Большие разборки

Волкашин в родном городе не был семь лет. После армии пошёл служить в ФСБ, сразу же был переведён в Санкт-Петербург и, с той поры, его старые кореша ни сном, ни духом не ведали о его существовании. И вот неожиданно появился. Всего на трое суток — выкроил время, взял срочный отпуск за свой счёт, якобы по причине недомогания, скакнул в самолёт и теперь сидел в прокуренной комнате общежития шестого комбината сборного железобетона. Здесь ютился со своей женой Алик Горохов. Уже лысоватый, с лицом, изрезанном морщинами — тяжелый труд на формовке железобетонных плит и регулярное пьянство, кого хочешь состарят раньше времени. А было Горохову всего тридцать пять. Как и Волкашину.

Юрик Волкашин считал себя неудачником — всего лишь капитан, дальнейших перспектив по службе ноль. Денег тоже ноль. Жильё не предвиделось — ютился в комнате ведомственной общаги. Про семью можно было не заикаться — какая семейная жизнь, при его рабочей загрузке и бытовых условиях? Ещё не много, и жизнь окончательно улетит мусорным пакетом на свалку не сложившейся судьбы. Как у всех его друзей юности: Антона Мулатова, Бори Маранкова, Веньки Азарова, Олега Сысоева.

Все они выросли в одном дворе, окружённом хрущёвскими пятиэтажками. Вместе пакостили, вместе дрались с пацанами из соседних дворов. Старухи — соседки предрекали им тюремные нары и скорую гибель от блатной финки. Только бандитов из них не получилось — покуролесили в семнадцать лет, после благополучно отслужили в армии и жили на гражданке честно — кто как мог. Волкашин ушёл в госбезопасность. Алик Горохов (человек, в общем, ограниченный) мыкался по стройкам, пока не нашёл пристанище в общаге комбината ЖБИ. Олег Сысоев служил в милиции одно время, но за алчность был уволен и перебивался охранником на автостоянке — вкалывать он терпеть не мог, пусть мало платят, лишь бы балду валять. Он днём и ночью ходил в своей камуфляжной форме с замусоленными локтями, и мечтал устроиться в пожарную часть — сутки дежуришь, трое — дома.

Венька Азаров, профессиональный водила, несколько раз влетал по глупому — то машину чужую разобьёт, то груз попортит в дороге, а, как устроился в автобусный парк, так вообще забыл, что такое деньги — там кормили в столовой обедами и обещаниями погасить долги. Озлобился Венька, из семьи ушёл, в карты стал играть на деньги (проигрывать).

Борька Маранков на рынке печеньем торговал, но как-то неудачно. Он много чем пытался торговать: шмотьём, рыбой, видеотехникой, теперь вот печеньем, но братва местная давила через чур поборами, да менты, да администрация рынка — всем кушать хотелось. Зарабатывал он, как нормальный рабочий на заводе, не больше. На заводе за такие деньги хлопот мало — работай да зарплату жди. А ему и по соплям частенькой рэкетиры стучали, и менты товар отбирали в наглую, и по поездам он маялся с сумками, по барахолкам в чужих городах, только другой профессии он себе уже не представлял — тридцать пять лет не двадцать, заново переучиваться, перестраиваться не всякому под силу. Антон Мулатов, как был дворовой шелупонью, им и остался. Воровать не воровал, но постоянно отирался по пивным, обирал пьяных, курил травку, задирал в своей пятиэтажке соседских мужиков.

Волкашин долил остатки водки в стаканы, обвёл взглядом своих кошерей юности, ухмыльнулся:

— Другого шанса подняться у вас не будет. Утоните в дерьме.

— Погрязнем, — поправил его Мулатов.

— Вы и так в дерьме, погрязли по самые уши.

— А ты самый крутой, — подколол Вениамин.

Волкашин снова ухмыльнулся.

— Лучший из худших.

Помолчали.

Все курили, осоловело глядя перед собой. Дым сигарет уходил к потолку. В маленькой комнатке было душно и смрадно. Усталые, потные мужики тоскливо перерабатывали отвердевшими мозгами предложение дружка юности, и каждый в душе вылеплял отрицательный ответ. Если бы это он предложил лет семь-восемь назад, когда в мозгах сперма бурлила, а в венах кипела кровь. А теперь…

— Повторяю снова… Областная ОПГ бешеные бабки снимает с фирм.

— Везде так, — вставил Маранков.

— Согласен, что везде, — Волкашин чокнулся своим стаканом с грудой остальных стаканов, стоявших на застеленном клеёнкой столе, залпом выпив водку, похожую на бензин, долго дышал носом, пережидая, когда исчезнет вкус алкоголя в глотке. — Это бизнес. Большой бизнес. А чтобы заниматься бизнесом, надо платить. Все платят. У всех есть крыша. И у фирмачей, и у бандитов. Раз в месяц ваш известный держало города везёт в Москву чемодан денег. Наше питерское управление, совместно с москвичами, заготовило показательную операцию.

— Альбертика возьмут? — спросил Маранков, по роду своей базарной жизни знавший поименно всех городских авторитетов.

— Да. Деньги, какие он повезёт… Короче, в Москве уже решено, что этот взнос в общак конфискуют. Братва смирилась с этой потерёй — надо, значит, надо. Только ваши местные ещё не знают, что их отдали на «заклание».

— Мудрено говоришь.

— Мудро не мудро, Алик, а прилетел я к вам только по тому, что ещё помню, какими вы были пацанами.

— Какими? — Горохов грустно скрёб лысину.

— Крутыми.

— Я и сейчас крутой. Хе-хе-хе, — пьяный Мулатов развязано рассмеялся.

Волкашин презрительно хмыкнул.

Мулатов, отсмеявшись, вдруг посмотрел трезвыми глазами.

— Нас братва передавит, как клопов.

— Жить хочется?

— Кому не хочется? Какая бы не была — жизнь, есть жизнь.

— А говоришь, что крутой. Я такой куш предлагаю… Деньги повезут завтра. Отобьём их нагло, перед зданием аэровокзала. Этого никто не ждёт. По сто пятьдесят тысяч на брата. Таких денег никто из вас не заработает. И я не заработаю. Их можно только взять гоп-стопом!

Волкашин помолчал.

— Отсюда сегодня уже никто не выйдет. Завтра с утра берём деньги и, как крысы, в разные стороны.

— Нас быстро вычислят и перережут, — хрипло сказал Олег Сысоев.

— У тебя на руках будут приличные бабки! Не тупи! Купишь себе новый паспорт, заживёшь новой жизнью.

Венька Азаров залпом выпил свою порцию водки, брякнул стаканом об стол, стакан чуть не раскололся.

— Пьяный базар.

— Я не шучу, Веня.

— Никто из нас в это не полезет…Явился, после стольких лет… план у него… Не пошел бы ты на хрен, Юрок!