Неточные совпадения
Когда показались первые домики, Нюрочка превратилась вся в одно внимание. Экипаж покатился очень быстро по широкой улице прямо к церкви. За церковью открывалась большая
площадь с двумя рядами деревянных лавчонок посредине. Одною стороною
площадь подходила к закопченной кирпичной стене фабрики, а с другой ее окружили каменные дома с зелеными крышами. К одному из таких домов экипаж и
повернул, а потом с грохотом въехал
на мощеный широкий двор.
На звон дорожного колокольчика выскочил Илюшка Рачитель.
Не дождавшись ответа, он круто
повернул лошадь
на одних задних ногах и помчался по
площади. Нюрочка еще в первый раз в жизни позавидовала: ей тоже хотелось проехать верхом, как Вася. Вернувшись, Вася
на полном ходу соскочил с лошади, перевернулся кубарем и проговорил деловым тоном...
В таком прескверном настроении Родион Антоныч миновал главную заводскую
площадь,
на которую выходило своим фасадом «Главное кукарское заводоуправление», спустился под гору, где весело бурлила бойкая река Кукарка, и затем, обогнув красную кирпичную стену заводских фабрик,
повернул к пруду, в широкую зеленую улицу.
И ему вдруг нетерпеливо, страстно, до слез захотелось сейчас же одеться и уйти из комнаты. Его потянуло не в собрание, как всегда, а просто
на улицу,
на воздух. Он как будто не знал раньше цены свободе и теперь сам удивлялся тому, как много счастья может заключаться в простой возможности идти, куда хочешь,
повернуть в любой переулок, выйти
на площадь, зайти в церковь и делать это не боясь, не думая о последствиях. Эта возможность вдруг представилась ему каким-то огромным праздником души.
…Когда наконец, сытый душегубством, он
повернул коня и, объехав вокруг
площади, удалился, сам обрызганный кровью и окруженный окровавленным полком своим, вороны, сидевшие
на церковных крестах и
на гребнях кровель, взмахнули одна за другой крыльями и начали спускаться
на груды истерзанных членов и
на трупы, висящие
на виселицах…
Повернув туда голову, лозищанин увидел, что из переулка,
на той стороне
площади, около большой постройки, выкатился клуб золотистой пыли и покатился к парку.
Отбежав шагов
на пятьдесят, Олеся остановилась,
повернула к озверевшей толпе свое бледное, исцарапанное, окровавленное лицо и крикнула так громко, что каждое ее слово было слышно
на площади...
Поезд отходит через два часа, в одиннадцать ночи. Пошел в «Славянский базар» поесть да с Лубянской
площади вдруг и
повернул на Солянку. Думаю: зайду
на Хиву, в «вагончик», где я жил, угощу старых приятелей и прямо
на курьерский, еще успею. А
на другой день проснулся
на нарах в одной рубашке… Друзья подпустили ко мне в водку «малинки». Даже сапог и шпор не оставили… Как рак мели. Теперь переписываю пьесы — и счастлив.
И круто,
на полшага
повернув, проплыл как бы по воздуху пустынную
площадь и окунулся в темноту тихой, немощеной улицы, еле намечаемой в перспективе несколькими тусклыми фонарями.
Нам оставалось только
повернуть и ехать опять к рыночной
площади; после нескольких расспросов и бестолковых объяснений мы, наконец, добрались до одноэтажного старого дома, который стоял
на небольшом пригорке, у самого пруда. У ворот стояла низенькая толстая старушка и, заслонив от солнца глаза рукой, внимательно смотрела
на меня.
Приятели с Трубной
площади повернули на Грачевку и скоро вошли в переулок, о котором Васильев знал только понаслышке. Увидев два ряда домов с ярко освещенными окнами и с настежь открытыми дверями, услышав веселые звуки роялей и скрипок — звуки, которые вылетали из всех дверей и мешались в странную путаницу, похожую
на то, как будто где-то в потемках, над крышами, настраивался невидимый оркестр, Васильев удивился и сказал...
Было около шести часов вечера первого сентября. Стояла прекрасная, совсем еще летняя погода: в воздухе было жарко, и густая едкая пыль застилала московские улицы. Вот он миновал Пречистенский бульвар,
площадь Пречистенских ворот и
повернул на Остоженку, где жили Стоцкие, а в одном из прилегающих к ней переулков была и его холостая квартирка.
Нинка постояла, глядя
на ширь пустынной
площади,
на статую Тимирязева,
на густые деревья за нею. Постояла и пошла туда, в темноту аллей. Теплынь, смутные весенние запахи. Долго бродила, ничего перед собою не видя. В голове был жаркий туман, тело дрожало необычною, глубокою, снаружи незаметною дрожью. Медленно
повернула — и пошла к квартире Марка.