Неточные совпадения
как сказал об нём Пушкин, был идеалом образцового капрала, так, как он носился в мечтах отца Фридриха II; нечеловеческая преданность, механическая исправность, точность хронометра, никакого чувства, рутина и деятельность, ровно столько ума, сколько нужно для исполнителя, и ровно столько честолюбия, зависти, желчи, чтоб предпочитать власть деньгам. Такие люди — клад для
царей. Только мелкой злопамятностью Николая и можно
объяснить, что он не употребил никуда Аракчеева, а ограничился его подмастерьями.
В восьмом часу вечера наследник с свитой явился на выставку. Тюфяев повел его, сбивчиво
объясняя, путаясь и толкуя о каком-то
царе Тохтамыше. Жуковский и Арсеньев, видя, что дело не идет на лад, обратились ко мне с просьбой показать им выставку. Я повел их.
Песня нам нравилась, но
объяснила мало. Брат прибавил еще, что
царь ходит весь в золоте, ест золотыми ложками с золотых тарелок и, главное, «все может». Может придти к нам в комнату, взять, что захочет, и никто ему ничего не скажет. И этого мало: он может любого человека сделать генералом и любому человеку огрубить саблей голову или приказать, чтобы отрубили, и сейчас огрубят… Потому что
царь «имеет право»…
— Сколько раз!.. Прямо им
объяснял: «Смотрите, говорю, — нет ни единого
царя, ни единого дворянина по вашему толку; ни един иностранец, переходя в православие, не принял раскола вашего. Неужели же все они глупее вас!»
— А я, ваше благородие, с малолетствия по своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у меня
царь небесный, мать — сыра земля; скитался я в лесах дремучих со зверьми дикиими, в пустынях жил со львы лютыими; слеп был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию
объяснить не могу, по той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
— Они
объясняли это, что меня проклял не Фотий, а митрополит Серафим […митрополит Серафим (в миру Стефан Васильевич Глаголевский, 1763—1843) — видный церковный деятель, боровшийся с мистическими течениями в русской религиозной мысли.], который немедля же прислал благословение Фотию на это проклятие, говоря, что изменить того, что сделано, невозможно, и что из этого даже может произойти добро, ибо ежели
царь, ради правды, не хочет любимца своего низвергнуть, то теперь, ради стыда, как проклятого, он должен будет удалить.
— Потому что-с, —
объяснил он, — нам надо всю жизнь плутовать, а то откедова же добудешь? Извольте-ка вы рассудить: с мужика барин берет,
царь берет, всякий что ни на есть чиновник берет, а ведь у нас только две руки на работу, как и у других прочих; за неволю плутуешь, и иди потом за то в ад кромешный.
При милостивом обращении Иоанна к Серебряному шепот удовольствия пробежал между земскими боярами. Чуткое ухо
царя услышало этот шепот, а подозрительный ум
объяснил его по-своему. Когда Хомяк и Терешка вышли из палаты, Иоанн устремил свой проницательный взор на земских бояр.
«Раз (
объяснял он), было это с певчими, ходил я в штатском уборе на самый верх на оперу „Жизнь за
царя“, и от прекрасного пения голосов после целую ночь в восторге плакал; а другой раз, опять тоже переряженный по-цивильному, ходил глядеть, как самого
царя Ахиллу представляли.
— Господин мой юнкер, значит, еще не офицер. А звание — то имеет себе больше генерала — большого лица. Потому что не только наш полковник, а сам
царь его знает, — гордо
объяснил Ванюша. — Мы не такие, как другая армейская голь, а наш папенька сам сенатор; тысячу, больше душ мужиков себе имел и нам по тысяче присылают. Потому нас всегда и любят. А то пожалуй и капитан, да денег нет. Что проку-то?..
— Сейчас занавес дадут, —
объяснял дядя Петра. — Вот он, Адам-то Адамыч бегает… седенький… Это наш машинист. Нет, брат, шалишь: «Динора» эта самая наплевать, а вот когда «
Царь Кандавл [«
Царь Кандавл» — балет Ц.Пуни.]» идет, ну, тогда уж его воля, Адама Адамыча. В семь потов вгонит… Балеты эти проклятущие, нет их хуже.
— Это, братцы, все дворяне, все помещичьи дети бунтуют, —
объяснял один зипун с солдатскими усами. — Это все за то, что
царь крестьян у них отнял, да волю дал, так это они таперича за то за самое!
Больше всех хочется Дуне узнать, что такое «духовный супруг». Вот уж год почти миновал, как она в первый раз услыхала о нем, но до сих пор никто еще не
объяснил ей, что это такое. Доходили до Луповиц неясные слухи, будто «араратский
царь Максим», кроме прежней жены, взял себе другую, духовную, а последователям велел брать по две и по три духовные жены. Егор Сергеич все знает об этом, он расскажет, он разъяснит. Николай Александрыч и семейные его мало верили кавказским чудесам.
Так
объяснил царю Малюта.
Отцу он оставил «грамотку», в которой
объяснял, что не может продолжать жить среди потоков крови неповинных, проливаемой рукой его отца, что «сын палача» — он не раз случайно подслушал такое прозвище — должен скрыться от людей, от мира. Он умолял далее отца смирить свою злобу, не подстрекать
царя к новым убийствам, удовольствоваться нажитым уже добром и уйти от двора молиться.
В начале этого сочинения знаменитый изгнанник говорит, что многие светлые мужи просили его убедительно
объяснить им причины странной перемены в государе московском
царе Иоанне, ознаменовавшем себя в юности доброю славою, а в старости покрывшем себя бесславием. Долго отвечал он одним молчанием и тяжкими вздохами, наконец, убежденный неотступными просьбами друзей, написал для них и для потомства эту историю.
В сравнительной скорости пришла от него из Москвы с одним приезжим в Великую Пермь торговым человеком грамотка, в которой Степан Иванович
объяснил, что отец и мать его согласны и заранее, по одному его описанию, уже полюбили свою будущую дочь, только надо-де испросить царскую волю, а для того улучить время, когда
царь будет в расположении, чего, впрочем, вскорости ожидать, пожалуй, нельзя, потому что Иван Васильевич гневен и в расстройстве, ходит туча тучей и не приступиться.
Надо вам
объяснить, что, по милости его величества
царя и бывшей моей Кете, в этой долине устроена ныне прекрасная мыза Катариненгоф, принадлежащая вашему покорнейшему слуге.
Когда я хотел узнать, каким образом могли заменить меня другим в тюрьме и на плахе, избавитель мой
объяснил мне, что мой двойник был один из моих товарищей, прискакавший со мною к Троице для убиения
царя, что Андрей Денисов, приехавший вслед за мною по приказанию Софии Алексеевны, нашел его у постоялого двора в таком мертвом опьянении, что, если бы вороны глаза у него клевали, он не чувствовал бы ничего.
Безучастнее всех к грезам и мечтам о будущем относился главный их виновник, если можно так выразиться, князь Владимир Никитич. Это бросалось в глаза Якову Потаповичу, это не ускользнуло от внимания и княжны Евпраксии. Первый
объяснял это беспокойством своего нового друга за исход челобитья у
царя и всеми силами старался вдохнуть в него бодрость и надежду.