Античность: история и культура

Греки, желавшие разузнать об отдаленном прошлом полисов, не располагали ничем, кроме гомеровского эпоса: вся письменная традиция II тысячелетия до н. э. была утрачена вместе с древними царствами, о могуществе которых свидетельствовали лишь руины дворцов, сложенных из таких огромных камней, что их считали построенными великанами-циклопами.

Ныне догомеровское прошлое обрело историю, ибо в распоряжении науки оказались источники, которых не было ни у Гомера, ни у тех, кто на основании его поэм пытался судить о древности. Большую часть этих источников дала сама почва Греции. Исследованы не только руины дворцов со всей их утварью, памятниками быта и искусства, но также и письменные документы II тысячелетия до н. э., о которых греки имели смутное представление. Часть документов уже прочитана, другие пока не расшифрованы. Еще одна группа источников — это сведения об обитателях Греции, сохраненные восточными народами — египтянами, хеттами, ассирийцами. Ценные сведения о населении Балканского полуострова, Малой Азии и островов Эгейского моря были получены в ходе анализа лингвистами географических названий местностей и других данных древних языков. История эгейского пространства II тысячелетия до н. э. пока изобилует многими неясностями и с точки зрения достоверности не может идти в сравнение с историей после Гомера. Однако культура и религия догомеровского времени благодаря сделанным открытиям уже настолько хорошо изучены, что можно ясно представить, чем они отличались от греческой культуры, отделенной от них столетиями разрухи, и чем греческая культура обязана своей предшественнице.

Дворцы и их обитатели. Материковая и островная Греция II тысячелетия до н. э., эпохи бронзового века, предстает перед нами прежде всего как ряд дворцов, соперничающих богатством и роскошью. Конечно же эти дворцы были островками в море хижин, но о хижинах нам пока известно опять-таки из дворцовых документов, регистрирующих все то, что обитателям хижин приходилось доставлять господам, обитавшим во дворцах. Поэтому и культура II тысячелетия до н. э. рисуется исключительно как «дворцовая цивилизация». О племенном мире и его культуре данных почти нет.

На Крите найдены четыре дворца — в Кноссе, Фесте, Маллии и Като-Закро. В материковой Греции дворцы открыты в Микенах, Тиринфе, Пилосе, Афинах, Фивах, Орхомене, Иолке. Помимо дворцов, известен также и город на острове Фера, погребенный под пеплом при извержении вулкана и этим сохраненный для истории.

Самым крупным на Крите был дворец Кносса, согласно мифам резиденция царя Миноса, считавшегося обладателем огромного флота и владыкой морей. Это грандиозное сооружение в два или три этажа занимало площадь около полутора гектаров. Большая часть цокольного этажа была отведена под кладовые, где в огромных сосудах хранились запасы зерна, оливкового масла, вина, изделия дворцового ремесла, а также заморские товары. Во дворце находились и обслуживающие его владык и придворных мастерские — гончарные, ювелирные, живописные. Устройство кносского дворца и его обстановка были рассчитаны на людей, привыкших к комфорту и удовлетворению любых жизненных и эстетических потребностей: водоснабжение, канализация, освещение, вентиляция, площадки для зрелищ, помещения для омовения в терракотовых ваннах, сосуды изумительного изящества и красоты, настенные росписи.

Сходным по назначению с Кносским был дворец Пилоса (Пелопоннес) — двухэтажный, состоявший из нескольких десятков царских покоев, парадных и служебных помещений. Здесь также хранились запасы провизии, имелись водоснабжение и канализация, также стены украшали росписи. В отличие от Крита, все дворцы Пелопоннеса, кроме пилосского, были защищены стенами.

Самым мощным из дворцов-крепостей Пелопоннеса был Тиринф, сложенный из огромных блоков известняка, весивших порой до 12 тонн с общей толщиной стен от 10 до 17 м.

Благодаря раскопкам Тиринфа впервые удалось установить более или менее точную планировку царского дворца. На внутренний дворик, окруженный колоннадой, выходило центральное помещение дворца — мегарон, — служившее для пышных пиров и совещаний царя со знатью. В центре этого почти квадратного зала был устроен очаг, окруженный четырьмя колоннами, на которых покоилась кровля. В кровле между колоннами имелось отверстие для выхода дыма. Около очага возвышалось церемониальное кресло царя — трон.

Видимо, главным из дворцов-крепостей Пелопоннеса был микенский. Гомер называет его «пышновенчанным», а владыку Микен Агамемнона титулует царем царей. Путешественник II в. н. э. Павсаний пишет: «До сих пор все еще сохранилась от Микен часть городской стены и ворота, на которых покоятся львы». Эта стена и ворота со львами сохранились и поныне, победив время.

О могуществе властителей Микен красноречиво свидетельствуют их монументальные гробницы. Сомневаясь в том, что предки затрачивали столько усилий и средств для погребений, греки считали эти сооружения сокровищницами, где они прятали свои богатства, и рассказывали небылицы о хитрецах, которым удавалось туда проникнуть и поживиться за счет царей. Одна из этих «сокровищниц», вскрытых раскопками, имеет высоту 13 м и диаметр 14,5 м. Длина входного коридора в нее — 16 м.

Наиболее обширный из дворцов микенского времени находился в Средней Греции, в Фивах. Археологи обнаружили там цилиндрические печати из ляпис-лазури с восточными сценами и клинописными надписями, а также другие предметы финикийского импорта, что позволяет отнестись с доверием к легенде об основании города финикийцем Кадмом, будто бы отправленным своим отцом на поиски похищенной сестры Европы.

К северо-западу от Фив находился Орхомен — резиденция легендарного царя Миния — с дворцом и купольной гробницей XIV в. до н. э. К северу от Орхомена на большом острове среди озера возвышалась крепость, занимавшая площадь в семь раз большую, чем Тиринф. Видимо, здесь во время нападений скрывалось все население Беотийской равнины.

Во дворцах Кносса, Пилоса, Микен и Фив сохранились архивы из глиняных табличек. Вряд ли владыки дворцов водили в помещения с этими табличками посетителей-чужестранцев, предпочитая показывать им залы и покои, которые могли бы поразить воображение и представить могущество и богатство обитателей. Но для людей современного мира эти невзрачные хранилища оказались подлинными сокровищницами, ибо они раскрывают нам источники всех этих богатств и могущества. Мы становимся свидетелями сложных и утомительных расчетов с поставщиками зерна, льна, оливкового масла, с корабельщиками, пастухами, гребцами, кузнецами, представителями многих других профессий. Тот самый царь, которого Гомер рисовал на поле боя или во время пира с равными ему по положению гостями, предстает как прижимистый хозяин, берущий со снабжающих дворец продовольствием или ремесленными изделиями максимум того, что они могут дать. И рядом с басилеем мы видим его писца, о существовании которого не догадывался Гомер, и этот писец становится если не главной, то самой реальной фигурой дворцовой цивилизации. Графологические экспертизы позволяют отличить одного писца от другого и даже понять характеры некоторых из них: утомленные однообразным трудом, они развлекались рисованием на оборотной стороне табличек человечков и животных.

Писец хорошо известен по памятникам изобразительного искусства и письменности Древнего Египта. Это рядовой сложного бюрократического аппарата, сложившегося на Древнем Востоке, а сам этот аппарат порожден особой системой отношений собственности, когда землей владеет не тот, кто на ней трудится, а владыка дворца, получающий от обрабатывающих его землю часть урожая. Наличие писцов, дворцовых архивов, записей о распределении рабочей силы и доходах наряду с множеством других факторов свидетельствует о том, что крито-микенская цивилизация по своей общественной структуре принадлежала к тому же типу, что современные ей, сложившиеся на Востоке. Эгейский мир был западной окраиной восточной цивилизации эпохи бронзы, и типологически Афины, Фивы, Пилос, Микены II тысячелетия до н. э. принадлежат не античному, а древневосточному миру, и если мы его рассматриваем в этой книге, то только потому, что античная цивилизация в ее восточных границах сложилась на той же почве и мифологическая память людей античного мира была насыщена судьбами обитателей дворцов, преданиями об их мнимых подвигах.

Из глиняных табличек Пилоса предстает дворцовое хозяйство Эгеиды, близкое к хозяйствам дворцов Передней Азии. Различные продукты сельского хозяйства и ремесла поступали во дворец непосредственно от производителя к потребителю, минуя рынок, а затем распределялись между обитателями дворца — воинами, прислугой, ремесленниками, теми же писцами — или дарились владыкам других дворцов. Дворец был местом хранения всех этих строго учитываемых богатств.

Все это сводило на нет роль внутренней торговли. Но внешняя торговля процветала и, надо думать, была монополией тех же дворцов.

Эгейцы на морях. С древнейших пор Эгеида развивалась в тесной связи с цивилизациями Востока, являясь их сырьевой базой и окраиной. О контактах эгейцев с Египтом свидетельствуют надписи иероглифами и изображения на стенах египетских гробниц. Уже с конца III тысячелетия критяне были известны египтянам под именем «кефтиу». В египетских надписях XIX в. до н. э. говорится об участии кефтиу в строительстве царских гробниц. На египетских фресках этого времени изображены суда кефтиу, привозящие в Египет товары, а на фресках критских дворцов можно увидеть египтян.

Под именем «кафтор» критяне известны также и древним евреям. В Библии сообщается, что из страны Кафтор на побережье страны Ханаан пришли филистимляне. Это тот же народ, что назван в египетских текстах плст (египтяне, как и другие народы Востока, в письме не обозначали гласных. От имени филистимлян получила название Палестина).

Согласно археологическим данным, эгейцы уже во II тысячелетии до н. э. торговали с городами Сирии и селились в них.

Колонизация микенцами островов Эгейского моря и Восточного побережья Малой Азии велась с разной степенью интенсивности на протяжении всего II тысячелетия до н. э. Исходными районами колонизационного процесса были Пелопоннес, Аттика, Фессалия, и в ней участвовало наряду с ахейцами и догреческое население Балканского полуострова. Аборигены островов были уничтожены или ассимилированы переселенцами, оставив о себе память в чуждых языку ахейцев и пеласгов названиях местностей. Колонизация в восточном направлении отражена в предании о Троянской войне, в легендах об Ахилле и его пленнице Брисеиде, о победе над разбойником Кикном. Поселенцы в Малой Азии оказались среди народов, которые они не могли подчинить, — карийцев, лидийцев, фригийцев, живших в своих городах и сохранявших свои порядки. Сплочению переселенцев с Балканского полуострова способствовала практика объединения городов во главе с религиозными центрами (двенадцатиградья). В ходе обособления переселенцев среди местного населения формируются диалекты греческого языка — ионийский и эолийский, первый на основе языка переселенцев из Аттики, второй — из Фессалии.

Другое направление микенской колонизации — западное. Сведения о плаваниях микенцев на Запад мы находим в «Одиссее» Гомера, в рассказах более поздних авторов о бегстве строителя критского лабиринта Дедала к царю сиканов Кокалу и о погоне за беглецом царя Миноса, о сооружении Дедалом на Сицилии удивительных построек — неприступного города Камика, узкий и извилистый вход в который могли охранять два-три воина, царского дворца и бассейна с теплыми подземными водами. Дедал, Минос, Кокал — фигуры мифические, но колонизация микенцами побережья Сицилии, Эолийских островов, Южной Италии — реальность, подтверждаемая обломками характерной микенской керамики, той самой, которая изготовлялась во дворцах и использовалась там для хранения вина, масла, зерна. Скопления этой керамики говорят об интенсивности контактов Эгейского мира с Западом.

Эгейское искусство. Эгейский мир был западной окраиной древневосточного мира, но кто бы осмелился это сказать в отношении эгейского искусства, обладавшего, несмотря на некоторые стилистические различия — кикладские, критские, микенские, — общим языком форм? Его творцам была присуща необычайная свежесть взгляда, словно эгейские цари-жрецы, в отличие от восточных царей, не были властны над их талантом и образом мыслей. Человек в произведениях эгейских мастеров не стоит перед владыками земными и небесными в жалкой покорности, — он осознает себя частью природы и поет ей гимн.

Таким гимном природе является фреска одного из домов Феры, получившего условное название «гинекея» (женского дома). Стены этого дома покрыты изображениями девушек в пышных одеяниях. Одна из них перевязывает пораненную камнем ступню, другая пляшет. Остальные, с изящными корзинками в руках, заняты сбором цветов. Среди них выделяется женщина зрелого возраста, восседающая на высоком троне. Ее прическа — образец искусства древних цирюльников. На глубоко декольтированной груди — два оригинальных ожерелья: одно в виде плывущих друг за другом уточек (подобное известно лишь в этрусском ювелирном искусстве), другое — из стрекоз с распростертыми крыльями. Рукава ее одеяния украшены накладными или вышитыми цветами шафрана — растения, широко представленного в критском искусстве того времени. Не вызывает сомнения, что это богиня плодородия, особо почитавшаяся на Крите и других островах Эгеиды. Перед богиней на возвышении — обезьяна, протягивающая владычице природы цветок шафрана. Цветы шафрана, уточки, стрекозы — все это признаки весеннего обновления природы, отмечаемого религиозной церемонией.

Подобный праздник весны и тысячелетие спустя отмечался в Афинах и других центрах Греции. Его участницами были молодые женщины, совершавшие обряд жертвоприношения, целью которого древний комментатор считает «содействие произрастанию плодов и людей». В этот обряд входили также удар «розгой жизни», увеличивавший, как верили, плодовитость, поедание плодов граната, сидение на земле, как бы передающей свою материнскую силу, и бросание в яму поросят (свинья — символ плодовитости).

Женщины — частые персонажи фресок и Кносского дворца. Они облачены в длинные юбки, состоящие из нескольких нашитых друг на друга полос материи. Верхняя часть туловища, кроме плеч, обнажена. Подчеркнутые одеждой признаки пола опять-таки свидетельствуют о принадлежности красавиц к материнским божествам.

Из мужских персонажей, приближающихся по стилистике изображения к женским, выделяется юноша с осиной талией и выбивающимися из-под диадемы длинными волосами. Нет, это не владыка гарема. Супруг очаровательных богинь-матерей — Бог-бык. На одной из фресок запечатлены игры таких же стройных юношей с быками: видимо, победители быка, символа мужской плодовитости, завоевывали право носить диадему.

На небольших островах Эгейского моря в ходе раскопок поселений, окруженных двойным кольцом стен, и расположенных рядом с ними погребений в скалах были обнаружены каменные фигурки мужчин и женщин в разных позах. Скульпторы III–II тысячелетий до н. э. не просто воспроизводили части человеческого тела, но пытались отразить ритм их движения. Например, музыкант настолько сливается с инструментом, что вместе они составляют как бы колеблющуюся фигуру, передающую дух музыки. Удивительным образом эта манера изображения, чуждая как минойской, так и микенской культуре, созвучна теории и практике современного искусства.

Создатели этих удивительных памятников неизвестны, но можем ли мы, по крайней мере, определить, какому они принадлежали народу? И этот вопрос пока не решен, ибо для ответа на него, кроме мифа, других данных нет. Родоначальником искусства ваяния древние авторы называли Дедала, насильно заточенного на Крите Миносом и бежавшего от него в Сицилию. К более раннему времени мифы относили искусство островитян тельхинов, считавшихся сыновьями Моря. Тельхинам приписывали выработку меди и железа, изготовление оружия для богов и их статуй, которые назывались «тельхинские». Не эти ли статуи стали источником легенды о тельхинах как детях Моря? Ведь статуэтки производят впечатление размытости, словно модели, с каких они делались, долгое время находились под водой и силуэт потерял обычные очертания.

Портреты открывателей эгейской цивилизации. На поднятой Гомером волне интереса к судьбам уже несуществовавших народов и культур началось в Новое время научное изучение эгейской цивилизации, которая предшествовала античной. Пойдя по стопам Гомера, ученые открыли то, о чем сам Гомер мог лишь догадываться, основываясь на темных преданиях и легендах.

Первооткрывателем эгейского мира стал Генрих Шлиман. Путь Шлимана в мир, описанный Гомером, необычен. Сын нищего немецкого пастора не мог получить систематического образования. Мечта о Трое, родившаяся в детские годы при виде картинки с изображением пылающего города, должна была отступить перед заботами о хлебе насущном. Но редкостная энергия, соединенная с значительными способностями к овладению языками, сделала свое дело. Занявшись бизнесом в России, Америке и других странах, Шлиман стал миллионером. Однако участие в коммерции, подчас весьма сомнительного свойства, не мешало ему на досуге читать Гомера и лелеять мечту открыть Трою, в былое существование которой в ученом мире того времени мало кто верил.

Раскопки Трои начались в апреле 1870 г. Едва заступ вошел в землю, как раздался характерный стук. Стена, сложенная из каменных квадров! Шлиман готов был уже поверить, что это стена гомеровской Трои, но под первой стеной оказалась вторая…

Говорят, семь городов спорили за честь считаться родиной Гомера. Шлиман был уверен, что открыл семь Трой. Но какая из них гомеровская? «Разумеется, та, что в глубине!» — решил Шлиман, приняв за гомеровскую Трою постройку во втором снизу слое, хотя находки из этого слоя были крайне примитивными и не содержали ничего общего с памятниками, описанными Гомером. В поисках Трои Гомера Шлиман ее прокопал и в большей части уничтожил. Но главная его ошибка была в том, что ему казалось, будто Гомер дал описание Троянской войны как ее очевидец или по каким-то надежным данным. Шлиман посчитал миф историческим источником при изучении памятников материальной культуры. Конечно, миф в какой-то мере отражает историческую реальность, но миф и материальные остатки — источники разного уровня, и их отождествление неизбежно приводит к ошибкам.

Заслуга Шлимана в том, что он открыл один из древнейших центров эгейской культуры — Трою. Открыл он и другой город «златообильные Микены», откуда будто бы Агамемнон отправился завоевывать Трою. Местоположение Микен не надо было устанавливать: на поверхности земли сохранились описанные еще в древности «Львиные ворота», составлявшие часть укреплений этого города.

В 1876 г. близ «Львиных ворот» Шлиман раскопал монументальные скальные гробницы, о существовании которых также знали уже в древности. В гробницах оказалось множество золотых украшений и золотых масок, закрывавших лица покойных и сохранивших их черты. Конечно, Шлиман был уверен в том, что открыл гробницу Агамемнона, и даже определил по способу захоронения, что убитого захоронили в спешке, по-воровски. Все это фантазии. Но Шлиман все же открыл центр той культуры, которую называют микенской, и дал ее описание по археологическим памятникам. Ему удалось также раскопать описанный Гомером «крепкостенный Тиринф».

Открытия Шлимана восстановили авторитет античной традиции, которая до него подвергалась уничтожающей критике. Но одновременно успехи Шлимана создали у части ученых иллюзию, будто это и есть история. Этих ошибок не избежал и Артур Эванс, которому принадлежит честь открытия островной критской культуры.

В отличие от Шлимана, англичанин Эванс происходил из зажиточной семьи. Ему не приходилось колесить по всему свету в погоне за золотым тельцом и сомнительными предприятиями добиваться высокого положения в обществе. Классические и новые языки он изучал в лучших университетах Англии и Германии. Наука не была его прихотью или временным увлечением, — он профессионал.

На холм Кефал (Голова) на Крите обратил внимание еще Шлиман, предположив, что под ним скрываются развалины древнего Кносса, столицы легендарного Миноса. Но, к счастью, до Кносса Шлиман не добрался. Эванс раскопал Кносс профессионально и на основании раскопок дал описание культуры, которую назвал минойской. Он же первым открыл таблички с надписями. Следуя за мифами, рассказывавшими о царе Миносе, он разделил историю Крита на три периода, назвав их раннеминойским (3000–2200), среднеминойским (2200–1600) и позднеминойским (1600–1200). Основой датировки явилось сходство найденных им предметов с хорошо изученными памятниками Египта и Двуречья. Это же сходство позволило понять характер отношений критян с египтянами, вавилонянами, ханаанеями.

Во время раскопок дворца было найдено множество табличек с надписями. По характеру письма, напоминавшего иероглифы, Эванс разделил эти надписи на две группы — линейное письмо А и линейное письмо Б. Эванс не торопился опубликовать тексты своих табличек, в надежде, что ему удастся прочесть их самому. Однако таинственные таблички дешифровке не поддавались, и вольно или невольно Эванс затормозил развитие науки. Подняв из забвения дворец Миноса, он оказался бессилен подыскать тот ключ, который открыл бы уста его древним обитателям.

Этот подвиг совершил соотечественник Эванса Майкл Вентрис. С детства он интересовался архитектурой, в юности обучался в Лондонском архитектурном институте. В 1936 г. в столице Англии открылась археологическая выставка по случаю 50-летия Британской археологической школы в Афинах. Четырнадцатилетний Майкл оказался среди слушателей Артура Эванса, рассказывавшего об открытом им дворце Миноса и иллюстрировавшем доклад находками, в том числе табличками с линейным письмом. Вентрис начал работать над письменами, но работу пришлось прекратить из-за начавшейся войны. После ее окончания Вентрису стали известны результаты других ученых, исследовавших кносские таблички: были систематизированы знаки письма и выделены их группы, характерные для начала слов и для их окончаний. Стало ясно, что это знаки слогового письма, но надо было решить, слова какого языка они передают.

Первоначально Вентрис полагал, что за знаками линейного письма Б стоит язык, близкий к этрусскому. Но затем, работая совместно с молодым филологом Дж. Чедвиком, Вентрис пришел к выводу: знаки передают искаженный греческий. Это предположение подтвердилось, когда в руках исследователей оказались таблички с такими же письменами из Пилоса, где краткие записи сопровождались рисунками, поясняющими текст. Причины искажений греческих слов в записи линейным письмом Б до сих пор неясны. Но в целом надписи стали понятны, и благодаря этому было положено начало изучению истории Эгейского мира.

К числу наиболее выдающихся достижений в исследовании эгейской культуры относится открытие города бронзового века на острове Фера. В 1932 г. молодой греческий ученый Спиридон Маринатос во время раскопок в северной части Крита наткнулся на осыпь пемзовых камней. Так как пемза — камень вулканический, а на Крите вулканов нет, Маринатос предположил, что пемза занесена была сюда во время извержения ближайшего к Криту потухшего вулкана на острове Фера. Чтобы занести камни на такое расстояние, требовался взрыв колоссальной силы. По мнению ученого, происшедшее в XVI в. до н. э. извержение вулкана на Фере разрушило критские дворцы и обозначило грань между среднеминойской и позднеминойской эпохами.

Возможно, Маринатос преувеличил масштабы катастрофы, но то, что извержение действительно было в названное время, показали его раскопки, выявившие под лавой город эпохи бронзы. Город небольшой, потому что невелик и сам остров. Самое значительное из его зданий намного меньше Кносского дворца. Скорее всего, это святилище: некоторые помещения заняты культовыми сосудами, амулетами и другими предметами религиозного назначения. Великолепны покрывающие стены фрески, не имеющие себе в Эгейском мире равных по сюжетному разнообразию. Здесь и стадо голубых обезьян, карабкающихся в гору, и испуганно озирающиеся антилопы, и панорама весны с парящими в воздухе ласточками, и торжественное шествие юношей.

Наибольшее внимание Маринатоса привлекла фреска-миниатюра, часть которой изображает корабли, встречаемые высыпавшими на берег обитателями города с круто поднимающимися вверх по холму домами. Поскольку на другой части этой фрески изображена река среди тропической растительности, археолог предположил, что сюжет воспроизводит возвращение ферцев на родину после удачной экспедиции в Ливию (Африку). Другие ученые, в том числе дочь Маринатоса Нанно, обратили внимание на то, что по своему типу изображенные на фреске корабли не пригодны для дальнего плавания и к тому же украшены цветами, а пассажиры в длинных одеждах, сидящие на палубах под тентом, не похожи на мореходов. Наконец, и люди, встречающие корабли, — не праздные зеваки, а участники жертвоприношения.

Все говорило о том, что на фреске запечатлен морской праздник, посвященный богу морей, которому приносят в жертву быка (ведь бык считался жертвенным животным бога морей Посейдона). Напротив, фреска с изображением весны и ласточек посвящена празднику богини плодородия, широко почитавшейся на Крите и на других островах Эгеиды.

В 1975 г. Маринатос погиб в раскопе — его придавил плохо закрепленный камень. Открытые ученым «эгейские Помпеи» помогли приоткрыть древнейшую историю Кикладских островов и крито-микенского мира в целом.

1. ТРУД В МИКЕНСКУЮ ЭПОХУ

Гомер. Одиссея, VII, 103 сл.

Гомер. Илиада, XVIII, 541 сл.

Гомер. Одиссея, XVIII, 357 сл.

2. ПИЛОССКИЕ НАДПИСИ О РАБОТНИКАХ (Реконструкция)

И. имеет в пользовании участок у народа.

Т., раб жрицы Пакий, имеет в пользовании участок общественной земли у народа. Столько зерна (должен сдать?).

Частная земля Р. Столько-то зерна (сдается).

А., рабыня бога, участок в пользовании имеет; столько-то зерна.

К., жрица-ключница, имеет два общественных участка, не «работает» столько-то зерна.

Столько-то кузнецов, не имеющих «задания».

Владельцы земли: свинопас, жрец, пчеловод, валяльщик, пастух, строитель колесниц, царский горшечник.