Неточные совпадения
Придя к себе, он запер дверь, лег и пролежал до вечернего чая, а когда вышел в столовую, там, как
часовой, ходила Спивак, тонкая и стройная после родов,
с пополневшей грудью. Она поздоровалась
с ласковым равнодушием старой знакомой, нашла, что Клим сильно похудел, и продолжала
говорить Вере Петровне, сидевшей у самовара...
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело,
с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно,
говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как
часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Едва станешь засыпать — во сне ведь другая жизнь и, стало быть, другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые лица;
говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо женщины
с обнаженной спиной, очутился
часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал графин, или кто-нибудь вскакивает
с постели и бранится, облитый водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо на тюфяк.
Нехлюдов слез
с пролетки и вслед за ломовым, опять мимо пожарного
часового, вошел на двор участка. На дворе теперь пожарные уже кончили мыть дроги, и на их месте стоял высокий костлявый брандмайор
с синим околышем и, заложив руки в карманы, строго смотрел на буланого
с наеденной шеей жеребца, которого пожарный водил перед ним. Жеребец припадал на переднюю ногу, и брандмайор сердито
говорил что-то стоявшему тут же ветеринару.
Работа эта шла внутри острога, снаружи же, у ворот, стоял, как обыкновенно,
часовой с ружьем, десятка два ломовых под вещи арестантов и под слабых и у угла кучка родных и друзей, дожидающихся выхода арестантов, чтобы увидать и, если можно,
поговорить и передать кое-что отправляемым. К этой кучке присоединился и Нехлюдов.
А если сверху крикнут: «Первый!» — это значит закрытый пожар: дым виден, а огня нет. Тогда конный на своем коне-звере мчится в указанное
часовым место для проверки, где именно пожар, — летит и трубит. Народ шарахается во все стороны, а тот, прельщая сердца обывательниц, летит и трубит! И горничная
с завистью
говорит кухарке, указывая в окно...
Приезжал дядя Яков
с гитарой, привозил
с собою кривого и лысого
часовых дел мастера, в длинном черном сюртуке, тихонького, похожего на монаха. Он всегда садился в угол, наклонял голову набок и улыбался, странно поддерживая ее пальцем, воткнутым в бритый раздвоенный подбородок. Был он темненький, его единый глаз смотрел на всех как-то особенно пристально;
говорил этот человек мало и часто повторял одни и те же слова...
— Что ж
говорить? Прихожу, никого нет;
часовой лежит, раскидамши ноги. Я
говорю: дай, мол, испробую, крепка ль дверь? Понапер в нее плечиком; а она, как была, так
с заклепами и соскочи
с петлей!
И как он держал себя у кафедры, играя постоянно
часовой цепочкой, и каким тоном стал
говорить с публикой, и даже то, что он
говорил, — все это мне пришлось сильно не по вкусу. Была какая-то бесцеремонность и запанибратство во всем, что он тут
говорил о Добролюбове — не
с личностью покойного критика, а именно
с публикой. Было нечто, напоминавшее те обращения к читателю, которыми испещрен был два-три года спустя его роман «Что делать?»
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое-где по небу; красное, подобное пожару зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось
поговорить с ними. На дороге французский
часовой остановил его и велел воротиться.
Ему хотелось сейчас же ласково, любовно
поговорить с кем-нибудь. Он постучал в дверь, и когда
часовой заглянул к нему, он спросил его, который час и скоро ли он будет сменяться, но
часовой ничего не ответил ему. Тогда он попросил позвать смотрителя. Смотритель пришел, спрашивая, что ему нужно.
Красовский ходил
с часовыми очень спокойно, ласково улыбался знакомым и почему-то благословлял детей!.. Он жил в орловском остроге более десяти лет, и жил настоящим тюремным аборигеном или даже патриархом. Когда в Орле была впервые прочтена «Крошка Дорит», то многие
говорили, что старый отец маленькой Дорит, живущий в тюрьме и там лицемерствующий, точно будто списан Диккенсом
с орловского острожного патриарха — Красовского.