Неточные совпадения
Он уж
с ним
говорил не иначе, как иронически. Но на этот раз у
Марка было озабоченное лицо. Однако когда принесли свечи и он взглянул на взволнованное лицо Райского, то засмеялся, по-своему,
с холодной злостью.
— Что ты, Бог
с тобой: я в кофте! —
с испугом отговаривалась Татьяна Марковна, прячась в коридоре. — Бог
с ним: пусть его спит! Да как он спит-то: свернулся, точно собачонка! — косясь на
Марка,
говорила она. — Стыд, Борис Павлович, стыд: разве перин нет в доме? Ах ты, Боже мой! Да потуши ты этот проклятый огонь! Без пирожного!
Она ласково подала ему руку и сказала, что рада его видеть, именно в эту минуту, когда у ней покойнее на сердце. Она, в эти дни, после свидания
с Марком, вообще старалась казаться покойной, и дома, за обедом, к которому являлась каждый день, она брала над собой невероятную силу,
говорила со всеми, даже шутила иногда, старалась есть.
— Неправда, вот и неправда! Эх,
Марка! — Старик расхохотался. — Уж как просил меня чорт энтот! Поди,
говорит, похлопочи. Флинту давал. Нет, Бог
с ним! Я бы обделал, да тебя жалею. Ну, сказывай, где был. — И старик заговорил по-татарски.
Он мог в одно мгновение помножить в уме 213 на 373 или перевести стерлинги на
марки без помощи карандаша и табличек, превосходно знал железнодорожное дело и финансы, и во всем, что касалось администрации, для него не существовало тайн; по гражданским делам, как
говорили, это был искуснейший адвокат, и тягаться
с ним было нелегко.
Автор этого письма
говорит о Клире как о лице хорошо ему известном и оправдывает его отзыв о
Марке Аврелии; в заключение же
говорит с огорчением: «Критики, а особливо вмешивающиеся в дела политические, которых не знают ни малейшей связи, всегда будут иметь прекрасное поле рассыпать свои рассказы».
— Позвольте, голуба, позвольте, позвольте, позвольте. Не так, не так. Ведь вы к кому обращаетесь? К самому
Марку Великолепному? Ну, стало быть, вы не имеете ни малейшего представления о том, как в Древнем Риме подчиненные
говорили с главным начальником. Глядите: вот, вот жест.
Видя, как почтительно,
с каким уваженьем ведет себя перед
Марком Данилычем Самоквасов, замечая, что и родитель
говорит с ним ласково и
с такой любовью, что редко
с кем он
говаривал так, Дуня почаще стала заглядывать на Петра Степаныча, прислушиваясь к речам его. Слышит — он
говорит про наследство.
Не таково было дельце
Марка Данилыча, чтоб
говорить о нем
с писарями.
Дарья Сергевна писала Прожженному, что Марко Данилыч вдруг заболел и велел ему, оставя дела, сейчас же ехать домой
с деньгами и счетами. Не помянула она, по совету Патапа Максимыча, что
Марку Данилычу удар приключился. «Ежель о том узнает он, —
говорил Чапурин, — деньги-то под ноготок, а сам мах чрез тын, и поминай его как звали». В тот же вечер поехала за Дуней и Аграфена Петровна.
— Я, матушка, человек не здешний, — сказал Патап Максимыч. — Никого из здешних обывателей не знаю, приехал сюда по давнему приятельству
с Марком Данилычем единственно для того, чтоб его дела устроить. А насчет похоронного
поговорите с Дарьей Сергевной. Это все на ее руках — как решит, так и быть тому.
— А какое же ваше дело? — вытянув шею,
с любопытством спросил Василий Фадеев. — Объясните мне вашу просимость, а я совет могу подать, как вам подойти к
Марку Данилычу. Ведь
с ним говорить-то надо умеючи.
— Славная шубка, славная! —
говорила Таифа, выходя в это время из Дуниной комнаты
с Марком Данилычем. — Отродясь такой еще не видывала. Да и все приданство бесподобное.
— Да мне, право, как-то совестно, Марко Данилыч, —
говорил Белянкин, смущенный необычной приветливостью спесивого и надменного
Марка Данилыча. Прежде Смолокуров и шапки перед ним не ломал, а теперь ни
с того ни
с сего обедать зовет.
До ночи просидела Таифа, поджидая возврата
Марка Данилыча. Еще хотелось ей
поговорить с ним про тесное обстояние Манефиной обители. Знала, что чем больше поплачет, тем больше возьмет. Но так и ушла, не дождавшись обительского благодетеля.
«И то еще я замечал, —
говорил он, — что пенсионная, выйдя замуж, рано ли поздно, хахаля заведет себе, а не то и двух, а котора у мастерицы была в обученье, дура-то дурой окажется, да к тому же и злобы много накопит в себе…» А Макрина тотчá
с ему на те речи: «
С мужьями у таких жен, сколько я их ни видывала, ладов не бывает: взбалмошны, непокорливы, что ни день, то в дому содом да драна грамота, и таким женам много от супружеских кулаков достается…» Наговорившись
с Марком Данилычем о таких женах и девицах, Макрина ровно обрывала свои россказни, заводила речь о стороннем, а дня через два опять, бывало, поведет прежние речи…
Это же
говорили ему, когда он был на кресте.
Марка XV, 32. «Пусть сойдет теперь
с креста, чтобы мы видели, и уверуем».