Неточные совпадения
«Семейные бани И. И. Домогайлова сообщают, что в дворянском отделении устроен для мужчин душ
профессора Шарко, а для дам ароматические ванны», — читал он, когда в дверь постучали и на его крик: «Войдите!» вошел курчавый
ученик Маракуева — Дунаев. Он никогда не бывал у Клима, и Самгин встретил его удивленно, поправляя очки. Дунаев, как всегда, улыбался, мелкие колечки густейшей бороды его шевелились, а нос как-то странно углубился в усы, и шагал Дунаев так, точно он ожидал, что может провалиться сквозь пол.
Появились меньшевики, которых Дронов называл «гоц-либер-данами», а Харламов давно уже окрестил «скромными
учениками немецких ортодоксов предательства», появлялись люди партии конституционалистов-демократов, появлялись даже октябристы — Стратонов, Алябьев, прятался в уголках
профессор Платонов, мелькали серые фигуры Мякотяна, Пешехонова, покашливал, притворяясь больным, нововременец Меньшиков, и еще многие именитые фигуры.
Он видел, что большинство людей примолкло, лишь некоторые укрощенно ворчат да иронически похохатывает бритоголовый. Кутузов говорит, как
профессор со своими
учениками.
Райский не стал спорить с ним, а пошел к
профессору скульптуры, познакомился с его
учениками и недели три ходил в мастерскую.
Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук, ног, торсов, надел фартук и начал лепить с жаром, не спал, никуда не ходил, видясь только с
профессором скульптуры, с
учениками, ходил с ними в Исакиевский собор, замирая от удивления перед работами Витали, вглядываясь в приемы, в детали, в эту новую сферу нового искусства.
Кроме товарищей да двух — трех
профессоров, предвидевших в нем хорошего деятеля науки, он виделся только с семействами, в которых давал уроки. Но с этими семействами он только виделся: он как огня боялся фамильярности и держал себя очень сухо, холодно со всеми лицами в них, кроме своих маленьких
учеников и учениц.
Этюды с этих лисичек и другие классные работы можно было встретить и на Сухаревке, и у продавцов «под воротами». Они попадали туда после просмотра их
профессорами на отчетных закрытых выставках, так как их было девать некуда, а на ученические выставки классные работы не принимались, как бы хороши они ни были. За гроши продавали их
ученики кому попало, а встречались иногда среди школьных этюдов вещи прекрасные.
Если студент университета, Ляпин спросит, какого факультета, и сам назовет его
профессоров, а если
ученик школы живописи, спросит — в каком классе, в натурном ли, в головном ли, и тоже о преподавателях поговорит, причем каждого по имени-отчеству назовет.
Была у Жукова еще аллегорическая картина «После потопа», за которую совет
профессоров присудил ему первую премию в пятьдесят рублей, но деньги выданы не были, так как Жуков был вольнослушателем, а премии выдавались только штатным
ученикам. Он тогда был в классе
профессора Савицкого, и последний о нем отзывался так...
Еще дня через два в класс упало, как петарда, новое сенсационное известие. Был у нас
ученик Доманевич, великовозрастный молодой человек, засидевшийся в гимназии и казавшийся среди мелюзги совсем взрослым. Он был добрый малый и хороший товарищ, но держал себя высокомерно, как
профессор, случайно усевшийся на одну парту с малышами.
— Вы растолковали мне, — говорил Александр, — теорию любви, обманов, измен, охлаждений… зачем? я знал все это прежде, нежели начал любить; а любя, я уж анализировал любовь, как
ученик анатомирует тело под руководством
профессора и вместо красоты форм видит только мускулы, нервы…
Сегодня Л. был у меня. Очень хвалил. Сделал несколько замечаний относительно разных мелочей, но в общем очень хвалил. Если бы
профессора взглянули на мою картину его глазами! Неужели я не получу, наконец, того, к чему стремится каждый
ученик академии, — золотой медали? Медаль, четыре года жизни за границей, да еще на казенный счет, впереди — профессура… Нет, я не ошибся, бросив эту печальную будничную работу, грязную работу, где на каждом шагу натыкаешься на какого-нибудь рябининского глухаря.
С первого дня своего вступления в должность она хлопочет о приведении в порядок библиотеки, типографии академической, о выборе новых членов, о возобновлении журнала Академии, об увеличении экономических сумм, на которые умножает число
учеников в академическом училище, прибавляет жалованья
профессорам, вводит новые курсы, издает карты губерний Российской империи (12).
Профессор говорил: «Что делать с тупоумным
учеником, который на экзамене отвечает слово в слово по скверному учебнику?» А ему отвечали: «Что же делать
ученику, ежели
профессора и вообще знающие люди презирают составление учебников и предоставляют это дело какому-нибудь г. Зуеву?»
Профессор говорил: «Если
ученик не знает географии, то, читая, например, историю, не могу же я замечать ему, что Лион находится во Франции, а Тибр течет в Италии…» А ему отвечали: «Отчего же бы и нет?
Даже такие картины рисовались в его воображении: сидит он, Василий Петрович, уже старый, седой учитель, у себя, в своей скромной квартире, и посещают его бывшие его
ученики, и один из них —
профессор такого-то университета, известный «у нас и в Европе», другой — писатель, знаменитый романист, третий — общественный деятель, тоже известный.
Тогдашний обычай позволял
ученикам и ученицам выбирать себе
профессора и, ходя на уроки других преподавателей, держаться преподавания одного
профессора. Меня свободно допускали в классы, и даже служители каждый раз ставили мне кресло около столика, за которым сидели
профессора.
Ренье, даровитейший актер для комического репертуара, считался таким же даровитым
профессором. Он выпустил Коклена. Класс свой вел он живо, горячо, держался с
учениками мягкого тона, давал много превосходных толкований и сам в лицах изображал то, что нуждалось в практическом примере.
Он был послан в округ (как тогда делалось с лучшими ученическими сочинениями), и
профессор Булич написал рецензию, где мне сильно досталось, а два очерка из деревенской жизни — «Дурачок» и «Дурочка»
ученика В.Ешевского (брата покойного
профессора Московского университета, которого я уже не застал в гимназии) — сильно похвалил, находя в них достоинства во вкусе тогдашних повестей Григоровича.