Неточные совпадения
Княгиня Щербацкая находила, что сделать свадьбу до поста, до которого оставалось пять недель, было невозможно, так как половина приданого не могла поспеть к этому времени; но она не могла не
согласиться с Левиным, что после поста было бы уже и слишком поздно, так как старая родная тетка
князя Щербацкого была очень больна и могла скоро умереть, и тогда траур задержал бы еще свадьбу.
Я
согласился с чрезвычайною охотой. Мой
князь захлопотал, провожая меня, и тоже вызывал меня на минутку в свою спальню.
Я
с ним про себя в душе моей
согласился; но на действительность надо было смотреть все-таки шире: старичок
князь разве был человек, жених?
Хотя старый
князь, под предлогом здоровья, и был тогда своевременно конфискован в Царское Село, так что известие о его браке
с Анной Андреевной не могло распространиться в свете и было на время потушено, так сказать, в самом зародыше, но, однако же, слабый старичок,
с которым все можно было сделать, ни за что на свете не
согласился бы отстать от своей идеи и изменить Анне Андреевне, сделавшей ему предложение.
— А я вам доложу,
князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы
с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не
соглашался, — мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, — улыбаясь, говорил приказчик, — разговоришься — ума палата, министр, — всё обсудит как должно. А на сходке совсем другой человек, заладит одно…
— Я
согласилась, я дала клятву, — возразила она
с твердостию, —
князь мой муж, прикажите освободить его и оставьте меня
с ним. Я не обманывала. Я ждала вас до последней минуты… Но теперь, говорю вам, теперь поздно. Пустите нас.
После Июньских дней мое положение становилось опаснее; я познакомился
с Ротшильдом и предложил ему разменять мне два билета московской сохранной казны. Дела тогда, разумеется, не шли, курс был прескверный; условия его были невыгодны, но я тотчас
согласился и имел удовольствие видеть легкую улыбку сожаления на губах Ротшильда — он меня принял за бессчетного prince russe, задолжавшего в Париже, и потому стал называть «monsieur le comte». [русского
князя… «господин граф» (фр.).]
По поводу моей статьи
князь С. Трубецкой сказал, что не
согласился бы участвовать в сборнике, если бы знал, что там будет такая ницшеанская статья.
Согласитесь сами,
князь, что в ваши отношения к Настасье Филипповне
с самого начала легло нечто условно-демократическое (я выражаюсь для краткости), так сказать, обаяние «женского вопроса» (чтобы выразиться еще короче).
Князь Щ., сидевший
с Аделаидой, по ее просьбе, немедленно
согласился сопровождать дам.
Но
согласись, милый друг,
согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью
с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет
с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово
с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за
князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
— Да, Терентьев, благодарю вас,
князь, давеча говорили, но у меня вылетело… я хотел вас спросить, господин Терентьев, правду ли я слышал, что вы того мнения, что стоит вам только четверть часа в окошко
с народом поговорить, и он тотчас же
с вами во всем
согласится и тотчас же за вами пойдет?
Ганя ужасно робел, что
князь не
согласится, и
с трусливою просьбой заглядывал ему в глаза.
Сначала они вышли в ржаное поле, миновав которое, прошли луга, прошли потом и перелесок, так что от усадьбы очутились верстах в трех. Сверх обыкновения
князь был молчалив и только по временам показывал на какой-нибудь открывавшийся вид и хвалил его. Калинович
соглашался с ним, думая, впрочем, совершенно о другом и почти не видя никакого вида. Перейдя через один овражек,
князь вдруг остановился, подумал немного и обратился к Калиновичу...
— Нет, вы погодите, чем еще кончилось! — перебил
князь. — Начинается
с того, что Сольфини бежит
с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу. Муж этой госпожи уезжает в деревню; она остается одна… и тут различно рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился в городе, подкупил людей и пробрался к ним в дом; а другие говорят, что он писал к ней несколько писем, просил у ней свидания и будто бы она
согласилась.
Бал же предполагался такой блистательный, непомерный; рассказывали чудеса; ходили слухи о заезжих
князьях с лорнетами, о десяти распорядителях, всё молодых кавалерах,
с бантами на левом плече; о петербургских каких-то двигателях; о том, что Кармазинов, для приумножения сбору,
согласился прочесть «Merci» в костюме гувернантки нашей губернии; о том, что будет «кадриль литературы», тоже вся в костюмах, и каждый костюм будет изображать собою какое-нибудь направление.
Но
князь с этим не
согласился.
Князь, однако, вряд ли мысленно
согласился с ним.
— Да! —
согласился с этим Егор Егорыч и присовокупил: — Хочу от вас заехать к
князю Александру Николаичу.
— О, если так, то конечно! —
согласился Иван Петрович. — Я даже при встрече
с князем повторю ему, что вы желаете пожертвовать деньги собственно дворянству, а дело-то мы сделаем по-нашему, — заключил он и щелкнул от удовольствия двумя пальцами.
Князь, однако, и
с этим не вполне
согласился.
— Это так-с, так!.. —
согласился Елпидифор Мартыныч. — А она матерью себя почитает, и какой еще полновластной: «Если, говорит,
князь не сделает этого для меня, так я обращусь к генерал-губернатору, чтобы мне возвратили дочь».
— Изволь, спросим! —
согласился князь и вследствие этого разговора в тот же день нарочно заехал к Миклакову и, рассказав ему все, убедительно просил его вразумить Елену, так что Миклаков явился к ней предуведомленный и
с заметно насмешливой улыбкой на губах. Одет он был при этом так франтовато, что Елена, несмотря на свое слабое здоровье и то, что ее занимал совершенно другой предмет, тотчас же заметила это и, подавая ему руку, воскликнула...
С каждым словом Елены
князь становился все мрачнее и мрачнее. Он совершенно
соглашался, что она говорит правду, но все-таки ему тяжело было ее слушать.
— Хорошо! —
согласился Елпидифор Мартыныч. — Только одного я тут, откровенно вам скажу, опасаюсь: теперь вот вы так говорите, а потом как-нибудь помиритесь
с князем, разнежитесь
с ним, да все ему и расскажете; и останусь я каким-то переносчиком и сплетником!
— Будет, так будет! —
согласился с удовольствием
князь.
— Так, так! —
согласилась Елизавета Петровна
с блистающими от удовольствия глазами и как бы заранее предвкушая блаженство иметь на
князе в тридцать, в сорок тысяч вексель.
— Именно вытурят из Москвы!.. —
согласилась с удовольствием княгиня. — И потом объясните вы этой девчонке, — продолжала она, — что это верх наглости
с ее стороны — посещать мой дом; пусть бы она видалась
с князем, где ей угодно, но не при моих, по крайней мере, глазах!.. Она должна же хоть сколько-нибудь понять, что приятно ли и легко ли это мне, и, наконец, я не ручаюсь за себя: я, может быть, скажу ей когда-нибудь такую дерзость, после которой ей совестно будет на свет божий смотреть.
Я его спасаю, уговариваю заехать к общему другу нашему, многоуважаемой Марье Александровне; он говорит про вас, что вы очаровательнейшая дама из всех, которых он когда-нибудь знал, и вот мы здесь, а
князь поправляет теперь наверху свой туалет,
с помощию своего камердинера, которого не забыл взять
с собою и которого никогда и ни в каком случае не забудет взять
с собою, потому что
согласится скорее умереть, чем явиться к дамам без некоторых приготовлений или, лучше сказать — исправлений…
Князь посмотрел на свои щегольские ботинки, на шляпу, на брюки, погладил курточку, подумал, вздохнул не раз и, наконец,
согласился. И вот мы
с ним отправились из Одессы в Тифлис.
Поражения, претерпенные от половцев, оправдываются большею частью тем, что мы не могли противиться превосходному множеству. Рассказывая о вероломном убийстве Китана и Итларя половецких (1095), автор говорит о том, что Владимир Мономах сначала противился этому, но не упоминает ничего о том, что он наконец на это
согласился. О походе 1095 года, когда Святополк купил мир у половцев, сказано в «Записках», что Святополк пошел на них
с войском, а они, «уведав о приходе великого
князя, не мешкав, ушли».
А
князь им говорит: «У вас Кузьма
Захарьев, Сухорук, то дело знает;
Он человек бывалый и служилый,
Ему такое дело за обычай!
Его просите! Буде
согласится,
И я, не мешкая, сбираться буду».
Нас накормили, брагой напоили
И
с миром отпустили. Вот и все.
Андашевский. Да-с, да!.. По крайней мере почин в этом ей прямо принадлежит!.. Тогда этот несчастный Вуланд помер; экспедицию его, я знал, что по многим обстоятельствам нельзя было оставить без начальника, а между тем граф заболел, и таким образом обязанность выбора легла на мне; но я решительно не знал, кого назначить, так что говорю, наконец, об этом жене… Она мне и посоветовала. «Чего ж, говорит, тебе лучше: попроси
князя Янтарного принять это место!.. Может быть, он и
согласится».
— Пожалуй, —
согласился я. — Съездить к ней гораздо ближе, чем ворочаться… Съездите к ней, Сергей Иваныч, — обратился я к
князю. — Вы
с ней знакомы.
— И вы увидите ее
с Божьей помощью, дитя мое! — произнес
с уверенностью
князь Виталий. — Ведь вы позволите мне подлечить ваши больные глазки? Вы
согласитесь перенести неприятную, тяжелую операцию, чтобы потом быть здоровой и зрячей, как другие дети?
— Я уж придумал. Вот что разве сделать: есть у меня знакомый человек, за деньги он
согласится назваться холопом
князя Владимира Андреевича. Составим под руку
князя к
князю Василию грамоту, в которой тот будет советовать ему извести царя. Эта грамота пойдет к
князю Прозоровскому, а мы его тут и накроем. Да еще подбросим в подвалы княжеского дома мешки
с кореньями и другими зельями, тогда и другая улика будет налицо.
Несколько метких замечаний и громких фраз последнего, брошенных в кратковременном разговоре, так понравились недалекому по уму отпрыску древнего рода
князей Шестовых, что он, разгоряченный к тому же винными парами, начал умолять своего нового знакомца разделить
с ними компанию, на что тот, поломавшись для вида и изрек несколько высокопарных демократических сентенций,
согласился.
Молодой человек сначала нахмурился, но потом, рассудив, вероятно, что в танцах он в свою очередь может подурачить Суворова,
согласился с принужденною улыбкою. Стали на места. Юный
князь легко выделывал необыкновенные па и антраша.
Ироническая улыбка показалась на губах Анжелики. Во-первых, не заговори Лора
с ней таким тоном, она
согласилась бы сопровождать графа, а во-вторых, она поняла намеренное желание Лоры удалить ее. Из разговоров графини
с дочерью она узнала, что
князь Облонский ухаживает за последней, и теперь Лора, видимо, боится ее соперничества.
Промолчать она не могла или отделаться банальною фразой. Но ей хотелось верить, что муж ее не напускал на себя фальшивого тона.
С тем, что он возражал
князю, она готова была
согласиться.
Вот для чего я
согласился действовать
с тобою и впервые в жизни осквернил язык свой ложью, которую мы произнесем перед великим
князем на своих, навести
согласился на отчизну одного врага, чтобы спасти ее от многих.
— Тогда я начал
с ней другую тактику, — спокойно между тем продолжал повествовать Сигизмунд Нарцисович, — я стал
с ней во всем
соглашаться, даже в обвинении ею меня в намерении убить ее и
князя, выгораживая лишь вас и
князя Ивана Андреевича, и достиг этого. Сойдя
с ума от любви к
князю Баратову, она не вынесла его смерти, как будто подтвердившей ее опасения, хрупкая натура не выдержала этого удара, осложненного психическим расстройством, и бедное сердце ее разорвалось. Ее действительно жаль.
Отец Николай ничего не отвечал и сидел
с поникшей головой. Он не мог не
согласиться с доводами
князя.
— Избави Бог! — воскликнул
князь Сергей Сергеевич. — Я совершенно понял ее и
согласился с ней, но ты, кажется, понимаешь, что от всего этого я не могу ощущать особого удовольствия…
— Будь благоразумнее и этого не случится. Поверь мне, что княжна мне сама по себе совершенно не нужна. Она нужна мне, как средство. Я желаю заслужить полное доверие
князя, сделаться даже в будущем его поверенным. Я только для тебя
согласился быть учителем.
С зимы я займусь адвокатурой. Как поверенный
князя, я могу спокойно приезжать сюда по делам, даже гостить, мы будем видиться чаще. Я буду, кроме того, на страже интересов любимой женщины, т. е. твоих.
— Кем? Разъяснить это и есть задача следствия. Что смерть
князя последовала от вмешательства посторонней руки — если этого из дела ясно не видно, то это чувствуется.
Согласитесь сами, человек совершенно здоровый, богатый, собирающийся ехать в гости в половине будущего сентября к брату, вдруг ни
с того, ни
с сего травится сам. В этом нет логики.
Эта мысль, мелькнувшая в его голове еще тогда, при разговоре
с братом, привезшим ему известия из Александровской слободы и уговаривавшим его постараться быть в ладу
с новыми любимцами, заставила его сдаться на убеждения
князя Никиты и
согласиться принять у себя Малюту и других.
На другой день княгиня и
князь убеждали Андрюшу проводить их еще верст
с десяток. Он
согласился.
Сама Марфа
соглашалась на сдачу города,
с условием, чтобы суд оставался по-старому. Это условие служило залогом ее безопасности, но, узнав непреклонность великого
князя, снова стала восстанавливать против него народ. Голос ее, впрочем, потерял большую часть своей силы ввиду вражды ее
с Чурчилой, боготворимым народом, который называл его «кормильцем Новгорода».