Неточные совпадения
Пока
мать Енафа началила, Аглаида стояла, опустив глаза. Она не проронила ни одного слова в свое
оправдание, потому что
мать Енафа просто хотела сорвать расходившееся сердце на ее безответной голове. Поругается и перестанет. У Аглаиды совсем не то было на уме, что подозревала
мать Енафа, обличая ее в шашнях с Кириллом. Притом Енафа любила ее больше своих дочерей, и если бранила, то уж такая у ней была привычка.
К вечеру, однако, я придумал себе вот какое
оправдание: если маменька сама сказала мне, что я должен утаить от тетушки, что входил в ее амбар, для того, чтоб она не побила Матрешу, то я должен утаить от
матери слова Параши, для того, чтоб она не услала ее в Старое Багрово.
— Иной раз говорит, говорит человек, а ты его не понимаешь, покуда не удастся ему сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала
мать. — Так и этот больной. Я слышала и сама знаю, как жмут рабочих на фабриках и везде. Но к этому сызмала привыкаешь, и не очень это задевает сердце. А он вдруг сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для того всю жизнь работе люди отдают, чтобы хозяева насмешки позволяли себе? Это — без
оправдания!
Как шло дело о детях, то мы думали, что он изобразит Романа-Чудотворца, коему молятся от неплодия, или избиение младенцев в Иерусалиме, что всегда
матерям, потерявшим чад, бывает приятно, ибо там Рахиль с ними плачет о детях и не хочет утешиться; но сей мудрый изограф, сообразив, что у англичанки дети есть и она льет молитву не о даровании их, а об
оправдании их нравственности, взял и совсем иное написал, к целям ее еще более соответственное.
Что же мне оставалось делать? Я, разумеется, согласился слушать
оправдание о том, за что были выгнаны воспитанные и милые дамы, из которых одна была жена рассказчика, а другая — ее
мать, самая внушающая почтение старушка.
Для разъяснения и отчасти
оправдания странного предубеждения, которое имела Анна Сидоровна против театра, я намерен здесь сказать несколько слов о прошедшем Рымовых: происхождение Виктора Павлыча было очень темное, и я знаю только то, что на семнадцатом году у него не было ни отца, ни
матери, ни родных, и он с третьего класса гимназии содержал себя сам, учив, за стол, квартиру и вицмундир, маленького, но богатого гимназистика из первого класса, у которого и оставался ментором до самого выпуска.
Позвольте мне против этого иметь свое
оправдание: это все делается не что иное, как по злобе против меня; на первый раз точно-с: как эта девка сбежала, я, по молодости ее лет, заступился даже за нее перед вотчиной, но ей и
матери сказал так, что если будет в другой раз, так не помилую.
Девочкой семи лет ее высекли раз… когда ей было четырнадцать лет,
мать схатила ее за ухо, но она не далась… И теперь, двадцать одного года!
Мать больна, разбита, близка к параличу… Но разве это
оправдание?
— Я уехала из имения, захватив мои платья и драгоценности, и здесь нашла приют у Анны Александровны, подруги моей покойной
матери. По приезде я тотчас подала жалобу прокурору… Началось следствие, кончившееся, как вам известно,
оправданием негодяя…