Большие разборки

Навоков был высоким толстяком с выпученными глазами и жалобно сложенными пухлыми губами. Сергей относился к нему с презрительной иронией, но окончательно обидеть не желал — не ему, Сергею Бянко, судить — каждый живёт, как может, и как хочет. Скорее, всё-таки, как может — хотим мы все жить только хорошо, а хорошо не всегда получается. Вот и Навокову, не смотря на природную холеность, стать знаменитым не удавалось. В театре его зажимали, давая мелкие второсортные роли, зато очень часто звали озвучивать мультфильмы — он очень похоже выводил своими пухлыми губами жужжание мух и жуков. Но везде платили мало.

Супруга Навокова, устав терпеть нужду, выгнала актёра, оставшись с дочерью-школьницей, и зарабатывала на хлеб с маслом фасовщицей в супермаркете, в свободное время убирая подъезды. Дочь помогала. Муж же, артист Навоков, не нашёл иного выхода, как переселиться к своей теще. Тёща женщина была добрая и, прожив с ней бок о бок в её однокомнатной квартире месяц, Навоков склонил пожилую даму к плотскому греху. Расточая любимой тёще интимные ласки, Навоков немного расслабился — тёща зятевскую зарплату не требовала, а, наоборот, делила пенсию на двоих. Но иногда Навоков грустил.

Сергей и Анисим как раз застали Навокова в секунду грусти — он стоял в больших наушниках перед микрофоном, готовясь озвучивать очередную мультфильмовскую роль, и грустил. Артист был отделён от коридора, где стояли Сергей и Анисим, прозрачной стеной из плексигласа. На двери студии красовалась табличка: «Не шуметь! Не входить!».

— Внимание! Начали! — откуда-то из пустоты прогремел голос звукорежиссёра.

На экране возник нарисованный компьютерной графикой толстый, похожий на человечка, навозный жук. Жук летел.

Навоков напрягся и зажужжал, шевеля губами:

— Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж… Ж-ж-ж-ж… Ж-ж-ж.

Жук лихо приземлился перед смешной и маленькой козявкой.

— Стоп! — вскрикнул из темноты звукорежиссёр. — Записано. Спасибо.

Навоков снял наушники и расслабился. Только тут он увидел сквозь стену Сергея и его африканского напарника, и заулыбался. Отирая потное лицо платком, Навоков вышел в коридор.

— Серёжа, здравствуй.

— Здравствуй, Навоков. Жука озвучиваешь?

— Жука.

— Много нажужжал?

— Рублей триста сегодня нажужжал.

— Что-то мало. Ты губами интенсивней шевели. Интенсивней!

— Шутишь всё.

— Какие могут быть шутки. Ну, веди в буфет… Что заскучал? Платить буду я, хоть ты мне и должен пятьдесят рублей.

— Мог бы забыть про пятьдесят рублей.

— Не дождешься. Разговор к тебе есть, а я знаю, что во время приёма пищи, ты говоришь охотнее.

— Это точно.

— Знакомься — это Анисим, мой стажёр.

Навоков благосклонно пожал руку Анисима. Предстоящее угощение настроило артиста на благостный лад, он выпер вперёд большой круглый живот и запустил руки в карманы цветной жилетки.

— Не жадный ты до денег, Серёжа.

— Не жадный, потому такой же нищий, как ты. А у тебя будь деньги, я уверен, ты бы их зажал. Долг ведь мне не вернёшь никогда.

Навоков скромно прихрюкнул.

— Сам это знаешь. Мог уже успокоиться и не вспоминать о долге.

— Нет. Денег не верну, так хоть удовольствие поимею, унижая за эту пятидесятку.

Навоков скромно пожал плечами, мол, как знаешь.

В буфете мульстудии уселись вокруг круглого столика. Тощий высокий буфетчик, он же официант и уборщик со столов (артисты и мультхудожники имели грех живописно свинячить), не спрашивая, принёс тарелку с колбасной нарезкой и хлеб.

— Кофе или спиртное? — спросил он, водрузив в центре столика принесённое.

Сергей кивнул Навокову. Тот жадно сглотнул. Ага, нужда артиста здорово прижала — сголодался по алкоголю. Сергей закатил глаза.

— Понял, — оживился буфетчик. — По двести граммов коньяку каждому.

— Икру дайте, — подал голос Анисим.

— Только красная, — сказал буфетчик.

Навоков убрал с лица благодушие.

— Сдаётся мне, вы при деньгах.

— Не надо намёков, Навоков, в долг не получишь. У тебя плохой кредитный рейтинг. Но, — Сергей мотнул головой Анисиму, тот достал из кармана десятидолларовую бумажку. — Ответишь на вопросы — баксы твои.

— Согласен.

Буфетчик принёс три стопки, графин с коньяком и тарелку бутербродов с красной икрой. Навоков торопливо наполнил стопки коричневой искристой влагой. Выпили.

Пропихнув в рот бутерброд, Навоков, откинувшись на спинку стульчика, проглотил закуску и, достав из кармана жилетки пачку дешёвых сигарет, с удовольствием закурил. Пуская дым, поведал:

— Не люблю, когда на улице бабы курят. Думают, что это красиво, а у меня ассоциации возникают, что это продажные женщины… Ещё не люблю, когда девки наравне с мужиками хлещут.

Сергей снова наполнил стопки.

— Ещё по одной. Для куражу.

Выпили. Навоков, отведя руку с сигаретой, проглотил ещё один бутерброд с икрой.

— Торопишься жить, Навоков, — прокомментировал Сергей. — Ладно, долой лирику. Расскажи, Паша, о Мулатове.

— О Мулатове? Зачем тебе?

— Мулатова убили позавчера. А сегодня покушались на Артёма Контенко. Сына поэта Контенко. Думаю, он уже умер. Артём был гомиком и «дружил» с Мулатовым. Есть мысль — Артёма замочили, потому что он знал, кто «сделал» Мулатова.

— Ты сыщик?

— Я журналист — носитель правды.

— Я не убивал Мулатова.

— Верю. Но ты был его приятелем. Пил с ним на халяву. На рыбалку ездил.

— Что я могу рассказать?

— То, что меня может заинтересовать.

Навоков задумался, докурил сигарету. Потушив в блюдце с остатками бутербродов окурок, сказал медленно:

— У Мулатова был друг — земляк (Мулатов ведь из Лесорецка), они даже вроде из одного двора, учились в одной школе. Маранков…

— Фамилия знакомая.

— Он здесь в Питере йогуртами торговал. Помнишь рекламу — йогурты от Маранкова.

Сергей ощутил прилив тёплой волны — кровь стукнула в виски. Маранкова убили неделю назад, прямо посреди улицы, когда машина затормозила перед светофором — к авто подошёл прохожий в куртке и надвинутой на глаза кепке, и спокойно бросил в салон, через открытое окно, ручную гранату — водитель, охранник и Маранков погибли мгновенно. А перед этим был скандал — у Маранкова похитили жену, требуя какие-то деньги, якобы, им украденные. Тёмная, запутанная история.

Сергей, налив всем коньяка, выпил первым.

— Мулатов после смерти Маранкова был сам не свой. Как-то в разговоре со мной, он обронил фразу, мол, у него и его друзей начались неприятности, пришла ударная волна из прошлого, — Навоков поднял стопку, посмотрел сквозь коньяк на свет. — У Мулатова был здесь друг фээсбэшник… Мулатов очень надеялся на него.

— Как зовут друга?

— Не знаю.

— Ещё что?

— Всё.

— Ты очень помог мне, Паша.

— Доллары мои?

— Может, ещё что скажешь?

— Нет. Итак, сказал много на десять долларов. С вами журналистами связываться опасно…

На улице был ветер. Покинув мультстудию, побрели к остановке.

— Что дальше? — спросил Анисим.

— Поговорим с вдовой Маранкова. Она должна знать, кто тот фээсбэшник, на которого надеялся Мулатов.

— Почему?

— Подозреваю. Мулатов и Маранков — одна шайка, раз земляки. Кого-то они кинули, в своё время, а теперь их нашли и запрессовали.

— Фээсбэшник знать заказчиков?

— Анисим, старайся слова правильно выговаривать. Поясняю тебе, как неразумному стажеру — да, фээсбэшник может знать заказчиков.

— Он нам скажет?

— Не думаю. Он нас на хрен пошлёт.

— Зачем тогда фээсбэшник?

— Для полноты картины. Он нас пошлёт, а мы вёрнемся и принудим его поделиться с нами правдой.

— Как?

— Не знаю.