Полумрак

Я вытираю пот, что скапливается под белым комбинезоном, закрывающим мою голову. Ткань прилипает ко мне и не впитывает ни грамма влаги. Я прею, стоя на месте.

Чтобы ни один кусок мяса я не запачкал собой, приходится одеваться в спец одежду. Оно и к лучшему. Противно будет всегда вонять цехом, даже когда ты не на работе. Чувствую, что если бы носил домой провонявшие вещи, то однажды обнаружил бы собачий подкоп под своей дверью.

Я с трепетом снимаю шкуру, которая пойдет на переработку. Срезаю лапы, хвосты… Нет. Этого я рассказывать не буду. Это я и сам бы хотел пропустить.

В любом случае я провожу день как в тумане. Работа настолько въелась в меня, что я делаю ее машинально, умудряясь спать стоя с ножом в руке. Мне кажется, что многие профессионалы способны на такое. За десять лет работы в этом поганом цеху я настолько преуспел в своем деле, что могу работать с завязанными глазами.

Вот, задумался о том, что преуспел и понял, что топчусь на месте. Я, как попал сюда после школы, так и остаюсь тут. Что надо было сделать, чтобы оказаться на месте получше? Кем надо было быть? Я не хочу верить, что наша всезнающая система оценки знаний пропускает случаи вопиющего кумовства и коррупции, при которых дети правительства становятся правительством.

Да не. Бред какой-то…

Я закончил.

Комбез в стирку, ножи в печь. Надо отдохнуть перед завтрашним дежурством. Хочу быть полон сил, когда буду убивать злых демонов.

Я ненавижу этих демонов. И даже если самый страшный исход окажется правдой, и мы все уже давно в аду — я не на секунду не перестану желать убивать злых демонов.

— Эй! — окрикнул меня начальник цеха, седой мужик, который вот-вот должен помереть от переработок. — Там аванс пришел. Не просри все за день!

— Да, да… — отмахнулся я, думая о том, что когда он помрет, то его место, возможно, достанется мне. Дверь цеха захлопнулась, и я вновь оказался в коммерческом тоннеле.

Людей меньше не стало, и с минуты на минуту привалит еще партия работников. На смену нашей. День у людей начинается с работы. А мой начинается с магазина и продуктов, которые можно съесть в моей маленькой комнатке. Хотя нет! Я куплю полноценный ужин. Завтра важный день.

Микроволновки нет, поэтому я попытаюсь донести контейнер с горячим как можно быстрее, чтобы не сидеть среди этих хмурых лиц в столовой или кафе, а спокойно съесть еду дома. В тишине и уюте.

— Мне котлету из курятины и картофельное пюре, пожалуйста… — тычу я пальцем в меню и протягиваю свой пластиковый контейнер.

— С вас сто десять, — говорит грузный мужик в сетке на голове. На лысой голове. Я, как работник похожей отрасли, знаю зачем эта сетка выдается. Вот только на лысую голову надевать ее смысла маловато. Лучше бы он натянул эту сетку на свои усы.

— За вынос скидка. Новенький что ли?

— Умник, что ли? — мужик нажал пару клавиш на калькуляторе. — Давай сто.

Терминал оплаты пропищал, как только я поднес бумажку со своим штрих кодом. Я, честно говоря, понятия не имею сколько у меня там на счету денег. Да и проверять совсем не хочется, ведь это нужно идти на уровень экономического обеспечения и стоять в очереди для проверки баланса. А я… как-то забываю про это… Даже если там уже огромный минус, то тут ничего не поделать, я и так живу без лишнего шика.

Котлета плюхнулась в пластиковую миску и укрылась одеялом из картофельного пюре. Я закрыл крышку и обмотал все только что снятой спецовкой.

— Эй, пацан! — окрикнул меня продавец. — Ты побрякушку-то спрячь. Не гоже всем на нее глядеть.

— Спасибо! — я убрал свой медальон с прозрачным камнем под футболку и слегка прижал его свободной рукой. Совсем расслабился…

Этот камушек мне еще мать оставила. Перед тем как умереть от туберкулеза. Она говорила, что он обозначает ту силу, которой я молюсь по утрам и перед сном. Маленький жук, застывший в желтом камне. Он уже давно мертв, но навечно отпечатался в пространстве и времени. Я держу этот камень и молюсь, чтобы со мной происходили только такие редкие и удивительные вещи, как с этим жуком. Шанс оказаться внутри камня ничтожен. Шанс стать счастливым — тоже. Но вот только у жука получилось…

Я вышел из забегаловки и слегка размял ноги. Потянулся, прогнул спину под удивленные взоры прохожих, и побежал.

Я уворачивался от идущих людей, перепрыгивал собак, пролетал лестничные марши одним махом. Вскарабкался на посадочною платформу лифта и протиснулся в кабину тоже одним движением.

Десять минут движения вниз и снова бег. Только теперь до вагона поезда. Если ты успел на лифт, то и в поезд бегом добежать успеешь. Куда удобнее было бы если бы все настроили под спокойный прогулочный шаг, но видимо это не для нашей стороны города. Возможно, в районе побогаче, люди успевают и на лифт, и на поезд даже не запыхавшись.

Тоннели становятся темнее, лестницы хуже, а стены обрастают острыми камнями. Я сбавляю темп, забегая в свой коридор, и надеюсь, что сердце успокоится, как только я пересеку порог своего дома.

Так и есть. За триста метров спокойной ходьбы сердце замедляется и кровь больше не бьет в уши. Вот я и дома.

Я аккуратно положил миску с едой на изголовье кровати, а сам улегся, укутавшись толстым ватным одеялом. Комната, за целый день без человека в ней, успевает остыть и первое время я всегда прячусь под одеяло. Сейчас оно нагреется и можно приступать к еде.

Еще горячая… Я добрался до дома ровно за двадцать минут. Если бы я не спешил, те весь путь растянулся бы до полу часа, а то и больше. Десять минут это ерунда, но у меня еще столько дел перед сном, что не хочется терять и столь жалкие крупицы времени.

Я достал свой камушек и поднес его ко лбу.

— Спасибо.

Спасибо за еду, что оказалась в моем доме.

Спасибо за возможность есть и спать в тишине и покое.

Спасибо за шанс прожить еще один прекрасный день.

Внутри бетонной сферы.

В безопасности.

И пусть демоны не потревожат меня.

Я открыл контейнер, взял палочки и принялся жадно кромсать котлету на мелкие куски. Перемешав мясо и картофель, я начал проталкивать все это прекрасное порождение гастрономического гения в свой рот. Тщательно прожевывая и без того мягкую пищу я с упоением наслаждался вкусом мяса. Вкусом картофеля. Это не самое дорогое блюдо, но оно всегда стояло для меня особняком.

Когда я жил с родителями, мать часто готовила это для нас. Тогда и комнатка была побольше. И кухонный стол был всегда заставлен едой. Тогда даже Ванька приходил к нам, чтобы цапнуть мамкину котлету. Он не был из бедной семьи. Просто котлеты моей матери были вкусными.

Мне ее не хватает…

И отца — тоже.

Еда слегка притормозила в горле. Зачем я об этом думаю? Все же так хорошо начиналось! Я со второй попытки проглотил последний кусок и достал свою книжку.

Стих седьмой.

Смерть дарует покой и свободу.

Оболочка и все мысли, что таила она в себе, вернутся в вечное небытие.

Душа человеческая сольется с силой, что движет этот мир, став незримым проводником для живущих.

И лишь чистые помыслы позволят вести страждущих.

Они точно за мной наблюдают, отец и мать. И ведут меня сквозь все тяготы и невзгоды. В противном случае я уже давно подох бы на дежурстве, сожранный демонами. Или меня бы загрызла обезумевшая тварь на отшибе города. Или я заболел бы…

Я жив и здоров потому, что они предпочли следить за мной с того края, оттуда, куда я еще не добрался. Однажды и я там окажусь. Присмотрю за Ванькой, начальником. За людьми в лифте, чтобы они не рухнули в чернеющую воду. Придержу фанеру в вагоне, чтобы она не оторвалась на ходу. А пока я тут, и я лишь ведомый.

Грустные мысли тут же отступили. Я словно ощутил, как в теплые объятья родителей падает моя душа. Стало так уютно, и я уснул.

— Вот черт! — очнулся я и глянул на часы. До подъема на дежурство оставалось не более пяти часов, а я даже помыться не успел.

Я тут же схватил свое полотенце, сменное белье и вылетел из комнаты, с грохотом закрыв дверь.

— Вот угораздило же, — ругался я, звеня голосом в коридоре. Люди в других комнатах уже давно спали, а я один как дурак тащусь в помывочную!

Лестница с закругленными осыпавшимися ступенями спустила меня в умывальную комнату. Я должен был оказаться тут сутра, но похмелье испортило все мои планы. Я вновь посмотрел на часы. Для меня это была глубокая ночь, как и для всех, кто проживает вокруг. Я даже не был уверен, что горячая вода или пар до сих пор поступают сюда. Да и вообще открыто ли там?

Была — не была. Я толкнул набухшую деревянную дверь и зашел в светлое, уложенное мелким кафелем помешенные.

Воздух сырой и теплый. Пахнет плесенью и мылом. В такие часы тут, скорее всего, не стоит ответственный за разделение узла на мужское и женское посещение. Обычно, в течении двух часов после рабочей смены, идет время для девушек. Потом, час для мужчин. А потом, ответственный за разделение прибирает умывальную комнату и уходит.

Но почему тут открыто?

Звук льющейся воды донесся из комнаты с душевыми.

— Эй! — крикнул я во весь голос. — Есть там кто?

Ответа не последовало. Если и есть кто-то, то не слышит.

Ладно… тогда сначала в парную. Отогреюсь, и, быть может, дождусь, когда из душа уйдут люди. Не хочу их смущать.

Я открыл железный ящик и аккуратно сложил свою одежду и чистое белье. Полотенце, предусмотрительно, взял с собой.

Очередная деревянная дверь, что еле помещалась в дверной косяк, отворилась и в лицо ударил горячий воздух.

— Зашибись… — я расселся на деревянном полке и стянул с себя полотенце. Только так тело сможет расслабиться и прогреться полностью. Дернув вентиль подачи пара, я почувствовал, как воздух в комнате раскаляется до предела.

Пот ручьем начал стекать с меня, а дыхание перехватило. Нос жгло горячим паром и дыхание становилось чистым, но тяжелым.

Я сижу в парной каждый раз перед походом в душ. Нет смысла смывать с себя грязь, если грязь из тебя не вышла. Это древний ритуал. Сердечники и гипертоники им, конечно, не пользуются, но такие люди и в дежурства не ходят. Так что на каждый минус находится и плюс.

— Так, — произнес я, вставая с полка. В голове начало мутнеть, и я решил, что пора бы уже и помыться.

Я встал и дверь открылась. Мутным взглядом я увидел девушку, что прижимает к себе серое затертое полотенце. Она увидела меня и вдавила полотенце еще сильнее. А я дернулся за своим.

Дернулся и тут же споткнулся.

Падая я прикрыл срам, не думая о том, что это сейчас было не главное. Я скатился по стене и прислонился спиной к паровой трубе.

Вот клянусь! Я почувствовал, как кожа зашипела, жарясь на раскаленном металле.

— Ай, блядь! — взвыл я, совсем забыв, что не один в парилке.

— Господи! Ты в порядке? — девушка тут же подорвалась к мне и свободной рукой помогла отодвинуться от трубы.

Как только я отлип от железа, вновь воцарилась тишина.

— Эм… ты прости, я это… — мямлил я, пытаясь не стонать от боли. — Я думал тут никого. Точнее… я думал уйдут. Я крикнул, честно. Никто не ответил…

— Да… я… ты прости, что напугала… — девушка отшагнула от двери и я решил, что пора бы уже идти под душ. Холодная вода мне сейчас не помешает.

— Да ничего… я это… пойду.

— А… да, ага.

Это было самое глупое знакомство в моей жизни! Я пулей вылетел из парной и забился в самую дальнюю душевую кабинку. Как можно дальше от девушки. Мало того, что она видела меня голым, так еще и в таком идиотском положении…

— Вот бля… — выпускал я воздух вперемешку с ледяной водой.

А самое обидное это то, что я даже разглядеть ее не успел! Но внизу живота все равно зашевелились змеи. Я в помывочной наедине с девушкой. Я в помывочной… Наедине с девушкой!

В соседней кабинке включилась вода. — Болит?

Да что она творит то? Она одна в помывочной со мной!

— Немного, — еле сдерживался от смущения я.

— Я, правда, не хотела… — продолжала извинятся девушка и мне стало неловко.

— Да ничего. Это я виноват, что проспал часы посещения, — я сделал воду чуть теплее и спину зажгло огнем. — Ты иди, я не буду смотреть. Я постою тут еще немного.

— Да нет, я как раз по этому… — засмущалась она.

А вслед за ней засмущался и я.

Я выдержал паузу, пытаясь сконцентрироваться на своей спине. Обожгло, как назло, там, куда я физически не дотянусь.

— Я фельдшер, — сказала соседка по душу.

И я выдохнул. И расслабился.

— Тогда могу я попросить тебя о помощи?

— О, да! Да, только подожди, — она выключила воду. — Я вытрусь и принесу аптечку.

Я вновь сделал воду холоднее и вскоре продрог до костей. Сейчас бы в парную, но спина меня не простит.

Я надел трусы и, на всякий случай, обмотался полотенцем, чтобы сохнуть не в своих рабочих штанах. Сев на лавочку посреди раздевалки, я принялся ждать, пусть и не надеялся, что девушка-фельдшер вернется. Но она вернулась.

— Прости, бегала до комнаты. Не успела сдать инвентарь.

— Да не. Не извиняйся. Я сам во всем виноват, — я демонстративно, и чисто машинально, почесал затылок, — Глупо как-то вышло.

— Ладно, давай наклонись-ка, чтобы растянуть кожу. Только не переусердствуй, — девушка положила ледяную ладонь мне на лопатки. Внезапно стало легче.

— Так?

— Ууууу… — прозвучало протяжное эхо по раздевалке.

— Что там?

— Плохо там все. Я думала мазью отделаемся, — вдруг уверенно заговорила она. Она…

— Я Семен…

— Лиза, — девушка ковырялась в своем чемоданчике, полностью сконцентрировавшись на медикаментах.

— Ты на работе задержалась? — пытался я разбавить тишину, что придавала ситуации скомканности и неловкости.

— На дежурстве.

— Прости что отбираю у тебя драгоценный сон.

— Да ничего, я уже привыкла. Каждое дежурство так. То руки, оторванные собираю, то раны зашиваю.

— Не женское это дело.

— Ну уж лучше, чем винтовку в руках держать.

Ее голос был таким сосредоточенным, что мне становилось легче. Видимо мне повезло натолкнуться именно на нее. На врача. Будь на ее месте проститутка, то я, наверное, заработал бы что-нибудь не совсем полезное для здоровья.

— Хреного это…

— Угу…

Мы еще немного помолчали, а потом Лиза достала то, что так искала и вновь прикоснулась ко мне своей холодной рукой. Прямо к ране. Я стиснул зубы и решил отвлечь ее от своих страданий.

— А мне завтра на дежурство. Точнее — сегодня.

— Я думала служители не ходят на дежурство.

— А? А! Так ты про это? — я поднял свой камушек, что никогда не снимал с шеи и занес его над плечом. — Я не служитель. Это от матери досталось. Нет, не… я верующий, но я не служитель. Я как-то не думал о служении и прочем. Я просто… Эммм… Просто верю, что ли.

Слова валились из моего рта словно плохая выпивка, рвущаяся наружу. То ли от волнения, то ли от боли, но я не мог заткнуться.

— Я, вот, не верю. Если бы и существовало что-то поистине мудрое, то не было бы всех этих демонов и покалеченных людей…

— Да нет, это не так работает…

— Все. Я закончила.

Она прервала меня на полуслове, и я вдруг осознал, что только что чуть не испортил лучшее свидание в своей жизни.

— Футболку-то можно надеть?

— Нет. И спи сегодня на животе. Завтра надевать только чистое и…

— Что «и»?

Лиза вновь засмущалась и молча начала собирать чемоданчик.

Вытащив все свои вещи из шкафчика, я аккуратно сложил их на руке. Странно это было, но девушка, будто бы, ждала, пока я соберусь. Мы вместе вышли из помывочной и пошли по мрачному, слабоосвещенному коридору. К лестнице.

— Мне наверх, — остановился я у ступеней.

— Мне вниз. Я живу на два тоннеля ниже. Шестая комната слева от лестницы.

— Это ты…

— Я к тому, чтобы ты зашел завтра. Промоем ожог и снова помажем.

Да, это было ее «и». Я машинально улыбнулся. Вот прямо совсем чуть-чуть. На миллиметр!

— Не обольщайся, — подрезала она меня. — Я только помогу вылечить ожог.

Сказала она это и быстро начала пересчитывать ступени, направляясь к своему тоннелю.

А я стоял и крутил на языке: «Да, представляешь, на Восьмом Парадном. Будем смотреть на фонтаны по утрам и на чудных птиц»

Это было лучшее свидание в моей жизни, пусть во мраке коридора я так и не смог нормально разглядеть Лизу. Я крепко сжал свой медальон, в очередной раз убеждаясь в том, что на каждый минус найдется не меньший плюс.

Люблю этот ожог.