Святой сатана

Всю суету и превратности наступившего дня устюжский воевода Петр Стромилов пережил со свойственным ему хладнодушием и стоическим спокойствием. В конце концов, решив, что сделанного им сегодня вполне достаточно, он с чистой совестью отправился в светелку предаться послеобеденному отдыху, которого его чуть было не лишили обстоятельства. День был воскресный, оттого его присутствие на службе не было обязательным. Легко убедив себя этими соображениями, Стромилов, уткнувшись носом в пуховую подушку, уже через мгновение начал выдавать замысловатые трели с причмокиванием, присвистом и громовыми раскатами.

Из состояния сна праведного воеводу вывел гомон в сенях. Из подклети доносился громкий шум и площадная ругань, которая, впрочем, не смогла пробудить в нем непреодолимого любопытства, свойственного обычным людям в подобных обстоятельствах. Стромилов просто перевернулся на другой бок и захрапел пуще прежнего, полагая, что для искреннего проявления «сыновьей» заботы и неравнодушия к родному очагу у него есть полный дом челяди.

Впрочем, выспаться ему на этот раз все равно не дали. Как только шум утих, послышались поспешные шаги по лестнице, и в светелке заскрипели половицы.

— Хозяин, беда пришел! — услышал он голос татарина Касима, служившего у него привратником. — Балшой человек с Москва прискакал. Дерется, однако! Тебя кличет.

Стромилов оторвал голову от подушки и изумленно посмотрел на слугу. Касим стоял в дверном проеме, неловко переступая с ноги на ногу, и прикрывал ладонью левую сторону лица.

— Грабли опусти! — приказал воевода.

Касим послушно опустил руку. Под уже заплывшим левым глазом багровел свежий синяк внушительных размеров.

— Вот это слива! — невольно восхитился Стромилов, поднимаясь с кровати и натягивая халат. — Славно он тебя отделал, басурманин!

— Иблис проклятый! — зашипел Касим, плюясь слюной ярости.

— Ладно, пойдем посмотрим, что за гость незваный в дом явился.

Воевода, неспешно запахивая полы парчового халата, двинулся к лестнице. Касим подобрал лежащую на лавке у входа саблю и протянул хозяину.

— Зачем? — удивился Стромилов.

— У-у, шайтан! Злой шибко! — убежденно заявил татарин, кивая головой.

Стромилов пожал плечами, но саблю все же взял. Вдвоем они спустились вниз. В сенях, оседлав лавку, как коня, сидел простоволосый поджарый мужчина в короткополом походном кафтане. Натренированный глаз воеводы сразу подметил свежий сабельный рубец на боку и дыру от мушкетной пули на правом рукаве дорогой чуги^[24] незнакомца.

— Ты кто таков? — требовательно спросил воевода, выходя на середину сеней. — Чего буянишь в чужом доме? Давно батогов не получал? Прикажу казакам, живо на съезжий двор сведут да взгреют дюжиной горячих…

Незнакомец, словно прицеливаясь, уставился холодным взглядом в переносицу воеводы и тихим змеиным голосом прошелестел:

— Это ты у меня, Стромилов, сейчас в холодную отправишься! Я тебя в пыль сотру. Ты у меня до конца жизни у церкви Христа ради подаяния просить будешь!

— Да кто ты такой? Чего тебе надо? — возмутился воевода, пораженный наглостью незнакомца, смевшего угрожать ему в его собственном доме.

— Я — начальник Земского приказа Степан Проестев и здесь не забавы для, а по государеву делу!

Жесткий и высокомерный тон гостя, казалось, не терпел возражений и полагал полное себе подчинение, но Юрий Яковлевич был тоже не лыком шит. За долгую службу всякого повидал.

— Чем докажешь? — заорал он, свирепо вращая глазами. — У меня таких Проестевых каждый день по пучку, каждую седмицу по поленнице! Бумага у тебя имеется? Без бумаги я — апостол Петр, а вот кто ты, я не знаю?

Проестев неожиданно усмехнулся, скривив тонкие, почти бесцветные губы, и, порывшись за пазухой чуги, вытащил свиток, скрепленный государевой печатью.

— Читай, крапивное семя! — протянул он грамоту воеводе.

Стромилов рывком развернул и внимательно изучил документ. Под пристальным взглядом гостя проверил на свет водяные знаки, и лицо его мгновенно озарилось редкостным радушием и любезным участием.

— Прости, Степан Матвеевич, не признал. Богатым будешь!

Проестев еще раз криво усмехнулся и убрал свиток обратно за пазуху.

— Я-то точно буду! — произнес он едко. — А вот про тебя того же сказать не могу!

Озадаченный Стромилов только руками всплеснул.

— Да что ты меня все стращаешь, Степан Матвеевич, скажи наконец, что я сделал?

— Что ты сделал воевода, я пока не знаю, а вот что не сделал, могу сказать. Где девица Мария Хлопова?

— Где? — переспросил воевода, выпучив от удивления глаза. — Ну увезли ее в Гледенскую обитель. Люди говорят — кончается девка. Выживет, нет — одному Богу известно.

Проестев нахмурился и тяжело засопел.

— Если она там, то почему ты здесь?

— А я ей что, доктор? — сердито огрызнулся воевода. — Чем я ей помогу?

От негодования Проестев вскочил на ноги и крепкой рукой с силой прижал собеседника к стене.

— Ты, Стромилов, совсем дурак? У тебя царская невеста отходит, а ты подушку ухом давишь и совершенно ни при чем!

— Так невеста вроде порушенная?

— Кому порушенная, а кому настоящая. Едут к тебе порученцы царские, девице чин возвращать.

— А чего ко мне?

Стромилов выглядел обескураженным и слегка оробевшим. Очевидно, что новость застала его врасплох. Проестев огляделся и утомленно махнул рукой.

— Ехали в Нижний, да свернули, узнав, что Хлопова на богомолье в Устюге. Обошел их за Никольском по лесным стежкам.

Стромилов посчитал в уме и сокрушенно пробормотал, теребя бороду:

— Так это рядом совсем!

— Думаю, дня через два жди гостей, — согласно кивнул Проестев и бросил сердитый взгляд на Стромилова. — К слову сказать, знаешь ли ты, воевода, что у тебя под городом поляки разбойничают? Едва живым от них ушел!

— Ишь ты! — с деланым участием покачал головой Стромилов. — В прошлом году, под зиму, казалось, всех кончили?

— Выходит, не всех, — резко перебил Проестев, — пятеро их было! Троих я положил, двое остались!

— Нешто троих? — В голосе воеводы послышалось искреннее уважение к собеседнику. — Тотчас распоряжусь облаву устроить! От меня не уйдут!

— Ладно, не суть, — досадливо отмахнулся начальник Земского приказа, — расскажи про Хлопову! Только подробно, не упуская мелочи!

— А чего рассказывать-то, Степан Матвеевич? — Стромилов помялся, подбирая слова. — Приехали третьего дня. Как ссыльных поместил у себя в гостевой половине, под надзор. Все хорошо было до сего дня. А сегодня вдруг упала в горнице, и дух из нее вон!

— Подробнее, воевода, — раздраженно повысил голос Проестев, — подробнее, с кем была, что делала, кто заходил?

Стромилов почесал затылок, вспоминая.

— С дворовыми девками сидела, вышивала. Приходила ключница, принесла пряники с пастилой, которые Мария Ивановна любит без памяти. Потом доктор, государем присланный, заходил. Принес шкалик с микстурой. Он его каждый день носит. Да еще старуха Балабошка тайком заглядывала.

— Кто такая?

— Знахарка местная, — Стромилов немного смутился, — сам не проверял, но люди говорят, хорошо чечуй заговаривает^[25].

— Понятно.

Проестев на мгновенье задумался, уставившись в крашеные доски пола. Мысли его были проворны, а решения стремительными.

— Расскажи мне про доктора?

— Да чего рассказывать? Обычный немец, только, сволочь, горбатый.

— Ты хоть бумаги его видел? Подорожную, врачебные аттестации, кто выдал, когда?

— Обижаешь, Степан Матвеевич, первым делом проверил! Подорожную подписывал дьяк аптекарского приказа Вьялица Потемкин. Я его руку еще по Москве помню. С остальными бумагами тоже все в порядке. Да в чем дело-то?

— А дело в том, что филин ты ушастый, а не воевода. Не посылал государь к своей невесте никакого доктора. Понял?

На лице Стромилова мгновенно отразились смятение, страх и пылкое желание кипучей деятельности одновременно.

— Да я его на ремни распущу, я ему…

Рассказать, какие еще безумные казни он придумает для самозванца, воевода не успел. Проестев остановил его словоизлияния, жестко усадив на лавку.

— Вот что, воевода, ты в это дело не лезь. Без тебя разберутся. Бери коня и скачи в Гледенский монастырь. Твое дело — Хлопова. Молись, чтобы девица выжила. А потом будешь ходить за ней по пятам и не дашь волосинке с ее головы упасть! Понял?

— Помилуй, Степан Матвеевич, что я ей, нянька, что ли? — завыл от обиды Стромилов. — У нее сторожей хватает… Уж прости, сударь мой, но это дело не для меня!

Проестев больно схватил воеводу за плечо и посмотрел ему в глаза своим жутким немигающим взглядом, словно пытался распилить его пополам.

— Ты не понял, Юрий Яковлевич, это не просьба и не предложение. Ты будешь охранять царскую невесту даже ценой собственной жизни. Если я прикажу, ты за ней не только ходить, ты носить за ней будешь… этот, как его?

Проестев защелкал пальцами, вспоминая забытое им слово.

— Чего носить-то? — хмуро поинтересовался Стромилов, обиженно сопя.

— Ну, это, — наморщился Проестев, — жопа с ручкой?

— Ночной горшок, что ли?

— Точно, — облегченно выдохнул начальник Земского приказа, — спаси Христос! А теперь поспеши в обитель и о том, что я здесь, никому!

— Да понял, не дурак! — буркнул Стромилов уязвленно.

Он вышел за дверь, и через некоторое время со двора донеслось лошадиное ржание и удаляющийся топот копыт.

Проестев расслабленно потянулся и завалился на лавку у окна, но, услышав шорох, резко поднялся на локтях. Всеми забытый татарин Касим все еще стоял в дверях, не зная, что ему делать.

— А-а, нехристь, ты еще здесь? Ну и хорошо! Сходи к ключнице, пусть принесет мне чего-нибудь из снеди. С утра ничего не ел!

Касим стоял в дверях и не двигался, рассуждая, правильно ли будет выполнять поручения незваного гостя. Но Проестев умел быть убедительным.

— Чего встал, как истукан? Иди исполняй. Не зли меня!

Привратник неуклюже поклонился, прикрывая ладонью подбитый глаз, и отправился искать ключницу, на ходу сокрушенно цокая языком и приговаривая:

— У-у, шайтан!