вместе с ней над чем-то, девочка мечтала задержать это мгновение и не думать о том, что будет дальше. Правда, ее мечтам не удалось сбыться. И не только потому, что Стрельников явно никакие мгновения задерживать не собирался.

— Пойдем, чего застряла? — Мирослава догнала ее и схватила под локоть. — Привет.

— Привет-привет, — поспешно ответил Макс, а Арсеньева уже волокла Женьку по коридору.

— Нечего с ним статую изображать!

— Ничего я не изображаю.

— Да-да, это мы уже слышали, — отмахнулась Мирка. — Еще бы пару минут простояла, и о вас бы начали спотыкаться. А мне только еще одного разговора с Ларшиной сегодня не хватает. И как отделаться от этой чокнутой?

— Быстрее взять кого-то на ее место, — задумчиво ответила Женька, всё еще думая о Стрельникове.

— Ага, только вот кого! Не тебя же…

— Спасибо за веру в мои способности, — иронично откликнулась Высоцкая.

— Да нет, я не в том смысле! Тьфу ты, ты же сама не пойдешь!

— Да ладно, расслабься, я шучу, — Женьку развеселила реакция Мирославы. — Конечно, не пойду. Даже ради портфолио.

А вот на следующий день ей было уже совсем не весело, когда в утреннем эфире «Телеболталки» прозвучало имя того, кто украл кеды, — Денис Раевский.

Женька как стояла посреди раздевалки с курткой в руке, так и замерла. Откуда Сухов и Емельянова прознали об этом? Это была часть секрета, который она услышала тем днем и который пообещала Артуру сохранить. Откуда же об этом узнали главные сплетники школы?

Женька сделала глубокий вдох, и способность двигаться вернулась к ней. Что же теперь делать?

На полпути к телестудии до нее дошло, что она слишком суетится. Как будто это ее имя прозвучало на всю школу. Вокруг гомонили школьники. Только что пришедшие даже пока не слышали эту новость. Но уж Артур-то точно в курсе.

На первом уроке она так и косилась в его сторону, но мрачный Раевский на нее даже не смотрел. Некоторые из одноклассников, кто был явно в курсе родства Артура и Дениса, всё время перешептывались и, не скрываясь, смотрели на Раевского-старшего. А тот вообще никуда не смотрел, уткнувшись в сложенные на парте руки. «Что он делает? — раздумывала Женька. — Планирует, как спасти брата или как бы побыстрее его убить?»

«Откуда инфа про конверсы?» — написала она Мирке прямо в тетради по русскому карандашом.

«Очень проверенная инфа из очень проверенного источника. А что?»

«Как-то это всё… немного слишком».

Мирка прочитала сообщение и, нахмурившись, посмотрела на нее. Но Высоцкая не ответила на ее взгляд.

На перемене после первого урока уже вся школа активно мусолила эту новость. Дениса Раевского никто не видел — он торчал в кабинете директора. Не разрешая себе раздумывать, к чему это всё приведет, Женька пришла к кабинету и, конечно же, увидела Артура.

Артура, который скривился, заметив ее.

— Я просто хочу сказать, что ничего не рассказывала, — заторопилась она. — Я действительно ничего не рассказывала друзьям.

Раевский не смотрел на нее, но она чувствовала волнами исходившую от него ярость.

— Бессмысленно, — бросил он.

— Что?

— Бессмысленно сейчас говорить об этом, не находишь? — он перевел взгляд прямо на Женю.

— Я… просто хотела, чтобы ты знал.

— Мне плевать, — его кулаки сжались. — Проваливай.

Женька отступила на шаг назад.

— И дружкам своим спасибо скажи, — донеслось до нее. Женька резко остановилась, ощутив, как заполыхали ее щеки.

— Я не виновата, что твой брат у директора! И не мои друзья украли те кеды!

— Сделай одолжение… — начал Артур, но тут открылась дверь приемной и оттуда вышел его брат.

— А где красная ковровая дорожка? — с ленцой спросил Денис. Он выглядел спокойным и расслабленным, не потревоженным ничем. Даже и не скажешь, что у него сейчас состоялся неприятный разговор.

— Ну?! — Артур сделал шаг к брату. Денис вздохнул, сунул руки в карманы брюк.

— С родителями — в школу. Это так необычно, надо пойти подготовиться.

Он усмехнулся и, обогнув брата, пошел по коридору. Артур замер с видом ошарашенным и злобным одновременно.

Женька вмиг почувствовала — злость на брата в Артуре была сильнее всего. Но почему он злится? Из-за того, что тот украл, или из-за его невозмутимости — слишком необычной для тринадцатилетнего подростка?

— Может быть, это он себя и сдал, — вырвалось у Женьки. Раевский тут же обернулся к ней.

— Ты соображаешь, что несешь?

Женька помолчала, до последнего пытаясь быть спокойной.

— Соображаю. И соображаю еще кое-что. Ты несколько лет учишься в нашем классе, но хорошо, что я не общалась с тобой раньше.

Она еще никогда не чувствовала себя такой разозленной и вместе с тем несчастной. Завернув за угол, она остановилась и подержалась за стенку. Вот что было совершенно на нее не похоже. Она никогда такого не делала. Никогда никому не высказывала в лицо, что думает о нем на самом деле.

И она уже давно не чувствовала исходящие от кого-то ненависть и презрение. Исходящие от кого-то и направленные на нее. Это было очень обидно, несправедливо и снова возвращало ее в детство.