Античность: история и культура

Начало железного века. Античные общества всецело принадлежали железному веку. Железо, постепенно вытеснявшее бронзу, стало известно на Востоке уже во второй половине II тысячелетия до н. э., по крайней мере на четыреста лет раньше, чем в Средиземноморье. Греки считали его пришельцем из земель, населяемых сказочным народом рудознатцев и кузнецов-халибов, ибо хеттские цари, обладавшие монополией на изготовление и продажу железа, хранили все связанное с железом в тайне. Начало железного века на Балканском и Апеннинском полуостровах, на островах Внутреннего моря совпадало с началом античной цивилизации, а его распространение на более отдаленные территории связывалось с развитием таких народов, как финикийцы, греки, этруски, расширявших сферу своего обитания.

Хотя знакомство Запада с железом и техникой его производства состоялось гораздо позже, оно имело огромное значение, поскольку возможности для применения железа здесь были более широкими и дающими лучший хозяйственный эффект. В долинах Нила, Тигра и Евфрата можно было добиться высоких урожаев, пользуясь не бронзовыми, а даже каменными или деревянными орудиями. Железо в странах древнего земледелия не вело к резкому расширению производственных площадей, ограниченных долинами рек. Да и в районах террасного земледелия (Финикия) лес на склонах холмов ко времени появления железного топора был практически сведен. Напротив, на Балканах, на Апеннинском полуострове, на таких покрытых лесами островах, как Сардиния и Корсика, применение железного топора и сохи с железным лемехом означало подлинную революцию в сельском хозяйстве. Только железные орудия позволили возделать тяжелую вулканическую почву, отличавшуюся редким плодородием, расширить границы земледелия и резко увеличить урожайность, внедрить новые для Средиземноморского региона сельскохозяйственные культуры — виноград и оливки. Применение железа позволило обитателям Эгейского региона выйти из упадка, вызванного катастрофой XIII–XII вв. до н. э., и в кратчайшие сроки с наименьшими затратами сил добиться расцвета экономики и культуры.

Железо меняло облик круга земель. Постепенно сводились леса и рощи, бывшие в воображении людей каменного и бронзового веков убежищами духов деревьев и ручьев — дриад, нимф, камен, фавнов — и владениями «лесных царей» (Сильвиев), живущих в дворцах из дерева или хижинах из тростника. В начале железного века обиталища лесных духов и богов стали восприниматься как поставщики древесины. Лучшие ее сорта шли на строительство домов и кораблей, остальное пускалось на отопление, пережигалось на уголь, без которого немыслима металлургия, использовалось для выгонки смолы.

Железный век, в нашем представлении некая абстракция, вставал перед людьми, в него вступавшими, в ярких и пугающих образах. Это и остров Эфалия («Дымная») в Тирренском море, над которым по ночам стояло зарево, видное издалека мореходам, — здесь добывался и выплавлялся неведомый ранее металл. Это и кузнец, чаще всего хромой, подчинивший себе стихию огня и связанный со зловещими богами подземного мира, во владении которых находятся залежи металлов. Наше слово «коварный» произошло от славянского «ков» — «дурное намерение, обман». От этой же основы произошло и слово «ковать». Связанный народной фантазией с подземным огнем кузнец вступил в мир богов как Гефест (этрусский бог Сефланс, римский Вулкан), где ему по контрасту с его обликом и в соответствии с его могуществом в жены досталась самая пленительная из богинь.

Люди лесов Сильвии сопротивлялись железу, как могли. Духовной формой сопротивления был религиозный запрет на употребление железа в строительстве мостов, на использование его в своих обрядах. Жертвы богам, в том числе самые угодные им — человеческие, приносились с помощью кремневых и медных орудий. Но силы и возможности старых материалов были исчерпаны. Железо побеждало сначала на поле боя, когда закованные в него отряды сталкивались с людьми лесов, вооруженными дубинами и пращами, защищенными деревянными, обитыми шкурами животных щитами и панцирями из льна.

Железо стало пользоваться славой металла, жаждущего крови и превращающегося во взаимодействии с ней в ржавчину, в достояние страшных богов войны, — их храмы украшались железным оружием, в дрожании и дребезжании которого видели призыв к войне. С железом связали и те изменения, которые возникли в отношениях между людьми: сметающее все на своем пути стремление к наживе, непочтение к старшим, себялюбие и жестокость.

Но объективно железо, более чем какой-либо другой материал, обусловило прогресс во всех областях хозяйства. С началом железного века в круге земель начинается обособление ремесла от земледелия — сначала в сфере добычи и обработки металлов, затем в строительном и гончарном ремеслах. Ткачество же долгое время остается домашним ремеслом и занятием женщин, которым покровительствовала богиня-искусница Афина (этрусская Менрва). В Риме, как гласила легенда, уже в VII в. до н. э. существовали профессиональные объединения ремесленников — коллегии. Среди них не было главной — кузнецов по железу: это производство на полуострове являлось монополией этрусков, как во II тысячелетии до н. э. в Малой Азии — хеттских царей.

Развивалась в начале железного века на Западе и техника обработки железа. Первоначально железо добывалось сыродутным методом: руда доводилась до +900–1350 °C, а образующуюся при этом на дне печи металлическую крицу подвергали проковке для удаления шлака. В IX–VII вв. до н. э. был открыт способ добычи углеродистого железа, подвергавшегося закалке при погружении в воду. Появилась сталь.

Научились также паять железо. Лидийский царь Алиат (VIII в. до н. э.) посвятил Аполлону Дельфийскому железную подставку, отдельные части которой были спаяны мастером с острова Хиоса. Рано стали известны и магнетические свойства некоторых руд. Само слово «магнит» произошло от города Магнезия в Малой Азии, близ которого находилось месторождение руды, которая притягивала железные предметы. О чудесах магнетизма в древности много писали, но технически использовать это явление в античные времена не умели.

VII–VI века до н. э. — столетия интенсивного распространения железа, определившего техническую основу античного общества. В этот период развились те социально-экономические и политические основы, которые отличали средиземноморское общество и его культуру как от восточных обществ, так и от окружающих его догражданских и догородских общин. Железные доспехи из-за своей дешевизны становятся доступны рядовым гражданам, и аристократия — герои медного века — лишается своих преимуществ в военной сфере, так же как и в экономической, поскольку железные орудия позволили получать урожай и на худших землях.

Рабство. Введение в жизненный оборот железа и связанные с этим изменения в хозяйстве позволили использовать труд рабов в неведомых ранее масштабах и формах. Возникает рабство нового типа, которое принято называть, в отличие от прежних патриархальных форм зависимости, античным рабством. Из железа ковали не только меч и лемех плуга, но и ошейник для раба.

О прежних формах социальной зависимости можно судить по положению групп местного населения, подчиненных не отдельным лицам, а всей общине завоевателей. У спартанцев это илоты, у фессалийцев и этрусков — пенесты, у критян — клароты. Фессалийских пенестов нельзя было ни вывозить с их первоначальных мест поселения, ни убивать: они были прикреплены к завоеванной фессалийцами земле, платили завоевателям оброк. Спартанцы, составлявшие незначительное меньшинство населения Лакедемона, ежегодно объявляли илотам войну, чтобы узаконенным убийством уменьшить их численность.

Рабы античного типа могли принадлежать государству, но они не сидели на земле, подобно илотам или пенестам, и, как правило, не имели семей и не вели своего хозяйства. Основной же массой рабов владели частные лица, а главным способом их приобретения была покупка. Считалось, что первыми стали приобретать рабов и использовать их обитатели острова Хиоса. Это было уже после того, как спартанцы и фессалийцы обратили в рабство население завоеванных ими частей Греции.

В VIII–VI вв. до н. э. число рабов у греков, этрусков, римлян было сравнительно невелико. Только в V–IV вв. до н. э. рабы в таких развитых государствах, как Афины, Коринф, Популония, Сиракузы, составляют значительную часть населения и широко используются в ремесле и строительстве. Тогда же проблема рабства становится предметом теоретического осмысления.

Торговля. В начале железного века в жизни обитателей круга земель большую роль играла торговля. Кончилась длившаяся несколько столетий изоляция обитателей Балканского полуострова от территорий, богатых металлами и другим сырьем. Забытые торговые маршруты критян и микенцев грекам пришлось открывать заново, соперничая как с финикийцами, так и с этрусками. Отсутствие постоянно действовавшего международного рынка открывало возможности получения баснословных торговых прибылей в землях, богатых серебром, золотом и янтарем и испытывающих потребность в вине и оливковом масле. Поэтому особое внимание уделяется развитию этих сельскохозяйственных культур и ремесел, которые обеспечивают производство керамической тары для перевозки вина, масла, а также зерна. Торговля компенсирует скудность земель на каменистых островах и мысах Эгеиды. В начале V в. до н. э. самым богатым человеком круга земель считался выходец с островка Эгина Сострат, корабли которого помогли освоить рынки дальнего Запада. Черепки с сокращенным именем Сострата (Сос) находят на всем побережье Испании, а недавно в этрусском порту найден каменный якорь эгинца Сострата с посвящением Аполлону.

Монета. Потребности растущего производства и развивающейся торговли в начале железного века обусловили введение и распространение монеты. Первые в мире монеты начали чеканиться в VII в. до н. э. лидийскими царями, сказочное богатство которых вошло в поговорку. Заимствовав монетную технику у лидийцев, данники лидийских царей ионийские греки превратили монету из средства платежа и накопления богатств в средство обращения. Появилась возможность менять товар не на товар, а на монету, качество металла которой и вес были удостоверены.

Первые монеты имели форму фасолины. На их оборотной стороне виден квадрат — след от металлического стержня типа наковальни, на который накладывался металл при чеканке. На лицевой стороне изображалась эмблема, характерная для государства, осуществляющего чеканку: лев для Милета, пчела для Эфеса, крылатый конь — Пегас — для Коринфа, черепаха для острова Эгины. Имеются сведения, что впервые у греков монета стала чеканиться на Эгине.

В Малой Азии монеты чеканили из электра — сплава золота и серебра, на Эгине — из серебра. В соответствии с весом драгоценного металла имелись монеты крупного номинала — статеры и их доли (¹/² статера, ¹/³ статера — вплоть до ¹/²⁴ статера). В обращении продолжали находиться медные (в некоторых местах и железные) прутья — оболы. Определенное их число, которое могло быть схвачено в горсть, называлось «драхмой». Было установлено соотношение между монетами и этими прутьями, использовавшимися в мелкой торговле. Древнейшие монеты соответствовали двум или четырем драхмам, первые века существования монеты можно было за одну серебряную драхму приобрести шестьсот овец.

Общественные сдвиги. Изменения в экономике нанесли удар по родовой организации общества, преимуществами которой пользовалась формирующаяся аристократия (в Греции эвпатриды, в Этрурии лукумоны, в Риме патриции), овладевшая такими родоплеменными институтами, как царская власть и советы старейшин. Открывается возможность обогащения для рядовых общинников, занявшихся ремеслами и торговлей. Есть сведения, что некоторые пенесты становятся богаче владельцев земель, которым они платят оброк. Укрепленные поселения превращаются в города, и складывается государство в присущей для античности форме полиса. Процесс создания полисов имел свою специфику, обусловленную рядом факторов экономического и этнического порядка. Там, где отсутствовала крепостная зависимость порабощенного населения, как правило, сопротивление родовой аристократии удавалось сломить быстрее и безболезненнее.

Афины — «пуп земли». «С полным правом можно предположить, что наше государство основано в центре всей Греции и даже всей вселенной. Чем дальше от него, тем мучительнее холод или жара, и кто хочет из одного края Греции прибыть в другой, все они проезжают или проплывают мимо Афин, как около центра в круге». Так место Афин в мире виделось их уроженцу, греческому историку Ксенофонту (430–355 гг. до н. э.), и объясняется это не только климатическими условиями и географическим положением.

К своему положению «пупа земли» Афины шли до времен Ксенофонта более двух тысячелетий — с того времени, как на холме, будущем акрополе, в середине III тысячелетия до н. э. обосновались первые поселенцы. Это были еще не греки, а пеласги, которым афиняне приписали и обработку каменистых земель, и сооружение первых укреплений. Изгнание пеласгов под предлогом, что они нападали на греческих девушек, спускавшихся с акрополя за водой, не принесло афинянам славы. Первый греческий историк Гекатей Милетский их за это беззаконие осудил.

В микенскую эпоху по сравнению с соседними Фивами и городами Пелопоннеса Микенами, Тиринфом, Пилосом Афины были захолустьем. Одно время, если верить афинским мифам, они платили позорную дань юношами и девушками критскому царю Миносу. От нее афинян освободил выходец из пелопоннесского города Трезен Тесей, который был назван сыном афинского царя и признан афинским героем. Именно Тесею миф приписывает превращение Афин в главный город Аттики.

И после Тесея на протяжении нескольких столетий Афины остаются во власти царей. Одному из них, Кодру, удается, пожертвовав жизнью, защитить город от вторгшихся в Аттику дорийцев. Будто бы после этого афиняне решили больше царей не иметь — в уверенности, что лучше Кодра у них царя не будет.

Согласно преданию, именно с этого времени Афинами начинают править архонты, выбиравшиеся из аристократов — сначала пожизненно, затем на десять лет каждый. В отличие от царей, архонты были подотчетны совету из глав родов — ареопагу.

Возвышение Афин связано с социальным и экономическим переворотом VII в. до н. э. Виноградники и оливковые деревья на крестьянских участках стали приносить прекрасные урожаи, а продажа вина и оливкового масла за пределы Аттики давала большой доход. Товарное сельское хозяйство, не отягощенное крепостными формами зависимости, какие господствовали в Лакедемоне и Фессалии, способствовало развитию ремесел (прежде всего керамического, обеспечивавшего тару для вина и масла), судостроения и торговли. Так постепенно в Афинах усиливается значение простого народа — демоса, однако эвпатриды сохраняют за собой преимущества, которые им давали родовые традиции и органы власти, прежде всего ареопаг.

В этих условиях возникает острая необходимость руководствоваться при решении имущественных споров и уголовных дел не родовыми обычаями эвпатридов, а писаными законами. Около 624 г. до н. э. после волнений, вызванных злоупотреблениями судей-эвпатридов, впервые в Афинах были записаны законы, обязательные для всех граждан. Их инициатором считался Драконт, афинянин, о личности которого нам ничего не известно.

Законы Драконта сурово карали любое нарушение прав собственности, так что говорили, что они написаны не чернилами, а кровью. Драконт не затронул сурового долгового права, от которого страдало аттическое крестьянство, и, воспользовавшись этим, эвпатриды расширяли свои земельные владения. Земледельцы попадали в долговую кабалу и часто продавались в рабство за пределы Аттики.

В 594 г. до н. э. с программой государственных преобразований выступает выходец из эвпатридов Солон, всенародно избранный архонт, наделенный самыми широкими полномочиями. Цель реформ Солон видел в устранении всего, что создает в государстве взрывоопасную обстановку и препятствует экономическому и культурному развитию. Прежде всего законодатель реформировал долговое право, осуществив так называемую сисахфию — «стряхивание» долговых камней с земли. Одновременно были выкуплены за государственный счет все проданные в рабство на чужбину. Все свободное население Аттики было разделено на четыре разряда в зависимости от доходов, получаемых с земли. С принадлежностью к разряду были связаны политические права. Таким образом, в конституцию вводился чуждый родоплеменной общине имущественный принцип, открывавший дорогу к власти не знатным, а зажиточным гражданам. С этой реформой была связана и реорганизация армии. Граждане высшего разряда составляли тяжеловооруженную пехоту гоплитов.

Демократизации общества способствовало введение нового совета четырехсот (по сто человек от каждого племени — филы), в обязанности которого входила подготовка программы народного собрания, превратившегося в высший орган государственной власти. Это ограничивало полномочия и подрывало авторитет аристократического учреждения — ареопага.

Реформы Солона не удовлетворили требований аттического крестьянства: ликвидировать крупное землевладение эвпатридов и увеличить их собственные земельные участки. После реформ Солона в Аттике образуются три политические группировки, в борьбе за влияние подчас делавшие уступки демосу. Верх взял глава одной из группировок Писистрат, в 560 г. до н. э. установивший в Афинах единоличное правление — тиранию. Эта форма правления в начале железного века сыграла положительную роль в сокрушении господства родовой аристократии, выходцами из которой чаще всего были тираны. Стремясь к популярности, тираны шли на уступки демосу, создавали условия для расцвета ремесла, товарного земледелия, торговли и… в лице торгово-ремесленной прослойки готовили себе могильщиков.

Тиран Писистрат раздавал ссуды неимущим крестьянам, ввел разъездные суды, чтобы не отвлекать крестьянство от сельских работ, поощрял занятия ремеслами, увеличил занятость населения, начав обширное строительство на акрополе и устройство водопровода. Значительный импульс был им дан торговле и кораблестроению, поскольку он укрепился на путях к проливам и Понту Эвксинскому.

После смерти Писистрата в 527 г. до н. э. власть в Афинах перешла к его сыновьям Гиппию и Гиппарху. Их внешняя политика не была столь же успешной, и они не снискали такой популярности, как отец. В 514 г. до н. э. в результате заговора был убит Гиппарх, а четыре года спустя, в 510 г. до н. э., представители рода Алкмеонидов, воспользовавшись назревшим недовольством, с помощью Спарты изгнали Гиппия.

Один из Алкмеонидов, Клисфен, между 509 и 500 гг. до н. э. осуществил реформы, покончившие с привилегиями родовой аристократии. Ее сила заключалась прежде всего в традиционном разделении Аттики на филы (племена), фратрии и роды. Клисфен же ввел новое деление — на территориальные округа, каждый из которых состоял из трех районов, расположенных в Афинах, в приморской полосе и во внутренней части Аттики. Так были разъяты щупальца родового спрута, сжимавшего в своих тисках полис. Место прежнего совета четырехсот, состоявшего из представителей родовых фил, занял новый совет пятисот, в который вошло по пятьдесят граждан от каждого из десяти территориальных округов. Функции ареопага были ограничены разбирательством дел по преступлениям, не затрагивавшим имущественное право. Как средство борьбы с тиранией было введено голосование, давшее каждому гражданину право написать на черепке имя человека, представляющего угрозу народовластию (остракизм, по греческому слову «остракон», черепок). Получивший на этом голосовании большинство голосов изгонялся из Афин на десять лет, сохраняя, однако, свое имущество.

Реформы Клисфена завершили превращение Афин в сильное демократическое государство и способствовали его экономическому процветанию. С включением Клисфеном в число полноправных граждан части чужестранцев общая численность афинских граждан составила около 30 000.

Спарта, «славная мужами». Иначе сложился полис в той части Пелопоннеса, которая называлась Лаконикой, или Лакедемоном. Здесь еще в микенскую эпоху существовало спартанское царство, которым управлял, согласно преданию, Менелай, супруг прекрасной Елены. Ахейско-пеласгийское население Лаконики не смогло отразить набега дорийцев, как это удалось Афинам, и оно было закрепощено завоевателями, обращено в илотов. Община завоевателей не была заинтересована в хозяйственном развитии порабощенного края, численность населения которого превосходила ее собственную. Согласно закону, авторство которого приписано Ликургу, была изъята из обращения монета и заменена железными прутьями — оболами, в других частях вышедшими из употребления. Ремеслом и торговлей в Лаконике могли заниматься лишь жители добровольно присоединившихся окрестных общин периэки («живущие вокруг»). В отличие от илотов, они были свободными людьми, пользовались в своих общинах гражданскими правами, но к управлению спартанской общиной не допускались.

Преобразования, осуществленные, видимо, в ходе последней из Мессенских войн и приписанные Ликургу, законсервировали спартанскую общину, отгородили ее от процессов, преобразивших окружающий мир. Спарта напоминала военный лагерь, готовый в любое мгновение ощетиниться копьями и двинуться туда, куда укажут военные предводители-цари. У спартанцев были семьи, но мужчины и их сыновья постоянно находились, если употребить современное выражение, на казарменном положении. Обязательны были совместные трапезы воинов — сисситии, — их участники для этого выделяли ежемесячно определенное число продуктов. Коронное блюдо трапез — «спартанская» черная похлебка — казалось чужестранцу несъедобным. Столь же диким выглядело и спартанское воспитание, готовившее беспощадных, жестоких, коварных, лишенных интеллекта воинов, умеющих лишь убивать, приказывать и подчиняться. Спартанцы были немногословны. Именно отсюда пошло слово «лаконизм». Из всей программы греческого гуманистического воспитания спартанцы сохранили только физическую подготовку и музыку, но лишь ту, с которой сподручнее было идти в бой.

Кроме царей, считавших своим предком дорийского Геракла, спартанцами управлял совет старейшин — герусия, а также апелла — сходка воинов, на которой побеждало то решение, которое одобрялось общим ревом, а не голосованием. Кроме того, существовала коллегия блюстителей законов — эфоров — из пяти человек, ежегодно переизбиравшихся на народном собрании. Они осуществляли контроль за настроениями и поведением спартанцев, регламентируя даже супружеские отношения и деторождение, отстраняли царей, санкционировали истребление илотов.

Будучи создана для войны, такая общность не могла без нее существовать, ибо воинскому духу требовался выход, а мечам и копьям негоже было ржаветь в бездействии. Объектом спартанской агрессии стала соседняя Мессения. С мессенцами, согласно преданиям, спартанцы воевали со второй половины VIII в. до н. э. В первой Мессенской войне, длившейся около двух десятилетий, спартанцам удалось завоевать большую часть Мессении и наложить на побежденных огромную дань. Во второй половине VII в. до н. э. мессенцы восстали. В памяти поколений сохранились рассказы о герое мессенского сопротивления Аристомене, которому удавалось держать поработителей в страхе и наносить им жестокие поражения. Однако восстание, известное как 2-я Мессенская война, не принесло мессенцам освобождения: на этот раз они были обращены в илотов. Мессения была разделена на клеры, розданные спартанцам без права продажи. Именно тогда были осуществлены реформы, приписываемые Ликургу.

После 2-й Мессенской войны Спартанское государство обладало территорией, превышающей Аттику более чем в три раза. Поскольку оно в военном отношении превосходило соседей, те примерно в середине VI в. до н. э. вступили в пелопоннесский союз под гегемонией Спарты. Высшим органом союза в Спарте было собрание, на котором председательствовали эфоры. Спарта диктовала союзникам свою волю и пользовалась их воинскими контингентами и денежными средствами, следила за тем, чтобы в союзных государствах не было демократического правления.

Полисы этрусской Италии. В VIII–VI вв. до н. э. на Апеннинском полуострове господствовали этруски. Начало этому господству было положено в Средней Италии, где этруски между реками Тибр и Арно основали ряд городов, превратившихся в полисы.

У этрусков не было ни Гомера, ни Гесиода, по произведениям которых изучается начальная эпоха формирования греческих полисов. Исторические труды этрусков и произведения этрусской драматургии не сохранились. В распоряжении науки имеются лишь краткие упоминания об этрусских царях и десять тысяч надписей — преимущественно эпитафий. По этим источникам можно восстановить формирование полиса лишь в самых общих чертах.

Первоначально этрусскими городами управляли цари. Царская власть, как и на Балканах, сменяется властью аристократов. Этрусская знать образовалась в ходе завоевания Италии и на протяжении девяти столетий существования этрусского народа (срок, который, согласно утверждениям этрусских жрецов — гаруспиков, определили им боги) играла господствующую роль. Как видно из этрусских эпитафий, роды у этрусков создавались искусственным путем, в подражание естественной родовой организации завоеванного населения. Этрусские родовые имена образованы из названий местностей, принадлежавших крупным землевладельцам, рек, озер, городов, а также путем прибавления к индивидуальным этрусским, греческим и италийским именам окончания «-на» (например, Тит — Титена).

О богатстве и политическом авторитете этрусской верхушки свидетельствуют монументальные погребальные сооружения — курганы, обложенные у основания камнем, с коридорами, ведущими в подземные склепы. Археологи, раскапывавшие эти грандиозные сооружения, дали им название «княжеские гробницы». В Греции обнаружена лишь одна подобная гробница (Лефканди на о-ве Эвбея). В Этрурии их сотни, и они в совокупности воссоздают впечатляющую картину жизни этрусской знати: ломящиеся от снеди и сосудов с вином столы, множество прислуживающих рабов, огромное число предметов из драгоценных металлов и слоновой кости, в том числе изготовленных иноземными мастерами.

Высокое общественное положение этрусской знати характеризуют не только обширность их погребальных покоев, богатство содержащихся в них предметов, великолепие фресок, но и эпитафии, повествующие о происхождении, общественном положении, политической карьере покойных, некоторые из которых по многу раз занимали выборные должности в своих полисах. Эти должности обозначены терминами «зилк», «зилат», «пурс (пурт)», «марон». Точное значение этих титулов неизвестно, но по соответствию слова «зилат» хеттскому термину «титахзилат» — трон, резиденция — можно предположить, что «зилат» обозначает «правитель». «Марон» — скорее всего, жреческая должность.

На службе у этрусских аристократов находились лица, обозначаемые словом «етера». Это дружинники, «сотоварищи», известные грекам и македонцам как «гетайры», а римлянам как «суодалес». Низшие слои населения названы в надписях «лаутни» и «леты». Скорее всего, лаутни — это рабы, а леты — покоренное население типа фессалийских пенестов и спартанских илотов.

Из всех этих данных вырисовывается общественная структура этрусских полисов, приближающаяся скорее к спартанской, чем к афинской полисной организации. Сами же полисы этрусков были государствами, занимавшими сравнительно небольшую, обозримую территорию, обитатели которой могли являться в город для непосредственного участия в выборах должностных лиц и в других общественных делах. Полис (по-этрусски «спура») обладал автономией (жил по своим законам), имел свои экономические и политические интересы и ополчение, призванное их защищать, почитал собственных богов-покровителей. Этрусские города, подобно Афинам и другим древнейшим городским центрам, строились на некотором расстоянии от моря и владели участками берега, где находилась одна или несколько гаваней. Только один из позднее возникших этрусских полисов, Популония, имел центр на выдающемся в море полуострове.

Политической основой господства этрусков в Италии был союз двенадцати городов, созданный по тому же образцу, что и в древнейшую эпоху на Пелопоннесе и в Малой Азии. Это объединение (скорее религиозного, чем политического характера) предоставляло каждому из участников автономию во внутренних делах, обеспечивало помощь союзников в случае внешней угрозы или восстания местного населения.

Город на семи холмах. Семь холмов в нижнем течении Тибра населяли не этруски, а местные племена — латины и сабины, говорившие на родственных языках и близкие по уровню своего развития и культуры. Латины первоначально обитали к югу от Тибра, где их религиозным центром был город на Альбанских холмах Альба Лонга. Переселение части латинов и занятие ими холма Палатин одна из многочисленных римских легенд объясняла конфликтом в семье правителя Альба Лонги. Согласно этой легенде, Рим (Рома) был основан выходцами из Альба Лонги Ромулом и Ремом. На самом деле Палатин был заселен уже в конце бронзового века, ранее, чем многие холмы Тосканы, где возникли этрусские полисы. Римская же традиция отнесла основание Рима к 753 г. до н. э.

Первоначальный Рим сохранял родоплеменную структуру. Три племени-трибы — тиции, рамны и луцеры — составляли римский народ. Каждое племя состояло из родов, группировавшихся в курии — объединения мужчин по религиозному принципу. Для решения важнейших вопросов в жизни города народ собирался по куриям, и эти собрания именовались куриатными комициями. Родоначальники составляли совет старейшин — сенат (от слова «senex» — старик). Члены сената назывались отцами («patres»), потомки первоначального населения Рима — патрициями, позднейшее пришлое население, стоявшее вне родовой организации, — плебеями. Некоторые плебеи искали покровительства у патрициев и становились их «клиентами». Впрочем, клиентами могли стать и обедневшие патриции.

Исполнительная власть в римской общине принадлежала выборным военачальникам, наделенным религиозной властью, — царям. Плебеи не участвовали в выборах царей, в религиозных праздниках патрициев, не могли пользоваться общинной землей, которую римляне называли «общественным полем», но привлекались к военной службе во вспомогательных отрядах, а не в гражданском ополчении (легионах).

На ранних римских монетах, выпускавшихся при храме Юноны Монеты (отсюда и название «монета»), изображалась корабельная корма. Да и позднее римские Орфеи в пору невзгод вспоминали, что римское государство находится на плаву:

Корабль римской государственности был крепко сколочен этрусками и ими же снаряжен на долгое плавание. Этруски дали поселению на притибрских холмах полисную структуру, близкую, но не идентичную греческой. При первом этрусском правителе Тарквинии Древнем (традиционно временем его правления считается 616–578 гг. до н. э.) была осушена болотистая низина между Палатином и Капитолием, использовавшаяся до этого для захоронений и выпаса скота. Здесь образовался торговый и политический центр государства — форум, соответствующий греческой агоре. На форуме появились общественные здания: курия — помещение для заседаний сената, регий — царский дом. Был отгорожен участок форума, предназначенный для проведения народных собраний — комиций. В городскую территорию был включен Капитолийский холм, на одной из вершин которого стояла крепость, а на другой были сосредоточены полисные святыни. В долине, отделявшей Палатин от другого холма, Авентина, при Тарквинии был построен цирк, получивший впоследствии название Цирка Величайшего. Рим начал вести активную внешнюю политику, воюя с латинами, сабинами и этрусскими государствами.

При преемнике Тарквиния Древнего Сервии Туллии (578–534 гг. до н. э.), зяте первого этрусского правителя, была осуществлена реформа, близкая по значению преобразованиям Солона. Плебеев включают в состав римского народа. Они получили право служить в легионе наравне с патрициями, занимая в военном строю место в соответствии со своим имущественным положением, а не происхождением. Все боеспособное мужское население делилось на пять классов (разрядов), каждому из которых полагался определенный вид вооружения: первому классу — тяжелое дорогостоящее наступательное и оборонительное оружие, второму — более легкое и дешевое, и так далее. Каждый из классов делился на центурии — военные единицы (дословно «сотня»). Всего насчитывалось 193 центурии, но первый класс, совместно с 18 центуриями всадников патрицианского происхождения выставлял больше центурий, чем все остальные классы, вместе взятые, — 98 центурий. Центурии одновременно были политическими единицами во вновь создаваемом народном собрании — центуриатных комициях. Таким образом, единодушие имущей верхушки гражданства означало возможность принятия решений без учета мнений менее обеспеченного населения. Неимущие граждане — сколько бы их в Риме ни было — входили в одну центурию «пролетариев», обладая всего лишь одним голосом.

Реформа Сервия Туллия укрепила государство в военном отношении, и Рим добивается господствующего положения в союзе латинских городов, окружается мощной крепостной стеной. Но патриции не простили царю-реформатору его уступок плебеям: он был убит, и на трон, без волеизъявления народа, взошел внук Тарквиния Древнего, отменивший все распоряжения Сервия Туллия. Чтобы никто не вспоминал о его законах, бронзовые таблицы, на которых они были записаны, расплавили. Вместо налогов по доходам Тарквиний Высокомерный (Гордый) ввел поголовную подать, душившую ростки предпринимательства — основу благосостояния общества. Догадываясь, какое ожесточение, ненависть вызовут эти меры, царь запретил все народные сборища, даже торги и некоторые религиозные церемонии, во время которых могло найти выход народное недовольство. В отличие от предшественников, Высокомерный не советовался с сенатом, сам объявлял и начинал войну, вступал в союзные отношения с другими государствами, самовольно распоряжался государственной казной. Подобно греческим тиранам, он преследовал родовую аристократию, патрициев, но попытался привлечь на свою сторону плебеев. Поэтому он без особых усилий был свергнут недовольными патрициями.

Легенда связала свержение Тарквиния с насилием, совершенным его сыном над знатной римлянкой Лукрецией. Муж Лукреции и его друзья, осаждавшие в составе римского войска один из городов латинов, ворвались в Рим, подняли народ и установили новую форму правления — республику, основу которой заложил своим законодательством Сервий Туллий.

Полис и колонизация. Полис был специфической формой государства античного мира. Древний Восток и эгейский мир полиса не знали, хотя на Востоке существовала внешне сходная форма — город-государство. Полис вырос из родоплеменной организации. В его структуре сохранялось деление на племена (греческие филы, римские трибы), фратрии и соответствующие им в римском мире курии и роды. Характеризуя устройство своего родного полиса, этрусской Мантуи, Вергилий писал:

Говоря «не единого корня», поэт имеет в виду то, что Мантуя состояла не из одних этрусков, но и из других племен (умбров, венетов?), подобно тому, как Рим, сильный «латинской кровью, объединял также сабинян и этрусков. Полис, таким образом, допускал соединение племен различного этнического происхождения, что нарушало первоначальное естественно сложившееся членение — по происхождению от единых предков.

Вырастая из родоплеменной организации, полис воспринимает такие ее элементы, как общинное землевладение и общинные формы жизни (народное собрание, совет старейшин), но преобразует их в соответствии с делением граждан по имущественному принципу и с задачами защиты собственности на землю — и общинной, и разрушающей ее частной.

Поначалу полисы — это островки в необозримом племенном море, которому они противостоят как внешне родственные, но по сути, чуждые образования. Порой племенной мир заливает полисы волнами вооруженных вторжений. Но без племенной периферии полисы не могут существовать, ибо она служит источником поступления сырья и рабочей силы и, что не менее существенно, воспринимает излишнее население полисов, способствуя разрешению чисто полисных проблем.

Исходной причиной колонизации было появление в полисах избыточного населения, которое, не имея возможности прокормиться из-за нехватки земель для пахоты и выпаса скота, было обузой для гражданского общества. Примитивные методы ведения хозяйства требовали оттока излишнего населения в районы обитания племен или внедрения на территорию уже сложившихся государственных образований.

Целью колонизации было освобождение от излишнего населения, освоение новых земель, но одновременно и решение проблем сбыта предметов ремесла, сырьевого обеспечения, прежде всего металлами, а также и рабочей силой — рабами. Аграрные и торговые интересы полисов, участвующих в колонизации, переплетались. Чисто сельскохозяйственные поселения в колонизованных районах зачастую превращались в развитые центры ремесла и торговли. И напротив, временные поселения торговцев становились сельскохозяйственными.

Основание Карфагена. Побережье страны, ныне именуемой Ливаном, в IX в. до н. э. населяли финикийцы, славившиеся своей предприимчивостью. Земли на узкой полоске, зажатой между морем и горами, не хватало не только для обработки, но и под строительство. Поэтому дома в финикийских городах Библе, Угарите, Тире и Сидоне лепились друг к другу и имели по многу этажей. Чтобы кормиться не одной рыбой, которой были обильны эти воды, финикийцы наносили землю на склоны гор и на образовавшихся террасах сажали виноградные лозы и оливковые деревца. Нехватка плодородной земли заставляла заниматься ремеслом, а удобное расположение между Египтом и Малой Азией открывало возможности для торговли.

Знаменитые кедры ливанских высот служили уникальным материалом для строительства кораблей, приспособленных для дальних плаваний. Еще в XI в. до н. э. жители Тира основали колонию Гадес за Столпами Мелькарта, по соседству с богатым городом Тартессом или, как называли его иначе, Таршишем. Таршишские корабли доставляли в Финикию все, чем было богато побережье Ливии и Иберии — серебро, олово, красное дерево, чернокожих рабов. В середине IX в. до н. э. тиряне обосновали новую колонию Карт-Хадашт («Новый город») на полпути между Тиром и Гадесом, в землях, населенных нумидийцами. Впоследствии, став известным под названием Карфаген, Карт-Хадашт превратился в один из крупнейших центров Западного Средиземноморья.

Основание почти всех городов, как и в древности, становилось содержанием мифов. Рассказывали, что Карфаген основала сестра царя Тира Элисса, или Дидона, покинувшая родину из-за нанесенной ей жестокой обиды. Прибыв во владения нумидийского вождя, Элисса будто бы попросила продать ей участок земли, который можно покрыть бычьей шкурой. Вождь не отказал чужеземке в такой малости. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что пришельцы заняли весь холм, возвышавшийся над бухтой! Гнев охватил вождя, и он явился, чтобы прогнать обманщиков. Но финикиянка, не смутившись, заявила, что условия договора не нарушены, и показала на оплетавшие холм ремни, нарезанные из шкуры быка. И ушел благородный вождь, беспомощно пожимая плечами.

Ядром Карфагена стала городская крепость. Ее стали называть Бирсой («шкура» по-гречески). В крепости появились царский дворец и великолепные храмы богам — покровителям нового города Мелькарту и Тинит. Под холмом вырыли огромную круглую яму и заполнили ее морской водой, пущенной по специально вырытому каналу. Образовалась внутренняя гавань, предназначенная для военных кораблей. Постепенно места в Бирсе стало не хватать, и перед портом, на плоской равнине полуострова возник «нижний город», где дома стали расти, как в метрополии, — вверх. Для того чтобы прокормить возрастающее население, у нумидийцев отняли долину реки Баград. Там разбили сады и виноградники. Оставшись без земель, нумидийцы пошли на службу к городу-государству, нуждавшемуся в крепких и сильных людях для ведения войн за морем. За службу в наемных отрядах нумидийцы получали жалованье, которое с горькой иронией называли «платой Элиссы».

Так расплатилась финикиянка со свободолюбивыми нумидийцами за землю размером в бычью шкуру. Город начался с обмана. И поскольку на обмане долго не проживешь, он просуществовал только 668 лет, пока в 146 г. до н. э. не был разрушен римлянами.

Корабль причаливает к Питекуссе. В самом начале весны, когда, утихнув после зимних бурь, море становится доступным для дальних плаваний, к плоскому островку в обширном заливе, над которым высилась зеленая гора, подошло греческое пятидесятивесельное судно. Пришельцы вытащили на пустынный берег корабль и рассыпались в поисках пресной воды.

Видимо, больше всего их удивили стайки обезьян, перепрыгивающих с дерева на дерево. Конечно, обитатели города Халкиды, расположенного на острове Эвбея (а это было их судно), и раньше видели обезьян: их привозили в Халкиду из Египта и продавали за серебро. Но одно дело — обезьяна в клетке, другое — на воле. Потому и назвали халкидяне остров, на котором решили обосноваться, Питекуссой, Обезьяньим островом («питекос» по-гречески — «обезьяна»). Точно так же, но на своем языке, называли его до греков и обитавшие по соседству на материке этруски — Инарима (по-этрусски обезьяна «арима»). Так, по рассказам древних историков и археологическим материалам, дополненным данными языка, рисуется появление первых греческих поселенцев в западных морях. Датируется оно на основании древнейших погребений на островке (ныне называемом Искья) приблизительно 750 г. до н. э.

На огромном полуострове, который греки по самому могущественному из населявших его народов тирренам (этрускам) называли Тирренией, тогда еще не было ни одной греческой колонии. Не было греческих колоний и на примыкавшей к Тиррении Сицилии. Да и поселение халкидян у берегов Кампании еще не было колонией. Оно было тем, что в эпоху европейской колонизации XVI–XIX вв. назовут факторией, т. е. базой для торговли с местным населением во вновь открываемых странах. Сами же греки называли такие базы эмпориями.

Островки и их выгоды. Древнейшие греческие, как ранее и финикийские, эмпории возникали на островках. Островки обеспечивали переселенцам сравнительную безопасность от нападений местного населения и удобство торговых контактов. Если отношения с аборигенами налаживались, можно было перейти на материк, если нет — удалиться вместе с товарами восвояси. Выбор островка зависел от выгод, которые сулила торговля. Знаменитый финикийский Гадес возник на островке близ иберийской реки Бетис, сказочно богатой серебром, и на торговом пути к Британским островам, откуда доставляли необходимое для бронзовой металлургии олово. Эмпорий халкидян на Питекуссе находился в двух днях плавания от принадлежащего тирренам острова Эфалия, известного богатейшими месторождениями железа. Это было очень выгодно халкидянам, ибо их город был известным центром металлургического производства.

Кампания, близ которой возник эмпорий халкидян, была плодороднейшей частью Италии (говорили даже, что при разделе земель между народами боги сначала хотели оставить ее себе). Кампанцы обеспечивали поселенцев Обезьяньего острова всем необходимым. О том, что же шло в обмен на железо, зерно, лес, смолу и рабов, в которых нуждались эллины, известно благодаря археологическим исследованиям. В богатых могилах VII — первой половины VII в. до н. э. не только в Кампании, но и близ городов этрусков и даже латинян находят ювелирные изделия греческой и финикийской работы. Все это, принадлежавшее при жизни вождям племен и родовой знати, поступало в Италию через Обезьяний остров. И не только товары. В первой половине VIII в. до н. э. сначала у этрусков, а затем и у других народов Италии — латинян, венетов, умбров — появляются первые надписи, выполненные алфавитным греческим письмом того типа, каким пользовались халкидяне — основатели первого эмпория.

Римская легенда рассказывает, что в страну, управляемую двуликим Янусом, прибыл с востока корабль. Пришелец, назвавший себя Сатурном, попросил убежища, сообщив, что изгнан своим сыном Зевсом. Янус принял Сатурна и передал ему власть, сделав первым царем Италии. Царь Сатурн научил туземцев, косневших в дикости, всему, что знал сам, — земледелию, виноградарству, оливководству, корабельному делу, грамоте. В честь Сатурна римляне учредили многодневное празднество, когда приостанавливались все общественные и частные дела, когда царило необузданное веселье, когда рабы в память о золотом веке Сатурна освобождались от работ, а школьники — от занятий.

Раскопки на Искье (Инариме, Питекуссе) показали, что «корабль Сатурна» причалил к Питекуссе.

Первая колония на Западе. Ни тиррены, ни варвары, обитавшие под зеленым тогда Везувием, не предупредили халкидян, что эти места чаще других потрясает своим трезубцем колебатель земли Посейдон, которого здесь именовали Нептуном. После одной из вспышек беспричинного гнева или, может быть, забавы великого бога, не оставившей на острове невредимым ни одного дома, халкидяне решили переселиться на материк.

Это было, кажется, через поколение после того, как эвбейский корабль впервые пристал к берегу Питекуссы. Не пожалев для вождя и его дружины вина, халкидяне сумели приобрести пустовавшую на побережье землю и приступить к строительству города, который получил название Кумы, может быть, потому, как считали некоторые из древних авторов, что скалистый и открытый ветрам соседний берег открывал зрелище вздымающихся волн («кумата» — по-гречески «волна»). Кумы очень скоро превратились в крупный центр, чьи торговые пути проникали вплоть до северных земель Этрурии и Лация и внутренних горных районов Кампании.

Вслед за Кумами начиная с последней трети VII в. до н. э. на берега Южной Италии и Сицилии выводят свои колонии многие балканские города, страдавшие от перенаселенности или просто нуждавшиеся в новых рынках. Самые знаменитые из них — Сиракузы, основанные в 735 г. до н. э., Сибарис, основанный в Южной Италии между 720 и 710 гг. до н. э. ахейцами, Кротон (710 г. до н. э.). Вскоре некоторые из этих колоний основывают дочерние колонии. Со временем отдельные из них намного опережают свои метрополии по богатству и благоустройству.

На берегах Понта Эвксинского. В Черном море в VIII–VII вв. до н. э. у эллинов фактически не было соперников: проливы находились в их руках и были закрыты для финикийцев и других морских народов древности. Недаром это море, называвшееся когда-то Понтом Аксинским (Негостеприимным), было переименовано после освоения берегов пришельцами в Понт Эвксинский (Гостеприимный). Однако здесь колонистов ожидали трудности. В море почти не было островов, и это создавало неудобства для мореходов, не любивших терять из виду сушу. Берега заселяли народы, гораздо более могущественные, чем в Западном Средиземноморье. Мысль о подчинении этих народов казалась не менее дикой, чем сами эти народы. Впоследствии обитатели северных степей скифы нанесли поражение персидскому царю царей с его огромным войском. Горцы Таврики (Крыма) хотя не были столь могущественны, как скифы, но вызывали у греков не меньший ужас: рассказывали, будто они каждого высадившегося на берег чужеземца приносят в жертву своей богине Деве, которую греки отождествили с Артемидой.

Первыми преодолели страх перед местными варварами переселенцы Милета. Они высадились на небольшом островке на северном берегу Понта Эвксинского, которому, как и протекавшей по материку могучей реке, дали имя Борисфен (Днепр). Вскоре, освоившись, переселенцы перебрались на противоположный берег материка и основали там город. Само название его — Ольвия, по-гречески «Счастливая» — должно было защитить их от превратностей судьбы и свирепости варваров.

Местоположение Ольвии было чрезвычайно выгодным. С моря в лиман, на берегу которого располагалась колония, подходили корабли как из самой Греции, так и из Таврики, с берегов Меотиды (Азовского моря) и Колхиды. По Борисфену и Гипанису (Бугу) везли на лодках, барках, плотах все, что произрастало в степях и что могли дать леса. И шумело под стенами Ольвии торжище, подобного которому не было нигде в Греции. Ведь прибывший из какого-нибудь греческого города любознательный путешественник, наподобие будущего историка Геродота, мог, прогуливаясь мимо помоста, на котором были выставлены на продажу рабы, увидеть представителей всех народов, заселяющих Европу до самого Северного моря, — агафирсов, в стране которых будто бы с неба, как из вспоротой подушки, сыплются перья, каллипидов, ничем по виду не отличающихся от скифов, но питающихся хлебом, луком и чесноком, каких-то варваров белолицых и голубоглазых, но в черных как вороново крыло одеяниях, обитателей непроходимых лесов буддинов, каких-то совершенно лысых людей, не то от рождения, не то лишенных волос за прегрешения перед богами.

Впущенный в ворота, он мог не без удивления заметить, что город, прилепившийся к варварскому берегу наподобие ракушки, сохранил образ жизни своих основателей. Ольвиополиты одевались, ели и пили то же, что их сородичи в Милете, почитали в храмах отчих богов, а также героя Ахилла, который будто бы поселился по соседству, на сказочном Белом острове. Они участвовали в народных собраниях и выбирали должностных лиц, к ужасу порой посещавших город варваров, обнаженными катались на песке, пели хором гимны богам и знали наизусть Гомера, который никогда не слышал даже о скифах, а считал всех обитателей этих степей киммерийцами.

Полис на парусах. Наряду с обычной схемой основания колоний возникали и особые варианты. В середине VI в. до н. э. персы, покорив славившуюся своими богатствами Лидию, начали продвигаться по Эгейскому побережью Малой Азии. Один за другим греческие полисы попадали в их руки. Не желая разделять их судьбу, обитатели процветающей торговой Фокеи решили оставить свои дома, храмы и земли, чтобы обосноваться где-нибудь подальше от персов. Выйдя в море, они бросили в пучину массивный кусок железа и поклялись не возвращаться, пока железо не всплывет. Корабли взяли курс на запад, и около 600 г. до н. э. в землях лигуров фокейцы основали первую колонию — Массилию (ныне Марсель).

Уникальность ситуации заключалась в том, что на поиски новых мест обитания отправилось все гражданство, метрополия. Месяц с лишним потребовался им для преодоления расстояния от берегов Малой Азии до Апеннинского полуострова. За это время они убедились, что эллины не горят желанием пригласить их на пустующие земли поблизости от своих городов. И тогда фокейцы решили осесть на острове, населенном одними варварами на Корсике, и там, возле речушки Алалия, начали строительство Новой Фокеи. Но и на Корсике не обрели они покоя. Появление конкурентов насторожило этрусков-тирренов, считавших себя единственными хозяевами моря, недаром получившего их имя Тирренское. Объединенными усилиями этрусков и их союзников в борьбе с эллинами карфагенян фокейцы в кровопролитном сражении при Алалии понесли существенный урон. И хотя этрускам рано было торжествовать победу, фокейцы решили не искушать судьбу и вновь поднялись на корабли. На этот раз счастье улыбнулось им, и на юге Италии, неподалеку от колонии Сибариса Посейдонии, возник фокейский город Элея, вскоре ставший не только процветающим торговым центром, но и средоточием философской мысли Западной Греции.

Этрусская колонизация. В VIII–VI вв. до н. э. на Апеннинском полуострове колонизация осуществлялась не только эллинами (здесь их называли греками^[4]). Этрускам, создавшим в это же время между реками Тибр и Арно свои полисы, также стало не хватать земли, да и торговые интересы толкали их на освоение новых территорий. Этрусская колонизация, в отличие от греческой, была, как правило, сухопутной, хотя народ этот считался одним из самых прославленных морских народов, обладавших могущественным флотом.

Продвигаясь долинами рек, этруски уже с VII в. до н. э. стали основывать города в землях латинов, лигуров, умбров, венетов и других италийских племен. Главными артериями первой волны этрусской колонизации стали Тибр и Арно с их притоками. Выходя за пределы собственно этрусской территории, этрусские метрополии, объединенные в союз двенадцати городов, приступили к освоению долины самой полноводной из рек Италии — Пада.

Первым шагом на север был выход на правобережье Арно, где на высоких холмах был основан город Фезулы. Впоследствии здесь уже римляне заложили Флоренцию. Двигаясь дальше на север, этруски основывали Фельсину, переименованную римлянами в Бононию (современная Болонья). При впадении в Пад его притока возникла Мантуя. Среди этрусских колоний были два приморских города — Адрия, давшая имя Адриатическому морю, и несколько южнее — Спина.

Города Северной Италии объединялись в двенадцатиградье, подобное тому, какое существовало в собственно Этрурии. Объединение было необходимо не из страха перед местными племенами венетов и лигуров, которые не были опасны прекрасно вооруженным этрускам, — сплоченность требовалась для борьбы с многочисленными кельтскими племенами (галлами), вторгавшимися в Северную Италию начиная с VII в. до н. э. Видимо, центром сопротивления стала Мантуя, защищенная водными преградами. Впоследствии Мантую стали считать главой северного двенадцатиградья.

Двигались этрусские колонисты и в южном направлении. Одно время и Рим, тогда еще незначительный город, был под властью этрусских царей. На юге этруски проникли в богатейшую часть Италии — Кампанию, на побережье которой к моменту их появления уже существовала греческая колония Кумы. В непосредственной близости от Кум появилась этрусская Капуя, вскоре ставшая самым крупным из городов Кампании, а также Помпеи, Геркуланум и другие города.

Дружественные отношения сложились у этрусков с Сибарисом. Договор о союзе этрусков с этим могущественным городом, заключенный перед лицом таких неподкупных свидетелей, как боги, и торжественно переданный на хранение в храм Зевса Олимпийского, был не так давно найден археологами. Разрушение Сибариса в 510 г. до н. э. было ударом и по этрускам. Потеряв союзника, этрусские города Южной Италии не смогли противиться экономическому натиску карфагенян с моря и движению горных племен Центральной Италии с суши.

Финикийско-карфагенские колонии Сицилии. В то время как в Южной Италии в сложный клубок столкновений и союзов сплетались взаимоотношения эллинских и этрусских городов-государств, еще южнее сталкивались интересы эллинов и карфагенян, стремившихся к обладанию самым крупным и самым плодородным из островов Средиземноморья — Сицилией.

Финикийцы появились здесь несколько раньше и заняли островки и мысы вокруг Сицилии, откуда они вели торговлю с местными племенами. Появление эллинов заставило их потесниться, сосредоточившись по Западному побережью. С этого времени эллины для карфагенян стали главным врагом. Был даже установлен закон, по которому за изучение языка эллинов полагалась… смертная казнь.

Лучше всего, благодаря раскопкам, известно, как выглядела первая из финикийско-карфагенских колоний в этом районе — возникшая в начале VIII в. до н. э. Моция, жители которой не сменили, подобно большинству их соотечественников, свой островок на берег Сицилии. Город имел искусственную гавань, дававшую безопасность судам в любую погоду. Вдоль широкой улицы располагались дома и святилища. Большое число художественных изделий, обнаруженных в городе, показало, что это был крупный центр ремесленно-художественного производства. Особенно интересны маски из терракоты — целая серия масок богини Астарты и какого-то мужского божества с глазами в виде лунных серпов и растянутым в широкой улыбке ртом.

Как и все финикийские города, Моция имела кладбище для принесенных в жертву младенцев. Такие кладбища, вернее, ритуальные святилища, называли тофетами. Античные авторы не раз сообщали о существовавшем у финикийцев бесчеловечном ритуале принесения младенцев в жертву. Найденный в Моции тофет благодаря своей хорошей сохранности впервые показал невероятные масштабы жестокого ритуала… Обнаружены сотни амфор с обгоревшими костями младенцев в возрасте от нескольких дней до нескольких недель. Над покоящимися в земле остродонными амфорами высились небольшие стелы с изображением то Астарты, то мужской фигуры в высокой тиаре, то барана с лунным серпом над ним.

На другом крупном острове Центрального Средиземноморья, Сардинии, тоже возникли сначала эмпории, а затем и колонии финикийцев и карфагенян. Там тоже обнаружили тофеты, подтвердившие масштабность погребального обряда. И вместе с тем из раскопок на острове узнали, что не всегда карфагеняне ограничивались прибрежными поселениями: была найдена крепость в четырех километрах от берега — на вершине холма, на основании древнего нурага, окруженная крепкими стенами, она явно была возведена для защиты прибрежных районов от воинственных горцев Сардинии. Небольшой гарнизон размещался здесь вместе с семьями. В крепости было все, что финикиец или карфагенянин считал необходимым для нормальной жизни, — свое кладбище, свой храм, свой тофет, в котором, несмотря на малочисленность гарнизона, было найдено около сотни высившихся над могилами стел, свои мастерские, где производились и необходимая в быту посуда, и художественные изделия из бронзы и кости.

Через много столетий после начала колонизации Западного Средиземноморья великий римский оратор Цицерон увидел в ней греческую кайму, пришитую к поле варварского одеяния. Однако кайма стала греческой далеко не сразу, а после длительного соперничества между морскими народами — эллинами, финикийцами-карфагенянами и этрусками, каждый из которых стремился овладеть торговыми путями, и прежде всего проливами, а также гаванями поблизости от месторождений серебра, золота и железа.

1. МЕТРОПОЛИЯ И КОЛОНИЯ

Постановление народного собрания Опунта. Надпись

В Навпакт выводится колония на следующих условиях. Жителю, ставшему гражданином Навпакта, при посещении его прежнего города дозволяется на правах человека, связанного гостеприимством, участвовать в общественной жизни и совершать жертвоприношения <…> Переселенцы пусть не платят подати, пока снова не станут жителями [метрополии]. Если кто пожелает вернуться, пусть ему разрешается беспошлинное возвращение на условиях оставления у домашнего очага взрослого сына или брата <…>

1. Переселяющиеся в Навпакт пусть принесут клятву не отпадать от опунтийцев ни в коем случае. Да будет дозволено, если пожелают, по истечении тридцати лет после этой присяги ста гражданам Навпакта от опунтиицев. а также ста опунтийцам от навпактян требовать новой присяги.

2. Всякий колонист, выехавший из Навпакта, не уплатив подати, теряет права гражданства [в колонии], пока не уплатит того, что причитается навпактянам.

2. СОЛОН О СВОИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЯХ ПОЛИСА