Неточные совпадения
Райскому
страх как хотелось пустить в нее папками и тетрадями. Он стоял, не зная, уйти ли ему внезапно,
оставив ее тут, или покориться
своей участи и показать рисунки.
Она в высшей степени правдиво (а потому почти трогательно) признавалась ему в
своем страхе и затем просто умоляла его «
оставить ее в покое».
То чувство торжественности и радости обновления, которое он испытывал после суда и после первого свидания с Катюшей, прошло совершенно и заменилось после последнего свидания
страхом, даже отвращением к ней. Он решил, что не
оставит ее, не изменит
своего решения жениться на ней, если только она захочет этого; но это было ему тяжело и мучительно.
Всякий раз трусливые шайки, бродяг со
страхом оставляли свое намерение и, мешкая таким образом, дождались известия, что Пугачев разбит.
«Всех, кто видел это, оковал
страх, — впервые при них так убивали женщину. И долго все молчали, глядя на нее, лежавшую с открытыми глазами и окровавленным ртом, и на него, который стоял один против всех, рядом с ней, и был горд, — не опустил
своей головы, как бы вызывая на нее кару. Потом, когда одумались, то схватили его, связали и так
оставили, находя, что убить сейчас же — слишком просто и не удовлетворит их».
Рассказы странниц и внушения домашних хоть и перерабатывались ею по-своему, но не могли не
оставить безобразного следа в ее душе: и действительно, мы видим в пьесе, что Катерина, потеряв
свои радужные мечты и идеальные, выспренние стремления, сохранила от
своего воспитания одно сильное чувство —
страх каких-то темных сил, чего-то неведомого, чего она не могла бы объяснить себе хорошенько, ни отвергнуть.
И, вероятно, от этого вечного
страха, который угнетал ее, она не
оставила Сашу в корпусе, когда генерал умер от паралича сердца, немедленно взяла его; подумав же недолго, распродала часть имущества и мебели и уехала на жительство в
свой тихий губернский город Н., дорогой ей по воспоминаниям: первые три года замужества она провела здесь, в месте тогдашнего служения Погодина.
Сам келарь Пафнутий
оставил свой бабий
страх и торжественно исповедал и причастил всех мужчин, готовившихся к бою.
Яков понимал, что всё это говорится Мироном для того, чтоб убедить слушателей и себя в
своём праве на место в Государственной думе, а всё-таки гневные речи брата
оставляли у Якова осадок
страха, усиливая сознание его личной беззащитности среди сотен рабочих.
А весною, когда отец и мать, поднявшись с рассветом, уходят в далекое поле на работу и
оставляют его одного-одинехонького вместе с хилою и дряхлою старушонкой-бабушкой, столько же нуждающейся в присмотре, сколько и трехлетние внучата ее, — о! тогда, выскочив из избы, несется он с воплем и криком вслед за ними, мчится во всю прыть маленьких
своих ножек по взбороненной пашне, по жесткому, колючему валежнику; рубашонка его разрывается на части о пни и кустарники, а он бежит, бежит, чтоб прижаться скорее к матери… и вот сбивается запыхавшийся, усталый ребенок с дороги; он со
страхом озирается кругом: всюду темень лесная, все глухо, дико; а вот уже и ночь скоро застигнет его… он мечется во все стороны и все далее и далее уходит в чащу бора, где бог весть что с ним будет…
Страх ее оказался напрасным: добродушный немец
оставил у себя Якова, позволил ему учиться вместе с другими воспитанниками, кормил его (за столом его, однако, обносили десертом по будням) и платье ему перешивал из поношенных камлотовых капотов (большей частью табачного цвета)
своей матери, престарелой, но еще очень бойкой и распорядительной лифляндки.
— Ведь если я пойду в пустыню и крикну зверям: звери, вы слышали, во сколько оценили люди
своего Иисуса, что сделают звери? Они вылезут из логовищ, они завоют от гнева, они забудут
свой страх перед человеком и все придут сюда, чтобы сожрать вас! Если я скажу морю: море, ты знаешь, во сколько люди оценили
своего Иисуса? Если я скажу горам: горы, вы знаете, во сколько люди оценили Иисуса? И море и горы
оставят свои места, определенные извека, и придут сюда, и упадут на головы ваши!
Сениста лежал на спине, до подбородка укрытый серым больничным одеялом, и упорно смотрел на Сазонку; ему хотелось чтобы Сазонка подольше не уходил из больницы и чтобы
своим ответным взглядом он еще раз подтвердил обещание не
оставлять его в жертву одиночеству, болезни и
страху.
И стала она по целым часам и днем и ночью молиться перед иконами, прося у Бога помилованья в том великом грехе, что не по принужденью, не по нужде, не по
страху, но
своею волею впала она в греховную пропасть,
оставила отеческие законы…
Эффект, произведенный этою новостью, был чрезвычайный: генерал, жена его, майор и отец Евангел безмолвствовали и ждали пояснения с очевидным
страхом. Бодростин им рассказывал, что обращенный на правую стезю Горданов возгнушался
своего безнравственного поведения и в порыве покаяния
оставил бедную Лару, сам упрашивая ее вернуться к ее законным обязанностям.
Она жила теперь на отдельной квартире, но Ляхов не
оставлял ее в покое. Он поджидал ее при выходе из мастерской, подстерегал на улице и требовал, чтоб она снова шла жить к нему. Однажды он даже ворвался пьяным в ее квартиру и избил бы Катерину Андреевну насмерть, если бы квартирный хозяин не позвал дворника и не отправил Ляхова в участок. Катерина Андреевна со
страхом покидала
свою квартиру и в мастерскую ходила каждый раз по разным улицам.
Страх убийства, отравления, обмана, самых страшных преступлений в
своей семье и между
своими домочадцами не
оставлял его.
— Sire! — сказал Мишо с тонкою чуть заметною улыбкой на губах, успев приготовить
свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots. [игры слов.] — Sire! j’ai laissé toute l’armée depuis les chefs jusqu’au dernier soldat, sans exception, dans une crainte épouvantable, affrayante… [Государь! Я
оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном
страхе…]
Подобно тому, как, угрожая погибелью ниневитянам, он не хотел их погубить (ибо если б он хотел сего, то надлежало бы ему молчать), но хотел только сим
страхом сделать их лучшими,
оставить гнев
свой.