Контракт на тело

— Простите, — поспешно выдаю и немедленно шагаю к выходу из кухни, когда слышу в спину недовольное:

— Стоять!

Издав мерзкий скрипучий звук подошвами удобных кроссовок, торможу и медленно поворачиваюсь.

— Одна свеча не зажжена, — сухо констатирует.

— Простите… — поспешно отвечаю и снова подхожу к столу.

Лавинский, стоит заметить, не сдвигается ни на шаг. Где остановился, там и стоит. Мне бы хотелось украдкой на него взглянуть, но сталкиваться с его взглядом не хочется. А в том, что его взгляд сосредоточен на мне, уверена, потому что чувствую себя неуютно.

— Нужно ее заменить, — говорю с сожалением и забираю подсвечник. — Что-то не так со свечой, не зажигается. Я поищу на кухне другую и принесу ее, хорошо?

Вот теперь у меня вроде как есть причина посмотреть в сторону странного хозяина этого дома.

— Давай, — кивает на дверь кухни.

Я быстро даю деру из столовой. Ищу свечки, но так как работаю здесь первый день, то понятия не имею, где они лежат. И девчонок нет. Вообще никого. Они точно правду мне рассказали о Лавинском? Может, он питается кровью несчастных сотрудниц, и поэтому они все так рьяно его боятся и стараются не попадаться на глаза? Иначе как объяснить то, что я не слышу ни звука? Словно и сам Ян в столовой замер.

— Да где же они?

— Не можешь найти свечи? — звучит глухое за спиной.

Я подпрыгиваю на месте, задеваю открытый ящик со столовыми приборами. Наделав шуму, с грохотом его захлопываю и оборачиваюсь.

— Не могу. Первый день работаю, а все куда-то запропастились.

Лавинский усмехается и надвигается на меня. Останавливается в метре справа и кивает на самую верхнюю полку.

— Они там.

И смотрит на меня.

Я при всем желании туда не дотянусь, но он, судя по молчаливому ожиданию, облегчать мне задачу не планирует. Ждет.

Все, наверное, получается хуже некуда. Я тут первый день. Сначала не смогла зажечь свечу, потом найти ее, а теперь и достать. За такое увольняют?

Хватаю табуретку, ставлю ее перед тумбочкой и молчаливо смотрю на Лавинского, потому что он, несмотря на то что я втиснулась между ним и тумбой, отходить явно не планирует. Стоит, ждет, когда я заберусь и достану эту чертову свечу.

— Не отойдете? — спрашиваю, посылая к черту вежливость и наставления главной.

— Нет, — следует холодный ответ.

Прекрасно.

Кое-как взбираюсь на табуретку, одергиваю выданную униформу и открываю створки. Ищу свечу, но нигде ее не вижу.

— Нет? — звучит позади.

— Нет.

— Я, наверное, перепутал. В соседней посмотри. Слева.

До дверцы дотягиваюсь, а вот посмотреть, есть ли там свечи, отсюда не могу. Собираюсь слезть, чтобы не свалиться, но неожиданно лечу вниз. Вскрикнув, приземляюсь аккурат в руки Лавинского. Вблизи рассматриваю его идеально ровный тон кожи, в меру пухлые губы и квадратный подбородок, к которому неожиданно хочется прикоснуться.

Бесцеремонно спихнув меня на пол, отходит.

— Можно без свечи, — бросает недовольно. — В следующий раз чтобы поставили.

— Конечно.

Едва он выходит из кухни, а из столовой раздаются характерные звуки использования столовых приборов, я выдыхаю и совершенно обескураженная оседаю на табуретку. У Лавинского тяжелая, я бы даже сказала, давящая энергетика, пробирающая до костей.

— Полина… — звучит откуда-то шепот.

Я осматриваюсь, вижу макушку Алисы, которая заглядывает со стороны другого входа.

— Ты чего тут сидишь? Идем к нам.

Я быстро подрываюсь, ставлю табуретку на место и бегу за Алиской. Оставаться на кухне, где меня в любой момент может найти хозяин — чревато.

— Ты почему задержалась? — интересуется Алевтина Викторовна.

— Свечка никак не зажигалась, и я новую искала.

— Нашла?

— Не-а. Ян Вениаминович, видимо, забыл, где свечки находятся.

Три пары глаз смотрят на меня удивленно и растерянно.

— Ты у него спрашивала? — охает Алевтина Викторовна и хватается за сердце.

Женщина резко бледнеет, хочет что-то сказать, но кроме нечленораздельных звуков ничего не может произнести.

— Он сам на кухню зашел, — пожимаю плечами. — И сказал, что свечи в шкафчике сверху.

— Сам зашел?! — не верит управляющая. — Ему-то откуда знать, где свечи, он на кухне вовек не бывал!

— Вот же… — осекаюсь, вдруг понимая, что нахожусь в компании других сотрудниц, которых знаю плохо.

Если обматерить сейчас хозяина, где гарантия, что кто-нибудь ему не доложит, и меня отсюда не попрут? Нет гарантий! Так что я замолкаю и прописываю сразу несколько пунктов в графе “Недостатки хозяина”: отсутствие чувства юмора и надменность. В графе “Достоинства” по-прежнему только один пункт: чертовски красив.

— Ты единственная, с кем поговорил хозяин за это время! — восклицает Яна. — Злился?

Скорее, издевался, но вслух говорю другое:

— Нет, вполне нормально обращался.

— Ох, деточка… — сетует Алевтина Викторовна. — Лишь бы с работы за осечку не попер.

— А может?

— Все может, — откровенничает Яна. — Пару месяцев назад он уволил новенькую только за то, что она не поздоровалась с ним, когда столкнулась. А она растерялась просто.

— Яна! — одергивает ее управляющая, явно недовольная такими откровениями. — Не делайте из Яна Вениаминовича монстра, а то я сама настою на вашем увольнении.

Мы замолкаем и через полчаса идем убирать со стола.

— Алевтина Викторовна правда может поспособствовать нашему увольнению? — обращаюсь по-прежнему к Яне. Алиса тоже неплохая, может поговорить, но гораздо менее откровенная, нежели Яна. А мне нужна информация. Много.

— Ой ли… — отмахивается она. — Ничего она не может! Такая же близкая к хозяину, как и мы.

— А вот и нет, Яна, — встревает Алиса, услышав наш разговор. — Алевтина Викторовна тут дольше всех работает, и с хозяином у них довольно теплые отношения.

— Разве? — с сомнением тянет Яна. — Я что-то ни разу не видела их хотя бы разговаривающими друг с другом.

— Не видела, значит, не о чем им было разговаривать, но вы языки свои при ней держите за зубами. Она очень любит хозяина и за любой проступок сама вас отсюда турнет.

Яна возмущается, а я впитываю полученную информацию как губка.

Убрав столовую, возвращаемся на кухню. Работа на сегодня, оказывается, закончена.

— Яна, покажешь Полине ее комнату. Алиса, до завтра.

— Алиса не остается? — спрашиваю уже у Яны.

— Она единственная, кому господин Лавинский пошел навстречу и отпускает домой.

— Это ради ребенка, да?

— Скорее не ради, а “из-за”, — хмыкает Яна. — Не представляю, чтобы в этом доме ребенок поселился. Еще и такая непоседа, как Марта. Да господин тогда вздернется раньше времени, хотя мне, если честно, иногда кажется, что он и так это сделает. Рано или поздно.